М. Жванецкий. Собрание произведений. 60-е 90-е г
М. Жванецкий. Собрание произведений. 60-е – 90-е г.г.
Подборка афоризмов.
Алкоголь в малых дозах безвреден в любом количестве. М. Жванецкий.
День приезда, день отъезда в один стакан. Между первой и второй не дышу. После третьей не закусываю. М. Жванецкий.
Коньяк всегда полезный. Против простуды, расширяет сосуды. А если сердце больное, хорошо водку с перцем принять. Туда две рюмочки крепленого, ну три, не больше. Все это дал себе, утром встал – не найдешь, где сердце. Пусть все ищут, никто не найдет.
Вот еще рецепт: водка с перцем, крепленое и сухое. Только беременным женщинам нехорошо. Им нужно без перца, а так состав тот же.
Еще был там такой рецепт: на кружку вина крепленого – стакан пива. Только это хорошо с утра. Это для почек. А для суставов – часов в 12 принять, когда солнце уже подошло, когда солнце и суставы в равноденствии. Ломоту снимает в суставах моментально. Смазку суставам дает полторы сотни «Зубровки», две сотни «Мицного», столовая ложечка «Алиготе» и чуть-чуть ацетона для запаха. Чуть-чуть, для запаха. И мгновенно забываешь про суставы.
А вот желудочно-гастритчикам, колитчикам и поносо-запорникам марочное «Алиготе» — не дай бог! Только спирт с хреном. И два часа не кушать, терпеть. Можно пивом запивать. У одного была язва двенадцатиперцовой кишки. Пропала начисто. Полное пропадение язвы.
Брага хорошо почки прочищает. Сивуха дает печени прострел навсегда, на мозги хорошо действует лак, подогретый с денатуратом, мозги шевелятся в три смены. М. Жванецкий.
Кто я такой, чтобы не пить? Мне что, больше всех надо? Не пить, сидеть на диете, делать зарядку, что я из себя корчу? «Извините, мне спиртного нельзя, мне стакан сока». Бери водку, не умничай! Ты кто такой, ты что задумал? Посмотри, сколько народу мучается? Пенсионеры без лекарств, молодежь без перспектив, а ему спиртного нельзя, пусть все передохнут, а он будет на лыжах. На чьем фоне ты, гад, хочешь долго жить? Ты что, хочешь потом о нас правду какую-то рассказать? Тебе нельзя, а нам, значит, можно? Ты настоящих генералов видел? Фигура радость источает, мундир лопается, лампасы в щеки переходят, нос цвета красного знамени, упасть может, отжаться — никогда. Гаишник на посту стоит, движение регулирует, сам в борт вцепиться не может, и, его чтоб объехать, шоссе надо расширять. Оттиск печати у него месяц перегаром отдает. Подышал — ха, поставил печать, месяц пахнет. Лицо таких размеров — любая женщина с любого конца комнаты поцелует, не сходя с места. А процесс одевания носков в полевых условиях — полностью исключен. А ты — не пью. Настоящий мужик у нас либо на водке, либо на антибиотиках, а крупный руководитель — на том и на другом.
Кто я такой, чтобы не пить?
«Выпей, Мишасик, — говорила мне одна знакомая, — добейся любви без слов». М. Жванецкий.
Все друзья хотят меня женить, потому что люди не выносят, когда кому-нибудь хорошо. М. Жванецкий.
Никогда не буду женщиной. А интересно, что они чувствуют? М. Жванецкий.
Мое истинное предназначение – быть в гостях у женщины. М. Жванецкий.
Чем больше женщину мы меньше, тем меньше больше она нам. М. Жванецкий.
Женщина мужского типа противна природе, как лающая корова. М. Жванецкий.
О женщинах кое-что… И то, что они целуют вас – ничего не значит, и то, что они выходят за вас – ничего не значит, всю жизнь будете думать, что она вас любит, и она вам это будет говорить, и не узнаете правды, и проживете счастливо… М. Жванецкий.
Лучшие женщины смотрят вам прямо в глаза, что бы вы с ними ни делали. М. Жванецкий.
