Что такое юмор?
Не о себе. В защиту жанра. Сам стал слезлив и задумчив. Сам стал копаться в словах. Сам потерял жизнь и от этого — юмор. И, потеряв это все, расхаживая в поношенном пиджаке задрипанного философа, скажу — ничего нет лучше жизни. А юмор- это жизнь. Это состояние. Это не шутки. Это искры в глазах. Это влюбленность в собеседника и готовность рассмеяться до слез.
Смех в наше время и в нашем месте вызывает зависть. «Что он сказал? Что он сказал?» Люди готовы идти пешком, ползти: «Что он сказал?» Можете плакать неделю, никто не спросит: «Что вам сказали?» Плачущий в наше время и в нашем месте при таком качестве сложных бытовых приборов, повышении цен и потоке новостей не вызывает интереса.
Плачущий занимает более высокое положение, чем хохочущий. Это обычно министр, директор, главный инженер. Хохочущего милиционера не видел никто.
Юмор — это жизнь обычных людей. Чем меньше пост, тем громче хохот, и прохожие с завистью: «Что он сказал? Что он сказал?»
Господи, какое счастье говорить что думаешь и смеяться от этого. «Что он там сказал?» — все время спрашивают сверху.
— А ничего. Мы так и не поняли.
— А чего ж вы так смеетесь?
— А где он? Мы ему ничего не сделаем. Обязательно скажите, где он. Где он — это самое главное.
— Вот, вот. Только что был и что-то сказал. Да так ли важно, кто сказал, важно, что сказал.
— Нет, товарищи, для нас важно, кто сказал и что он еще собирается сказать. Его творческие планы. Это особенно важно. Если кто-нибудь его встретит, позвоните, пожалуйста, в районное отделение культуры в любое время суток — мы тоже хотим посмеяться.
— А вы почему смеетесь?
А как вообще сочиняются анекдоты? Не может быть, чтоб все сочиняли, должен быть автор. Друзья, если кто-нибудь его случайно встретит, позвоните, пожалуйста.
Почему же плач не вызывает такого беспокойства? Почему величайшие трагедии величайших писателей не вызывают такого ищущего интереса? Почему «Двенадцать стульев» не выходило, не выходило, пока не вышло? И «Мастер и Маргарита» и Зощенко? И хватит ханжить. «Двенадцать стульев» никак не меньше для нормального человека, чем «Анна Каренина», а «Мастер и Маргарита» — чем «Война и мир».
Юмор, как жизнь, быстротечен и уникален. Только один раз так можно сказать. Один раз можно ужать истину до размеров формулы, а формулу — до размеров остроты.
Юмор — это не шутки. Это не слова. Это не поскользнувшаяся старушка. Юмор — это даже не Чаплин. Юмор — это редкое состояние талантливого человека и талантливого времени, когда ты весел и умен одновременно. И ты весело открываешь законы, по которым ходят люди. Юмор — это достояние низов.
Ползя наверх, наш соученик выползает из юмора, как из штанов. Чего ему смеяться там, у него же нет специальности, и первый же приказ трудоустроить по профессии ставит его на грань самоубийства.
А если уж очень большой, еще осторожнее: «Им только улыбнись — сразу что-то попросят. Улыбнулся — квартиру дай, засмеялся — дочь пропиши». И, теряя юмор, друзей, любимых женщин, человек растет в должности. Развалюченная секретарша, завалюченная жена и большие подозрения, что смеются над ним, и хотя его никто не называет, но в нем появляется интуиция волка и такой же мрачный, полуприкрытый взгляд.
Вот что такое юмор. Вот что такое его отсутствие. А нам он помогает выжить. Сближает всех со всеми. На анекдот — как на угощение.
И не надо унижать авторов. За одну фразу Ильфа и Петрова «Собаки карабкались с ловкостью боцманов» отдам целую страницу греческой трагедии со всеми содроганиями в начале и завываниями в конце, и море слез, в котором утонули четыре старухи, не стоит одного взрыва хохота, в ответ на один выстрел истины.
Где рыба? Рыба где?
Я много лет хочу понять, почему во всех приморских городах мира самое красивое, самое обильное — рыбные базары, где переливаются тысячи рыб, ползают омары, лангусты, где плавают в аквариумах сотни угрей. Тысячи, тысячи разных рыб, живых и копченых.
И почему у нас в приморских городах рыбы нет. Почему нет рыбы в Одессе. Вот той морской, возле которой стоит этот несчастный город. Почему нет рыбы в морском городе. Куда она девается? При наличии министерства и самого большого в мире рыбного флота. Где бычки, анчоус, скумбрия, камбала, сарделька, глосики — где рыба?
Почему человека с пятью бычками на нитке так упорно преследует милиция? Почему еще в прошлом, позапрошлом году свободно продавалась изумительного вкуса кругленькая, упругенькая одесская тюлька домашнего соления? Почему рыбаков ловят и преследуют? Я понимаю — главная задача, чтоб не было. Но под каким научным девизом, вот что меня интересует. Действительно — святая цель, чтоб люди не ели, но хочется узнать, под каким предлогом! Запрещено ловить все месяцы в году? Рыбаку обязательно надо сожрать все, что споймал, и нельзя поделиться?
По утрам прутся куда-то в море какие-то колхозы. Они что, вообще не ловят? Зачем огромный флот? Сейнеры, траулеры, речные, морские, озерные? Куда улов идет? В правительство? В Кремль? Там столько не съедят. В Москве бычков и камбалы черноморской нет. Куда деваете? Конторы сжирают, что ли? Рыболовецкие правления? Так там вроде милиция круглосуточно дежурит. Не купишь у рыбаков ни штучки.
Последний раз спрашиваю, куда девается свежая черноморская рыба? Почему мы должны доедать это мороженое несчастье с Дальнего Востока, которое уже кто-то ел? И не надо мне доказывать с цифрами в руках, как увеличилось потребление рыбы. Я по роже докладчика и так вижу.
Что они мне докажут? Что она есть? Когда я ее уже столько лет не вижу. Что же за специалисты такие вести вековую борьбу со жратвой? Что же они так остервенело вырывают у