Женщину легче поменять, чем понять. М. Жванецкий.
К женщинам интерес потерял ввиду большой сложности подходов на улице и отсутствия приходов ко мне. М. Жванецкий.
У мужчин мысль поднимается снизу, у женщин там и остается. М. Жванецкий.
Вы знаете, что я заметил: только пройди в мини-юбке с длинными волосами, и сразу начинают знакомиться, годами ходи в шинели с бородой – никого. М. Жванецкий.
Женщин умных не бывает, есть прелесть какие глупенькие и ужас какие дуры. М. Жванецкий.
Неотразима дама в разрезе. Изучаешь эту красоту и понимаешь, куда у мужчины все силы, все средства, все заработанное в тайге на севере уходит. М. Жванецкий.
Наши отношения с женщинами складываются прекрасно, если они складываются. Женщин, которые не складываются, мы бросаем. М. Жванецкий.
Ах, бабы, бабы… Из вас я вышел. В вас исчезну. И понесет меня от нас в себе какая-то из нас. И неужели профессия так отличает женщину от женщины? Да нет же. Я там был. Нет, нет. Все одинаково. М. Жванецкий.
Лучшее средство против неразделенной любви – неизлечимый понос. М. Жванецкий.
Вы хотите поставить меня в тупик своими вопросами, а я вас поставлю в тупик своими ответами. М. Жванецкий.
Разница между умным и мудрым: умный с большим умом выкручивается из ситуации, в которую мудрый не попадает. М. Жванецкий.
У нас чего только может не быть? У нас всего может не быть! М. Жванецкий.
Самое вкусное вредно. Самое приятное аморально. Самое острое незаконно. Отсюда такая задумчивость в глазах каждого сидящего на собрании. М. Жванецкий.
— Скажите, где можно увидеть старую Одессу?
— На кладбище. М. Жванецкий.
По тому, как он плевал, сморкался и икал за столом, было видно, что он старается держаться прилично. М. Жванецкий.
Что я могу сказать, кроме спасибо? Только до свидания. М. Жванецкий.
Господа! Я могу попрощаться, но идти мне некуда. М. Жванецкий.
Врачи долго боролись за жизнь солдата, но он остался жив. М. Жванецкий.
Погружена в себя настолько, что другой туда не помещается. М. Жванецкий.
Настоящее одиночество, когда вы всю ночь говорите сами с собой. И вас не понимают. М. Жванецкий.
Что с нашим человеком? Каким он стал? Он агрессивен от незнания. Нахален от отсутствия. Туп от грубости и груб от тупости. Помят от передвижения. Бесцветен от промышленности. С язвой от невысказанности. С инфарктом от сказанного. М. Жванецкий.
И перестаньте ругаться, кричать друг другу: «Еврей!». У нас в стране не все евреи. М. Жванецкий.
Зачем думать, говорить, страдать, когда лучше петь, а еще лучше об этом танцевать. М. Жванецкий.
Мы делимся мыслями. Если что-то не так – берите наши мысли и делите их сами. М. Жванецкий.
Мы читаем письма и радуемся многообразию ваших вопросов. Хочется надеяться, что читатели радуются многообразию наших ответов. М. Жванецкий.
Запах чем хорош – не хочешь, чтоб пахло, отойди. М. Жванецкий.
Я так привык сам с собой разговаривать: просто приятно поговорить с умным человеком. М. Жванецкий.
Закон нашей жизни: не привыкнешь – подохнешь! Не подохнешь – привыкнешь! М. Жванецкий.
Жлобство – это не хамство, это то, что образуется от соединения хамства и невежества с трусостью и нахальством. М. Жванецкий.
Что такое писательская жизнь? Ни одной мысли вслух. Что такое писательская смерть? Выход в свет. М. Жванецкий.
И вашу боль поняв, проникшись вашим горем, он просит вас прислать пятерку на расход и челюсть новую для сына, из пластмассы. М. Жванецкий.
Неумение сказать «нет». Это ходить, куда не хочется. Это говорить, с кем не надо. Это сидеть на иголках. Это жить с теми, кто пришел. Это – к той большой закрепощенности своя внутренняя, и они сливаются. Отсюда хамство в неожиданный адрес. М. Жванецкий.
Дураки очень любят наказывать умных. Во-первых, себя поднимают. Во-вторых, умней получаются. В-третьих, все видят, кто главный. Единственное – потом не знают, что делать. М. Жванецкий.
Настоящая ненависть сама себе придумывает аргументы и находит факты. Можно стать изобретателем от ненависти. Опровержения для ненавидящего ничего не значат – они нужны третьему, который стоит неподалеку. М. Жванецкий.
Веселая, как любовь: когда фригидность снизу, а импотенция сверху. М. Жванецкий.
Концов счастливых не бывает. Если счастливый, это не конец. М. Жванецкий.
Рядом с нами живут люди на всех ступенях развития человека, и присутствие высокоразвитого индивида в более низкой должности не помогает низкоразвитому, а обижает его. М. Жванецкий.
Людей, умеющих решать, мало, умных среди них еще меньше. Много решительных дураков. А когда человек безапелляционно говорит, тебя так и тянет выполнить. М. Жванецкий.
Вся страна производит впечатление тяжело работающей, ничего при этом не производя. М. Жванецкий.
Скажите, вам не приходила в голову такая мысль: «Почему те, кто варят обеды, толстые, а те, кто их едят, худые?». М. Жванецкий.
Нельзя быть честным и нечестным в одно и то же время, даже если это происходит в разных местах. М. Жванецкий.
Обильная пища вызывает склероз сосудов. Ограниченная – вспыльчивость. Сидение – гипотонию. Стояние – тромбофлебит. Что с человеком ни делай, он упорно ползет на кладбище. М. Жванецкий.
Мне иногда поговорить, и то если вы будете молчать. М. Жванецкий.
Перестать прислушиваться к большинству. Оно хуже соображает. М. Жванецкий.
Как живешь? Только подумаешь, так и ответить нечего, а не подумаешь – и отвечать не стоит. М. Жванецкий.
Мы работали-работали, копили-копили, а терять нам нечего. М. Жванецкий.
Этакое состояние запора при бурной работе организма. М. Жванецкий.
Мы тоже хотим долго жить, потому что нам наша жизнь не нравится. М. Жванецкий.
Не только ты в долгу перед нами, но и мы в долгу перед тобой, и защитим, и не дадим тебе плохо умереть. М. Жванецкий.
Всю силу вложить в удар и долго любоваться на дело рук своих. М. Жванецкий.
Оскорбить может только плохой человек. Хороший уйдет от твоей обиды. М. Жванецкий.
Он так часто делал то, что ему не нравилось, что, когда это ему понравилось, он понял, что занимается не своим делом. М. Жванецкий.
Когда еды много, привыкаешь мгновенно и перестаешь замечать. Никакой благодарности. М. Жванецкий.
Любить – значит говорить с каждым пальчиком отдельно. М. Жванецкий.
История России – борьба невежества с несправедливостью. М. Жванецкий.
Они – наша энергия. Мы – их природная сообразительность. Они хотят от нас правды, снабжая нас ложью. Сами открыть ничего не могут, но другим могут помешать, отчего тоже приобретают известность.
Да, эти делают карьеру. У них есть главное: они умеют с нами разговаривать. Мы с ними – нет. Они видят нас насквозь, а мы в них ошибаемся.
Нас легко обмануть, мы верим словам, а они – предметам. Мы с радостью наблюдаем силу и сплоченность бездарных, разобщенность и инфантильность мудрых.
В этой суете энергичный подымается на поверхность и долго там плавает, пока не попадает под еще более энергичного. А предыдущий спускается к нам и отдыхает. М. Жванецкий.
Растянутое наслаждение в бедности равно сжатому в богатстве. М. Жванецкий.
Кому везет, тот в работе на сто процентов использует свои мозги: наука, конструирование, писательство.
Когда обращается к людям, он глупеет. Он хочет, чтобы его поняли. Он хочет, чтоб его помнили. Он хочет, чтоб его любили. Он хочет, чтоб его купили. И постепенно от того, что хочет сказать, переходит к тому, что хотят услышать.
Тот, кого знают все – живой памятник на большом народном кладбище. М. Жванецкий.
Талантливый человек слишком неудобен каждому и хорош для всех. Его нельзя принимать в больших дозах.
Талант расцветает в атмосфере любви и восторга. Он неудобен тем, что независим и смел.
Нас тянет к таланту. Слушать его. Сидеть рядом. Надо понимать его узкое предназначение и помогать производить то, что у него лучше получается. Мы должны ему нести сырье, и не бескорыстно. Он весь воз потянет. Он создаст. М. Жванецкий.
Куда деваться человеку не совсем здоровому, но тихому и порядочному? М. Жванецкий.
Если хочешь испытать эйфорию – не закусывай. Это же вечная наша боль – пьем и едим одновременно. Уходит втрое больше и выпивки, и закуски. М. Жванецкий.
Культурный уровень понизился до здравого смысла. М. Жванецкий.
— Нормы утверждены?
— После всенародного обсуждения мною лично. М. Жванецкий.
Свобода, конечно, дороже жизни, но и жизнь чего-то стоит. М. Жванецкий.
«Невежество» построило себе страну и пугает нас словом «родина». М. Жванецкий.
Чего больше всего хочется, когда влезешь наверх? Плюнуть вниз. М. Жванецкий.
На московский желудок обожрешься до оловянных глаз. М. Жванецкий.
В то, что «все разрешено, что не запрещено», — НЕ ВЕРЮ. И не поверю никогда. Сто раз буду биться, умру на границе запрещено-разрешено, а не пересеку явно, потому что знаю – тяжело в Воркуте пожилой женщине с гитарой. М. Жванецкий.
В Москве появился телефон для самостоятельного, независимого, одиночного секса. М. Жванецкий.
Индивидуальное развитие идет на смену коллективной недоразвитости. М. Жванецкий.
Мы стоим на земле, где лежат кости миллиардов ходивших и весело встречавших. М. Жванецкий.
Источник
Жванецкий у нас ее никто не чувствует
Лучшей эпитафией литератору являются его тексты. В случае с Михаилом Жванецким никто и ничто не может конкурировать с хлесткими и остроумными рассуждениями о жизни, старости и смерти. Подборка миниатюр разных лет.
Жизнь человека — миг, но сколько неприятностей.
Не буду говорить о других, но я вырос в смертельной борьбе за существование. Откуда этот юмор? Где его почва? Везде — от окончания школы до поступления в институт. Учителя предупреждали: парень идет на медаль. Шел, шел, шел, потом: нет, он еврей, — и где-то в 10-м классе я перестал идти на медаль. Ни черта не получилось — еврей! Потом опять еврей, и снова еврей — всё время я натыкался на это лбом, у меня не было того — самого главного… Я всегда говорил: «А вы могли бы в этой стране прожить евреем?» Когда вижу антисемита, мне хочется спросить: «Ты что, завидуешь?» Я же не вылезал из конкурентной борьбы. То подожгут, то не дадут, то обидят, то вообще задавят. Одно, другое, третье — и всё время ты сглатываешь, сглатываешь… Сейчас я закончу формулировкой: неважно, кем ты был, — важно, кем стал.
А евреи как? Они в любой стране в меньшинстве, но в каждой отдельной отрасли в большинстве. Взять физику — в большинстве. Взять шахматы — в большинстве. Взять науку — в большинстве. А среди населения в меньшинстве. Многие не могут понять, как это происходит, и начинают их бить.
Наш человек любит кричать: «Наши деньги у Березовского». Я всё время спрашиваю: «А у тебя были деньги?» Нет. Какие ж твои деньги у Березовского. На этом чувстве основан весь антисемитизм, весь марксизм, вся ненависть, которая читается между строк писателя к писателю.
Михаил Жванецкий
Антисемитизм — это что-то очень больное… Не могу говорить обо всех евреях — они тоже разные, но, конечно, под натиском обстоятельств у этих людей веками вырабатывались малопривлекательные черты. Мы должны понимать: не всё держится на мифологии — есть и реальные предпосылки. Шло это от специфического развития из-под полы, из-под каблука. Вот я подумал сейчас, что пролезающее сквозь асфальт и сквозь щели растение имеет скрюченный вид. Откуда у него возьмется свободный аристократический ствол? Да, когда ты свободно, ничего не боясь, растешь в Англии, когда у тебя предки, потомки, замок и несколько поколений тянутся кверху, глаз радует прекрасное дерево, а здесь всё выдавливалось, поэтому обижаться на евреев не надо.
Нужно просто понять, как происходило развитие, откуда вот эта чудовищная вывороченность, изворотливость и стремление провернуть что-то за короткий период, пока не поймали. И вот ты бежишь, пока не схватили, и должен успеть и написать, и произнести, и еще что-то сделать, и тщеславие появляется нездоровое. На самом деле тут нечем гордиться, а многие, так получается, нос кверху: «Мы гордимся… Столько-то профессоров, столько-то академиков, столько-то композиторов на душу населения»… Разумеется, это раздражает других людей, обижает. Мы сами должны быть на равных, не выпячивать свою исключительность, которой, может, и нет… В Израиле, например, мы ее, эту исключительность, что-то не видим — она возникает именно там, где притеснение было. Не надо пытаться этим торговать. Нехорошо. Мне так кажется.
Евреи бывают разные. Бывают евреи степные. По степи носятся на лошадях. Бывают евреи южные, черноморские, те всё шутят, всё норовят иносказательно. На двух-трех языках часто говорят, на каждом с акцентом от предыдущего.
Есть евреи лабораторные. Тогда о них думают хорошо. Особенно если они бомбу делают, чтобы все жили одинаково или одинаково не жили вообще. Лабораторных евреев любят, ордена дают, премии и названия улиц в маленьких городках. Лабораторный еврей с жуткой фамилией Нудельман благодаря стрельбе пушкой через пропеллер бюст в Одессе имеет и где-то улицу. Талант им прощают. Им не прощают, если они широко живут на глазах у всех.
Есть евреи-больные, есть евреи-врачи. Те и другие себя ведут хорошо. Евреи-врачи себя неплохо зарекомендовали. Хотя большей частью практикуют в неопасных областях — урологии, стоматологии. Там, где выживут и без них. То есть там, где у человека не один орган, а два, три, тридцать три или страдания в области красоты.
Где евреям тяжело — в парламентах. Им начинает казаться, и они сатанеют: мол, не ради себя. Но остальные-то ради себя. А кто ради всех — и выглядит глупо, и борется со всеми, и опять высовывается на недопустимое расстояние один. В стране, которую, кроме него, никто своей родиной не считает, он, видите ли, считает. Он желает, чтобы в ней всем было хорошо. Вокруг него территория пустеет. Он ярко и сочно себя обозначил и давно уже бежит один, а настоящая жизнь разместилась совсем в другом месте…
…И тут важно успокоиться и сравнить будущее свое и не свое. И дать судьбе развиться. Принять место, что народ тебе выделил и где он с тобой примирился. Если ты еврей афишный, концертный, пасхальный и праздничный — держись этого. Произноси все фамилии, кроме своей. А тот, кто хочет видеть свою фамилию в сводке новостей, произнесенной Познером, должен видеть расстояние между Познером и новостями. Самое печальное для еврея — когда он борется не за себя. Он тогда не может объяснить за кого, чтобы поверили. И начинает понимать это в глубокой старости. А еще есть евреи-дети. Очень милые. Есть евреи марокканские, совсем восточные, с пением протяжным на одной струне. Разнообразие евреев напоминает разнообразие всех народов и так путает карты, что непонятно, кто от кого и, главное, зачем произошел. Немецкие евреи — педантичные. Русские евреи — пьяницы и дебоширы. Английские евреи — джентльмены с юмором. Да! Еще есть Одесса, одна из родин евреев. И есть одесские евреи, в любом мусоре сверкающие юмором и весельем. Очень большая просьба ко всем: не замечать их. Не устраивать им популярность. Просто пользоваться их плодами, но не проклинать их корни.
Для меня самый неприятный вопрос: вот вы еврей и что вы скажете? Вот как записка во время концерта — правда ли, что Куприн сказал, что жиды… Вот что-то такое. Сказал ли Куприн, написал, нет, я даже не знаю, я не так же эрудирован. Что там, каждый жид в нашей стране — деятель культуры. Я получаю такую записку на концерте — я теряюсь. Я не могу ничего сказать, так как эта записка начинается с оскорбления, в ней содержится оскорбление. Человек, которого оскорбляют, он теряется поневоле — он не может ответить так же. Вот тянет ответить матом на вот эту записку. А я, видите, пытаюсь этого избежать.
Я так стар и спокоен… что желаю вам счастья. Счастье — случай. Говорю как очевидец, как прагматик.
Счастье, если тебе приносят ужин, а ты не можешь оторваться от своего текста. Счастье, когда ты выдумываешь и углубляешься, а оно идет, идет, и чувствуешь, что идет.
Такой день с утра, за что бы ты ни взялся. И вокруг деревья, и солнце, и пахнет воздух, и скрипит снег, а ты тепло одет. Или в дождь, когда ты в плаще на улице и льет, а ты стоишь.
И счастье — это человек. И путешествие не путешествие, и Африка не Африка, если его нет.
А один маленький, нежный, невозможный. Как мучительно счастливо, как больно и отчаянно, какие слезы от немощи выразить ему.
Ты только смотришь на него… Твои глаза как два прожектора. Ты светишься, ты светишься.
Она существует. Эта мучительная борьба нервов.
Эта тревога рядом и боль вдали. Это мучение, так мало похожее на радость.
И рождается между сердцем и дыханием. И только потом, когда спадет высокая температура, ты поймешь, что это было.
А этот маленький и нежный, весь твой, ребенок или женщина. Он приходит и занимает весь дом, всю душу.
С ним идешь и удивляешься.
С ним впервые видишь и рассматриваешь книги и травинки и начинаешь понимать кошек и собак, чувствуешь добрые руки угрюмого человека и говоришь, говоришь, говоришь, стены переходят в улицу, улица в лес, а ты говоришь, как будто никогда этого не делал. Пропадает стеснительность, исчезают корявые слова, и ты говоришь, говоришь, говоришь…
Жизнь коротка. И надо уметь. Надо уметь уходить с плохого фильма. Бросать плохую книгу. Уходить от плохого человека. Их много. Дела неидущие бросать. Даже от посредственности уходить. Их много. Время дороже. Лучше поспать. Лучше поесть. Лучше посмотреть на огонь, на ребенка, на женщину, на воду.
Музыка стала врагом человека. Музыка навязывается, лезет в уши. Через стены. Через потолок. Через пол. Вдыхаешь музыку и удары синтезаторов. Низкие бьют в грудь, высокие зудят под пломбами. Спектакль менее наглый, но с него тоже не уйдешь. Шикают. Одергивают. Ставят подножку. Компьютер прилипчив, светится, как привидение, зазывает, как восточный базар. Копаешься, ищешь, ищешь. Ну находишь что-то, пытаешься это приспособить, выбрасываешь, снова копаешься, нашел что-то, повертел в голове, выбросил. Мысли общие. Слова общие.
Нет! Жизнь коротка. И только книга деликатна. Снял с полки. Полистал. Поставил. В ней нет наглости. Она не проникает в тебя. Стоит на полке, молчит, ждет, когда возьмут в теплые руки. И она раскроется. Если бы с людьми так. Нас много. Всех не полистаешь. Даже одного. Даже своего. Даже себя.
Жизнь коротка. Что-то откроется само. Для чего-то установишь правило. На остальное нет времени. Закон один: уходить. Бросать. Бежать. Захлопывать или не открывать! Чтобы не отдать этому миг, назначенный для другого.
Моему сыну скоро будет 13 лет. Я говорю ему: «Сынок! Живи, прислушиваясь к Нему!» Он — это голос совести в тебе. Имей совесть и делай что хочешь!»
О добре и зле
Зло конкретно, четко, ясно.
Зло всегда с цифрами в руках.
Зло всегда с фамилиями в руках.
Зло материально понятно, ясно и легко овладевает массами.
Толпа не побежит в больницу перекладывать больных и мыть полы.
Но мгновенно сорвется бить людей и поджигать дома.
Зло рождается вместе с ребенком, колотит, бьет, щипает.
И только постепенно в душу входит его противоположность.
Добро накапливается. От услышанного. От увиденного. От прочитанного.
Оно требует нежной мамы и времени.
Оно складывается по словам, по поступку, по страничке.
Михаил Жванецкий
Оно идет от тех, кто через это прошел и сам понял, что погасить полезнее.
Не вспылить, не бросить злое слово, после которого всё равно просишь прощения.
Неправота твоя не в слове, а в злости.
Добро твое накапливается всю жизнь и всего лишь достигает уровня, достигнутого другими.
Поэтому так мало изменений в морали за века.
Добро полностью не передается. Ему нельзя обучить. Злу можно. Зло передается. А накопленное добро умирает с каждым.
И всё начинается снова.
Но однажды посеянное зло долго остается с человеком. Запоминается всеми. Тем более на экране.
Нельзя сегодня говорить о сексе, а завтра о любви одному и тому же человеку. Даже если все утверждают, что это должен знать каждый.
Нельзя сегодня говорить: «Не защищайте демократию. Сидите дома», а завтра разоблачать коррупцию.
Ну, кто-то же что-то вспомнит.
Характер человека не зависит от науки, потому что наука его не совершенствует.
Человек в прямой связи с добром и злом.
И хоть это всё перетекает друг в друга, но мы все чувствуем, в какой момент что из них берет верх.
И тогда из каждой семьи уходят лучшие. Как бы это ни называлось: борьба за свободу, за справедливость, за территорию…
Это борьба между теми, кто говорит: жить должны все, и теми, кто говорит: жить должны не все.
А дальше по списку, с фамилиями, с цифрами в руках против невнятного бормотания: «это нехорошо», «это как же так», «за что»…
Добро накопили старики.
Они невнятны и некон-
кретны.
В них заключена не муд-рость, а добро.
Давая злу дорогу, мы всё равно поползем просить прощения…
Когда дело коснется нас.
Об Израиле
Сказочная страна, голубое море, белое солнце, вечная зелень, свежие соки, дикие фрукты. Тель-Авив — сказка. Красивей Израиля не бывает. В магазинах опять полно. Порции такие, что тебя раздувает, как дирижабль. А жрать надо, не брать же деньгами. Да тебе деньгами и не дают.
Шмоток полно. Базар такой, что от зелени, помидоров, слив, рыб, дынь, арбузов, картошки величиной с собаку, кукурузы вареной с солью, колбасы телячьей, поросячьей, индюшачьей, халвы тахинной, черешен, фасоли молодой, салата, селедки, водки, пива, соков, давленых тут же, и криков: «Я сегодня сошел с ума, берите всё за один шекель», — ты становишься сумасшедшим.
А еще Иисус Христос, а еще вся Библия на самом деле, и Вифлеем, и Голгофа, и Гроб Господень, и царь Ирод. Всё на самом деле. И желтая пустыня, и Мертвое море, где женщины плавают в позах, которые раньше видел я один. Такое это Мертвое море.
И Красное море с коралловыми рифами и рыбами таких наглых расцветок и нахальства, что хочется спросить их: «У вас что, врагов здесь нет? А акулы? А русские? Да у нас на Черном море, если б ты даже сидел под камнем и был бы цвета свежепролитого мазута, тебя бы выковыряли, распотрошили и зажарили в твоем собственном машинном масле. А здесь ты нагло меня, Мишу Жванецкого, хвостом в пах. Я понимаю, что ты голубой с желтым. Жаль, я сыт. И жаль, ты не приезжаешь к нам на Черное море, ты б там поплавал».
Михаил Жванецкий
И рощи оливковые и апельсиновые, где фонарями сквозь зелень светят апельсины, и никто не жрет их…
И вот среди этой роскоши, природы и жизни шатаются люди, которые на неродной родине были евреями, а на родной наконец стали русскими и вокруг себя распространяют текст: «Это всё поверхностный взгляд, Миша. Ты в восторге. Ты же не успеваешь глянуть вглубь». Да, не успеваю. Или нет, не успеваю. Как это было по-русски? Конечно, не успеваю. Конечно, поверхностный взгляд. То, что мы в Москве умираем с голоду, тоже поверхностный взгляд. Но каких два разных поверхностных взгляда.
— У нас тяжело, Миша.
Да, у вас тяжело. А у нас плохо. «Опять разница небольшая, но опять очень существенная», — как любил говорить великий юморист и бывший президент.
Да, среди сказочной и самой красивой в мире библейской страны сидят четыреста пятьдесят тысяч недовольных советских евреев. Их русские жены счастливы! Их русские дети от их русских жен от бывших русских мужей давно выучили язык и стали евреями, и только эти остаются русскими, и говорят по-русски, и не могут спросить, как проехать, и не могут забыть, как они были главными механиками и гинекологами, и сидят на балконе, и смотрят в даль, которой на новой родине нет.
А как я уже говорил, количество сволочей постоянно и неизменно. Уезжаешь от одних и радостно приезжаешь к другим. Там тебе говорили «жидовская морда», тут тебе объяснили, что ты «русская сволочь». И ты уже можешь понять, что чувствует русский патриот.
— Миша, здесь жить очень тяжело. Хотя там жить было невозможно.
— Да. И в далекой Австралии животный мир интересней человеческого.
— Понимаешь, Миша, выехав, мы убедились — всюду плохо. Просто есть места, где хуже, чем плохо. А есть где опасней, чем плохо.
Но никто ни разу не сказал, что хорошо там, где сытно. И когда ты с восторгом перелистываешь колбасу и включаешь автоматическую коробку передач, твой старый друг, твой друг детства, человек, с которым ты перепил и переговорил всю жизнь, смотрит на тебя как на идиота.
— Что машина? — говорит. — Она кусок железа! Что выпивка? Это здесь не проблема. Вот где бы заработать?
— Да, — говоришь ты, — а у нас как раз выпивка — проблема, а колбаса — роскошь, а заработать не проблема, но вылечиться нельзя. Ну, Шура, что будем делать?
— Давай опять договоримся. Мы опять дадим им срок. Два года.
— Кому?
— Твоим правителям и моим. И если за два года они ничего не исправят, мы уедем.
— Опять?
— Да. Ты отсюда, я оттуда.
— И куда?
— Куда-куда? В нейтральную страну. Поедем к черным и будем там белыми.
— Или поедем к белым и будем там…
— Ладно. Давай дадим им пять лет…
— Хорошо. Дадим им пять лет. Если они ничего не сделают…
— Мы умрем.
— Нет. Мы так напьемся, что им будет стыдно. И еще одно, главное. Главное, чтобы нас не выбрали правителями, потому что… Кроме проклятий…
— Я хотел тебе сказать, Шура, чтоб ты не возвращался. У тебя такая национальность. Там и раньше было не для тебя, а сейчас…
— А я хотел тебе сказать, Миша, чтоб ты не приезжал. У тебя такой жанр.
— Алло! Я хотел тебе сказать…
— Алло.
— Алло! Не возвращайся…
— Алло! Не приезжай.
— Алло! Ты меня слышишь? Мы в ловушке под названием земной шар. Если вырвешься, позвони.
Михаил Жванецкий
Фото: Дмитрий Брикман
Внимание! Мнение авторов может не совпадать с мнением редакции. Авторские материалы предлагаются читателям без изменений и добавлений и без правки ошибок.
РЕКОМЕНДУЕМ:
ТЕГИ: |
| ID материала: 43643 | Категория: Очерки. Истории. Воспоминания | Просмотров: 1002 | Рейтинг: 4.7 / 15 |
| Всего комментариев: 0 |
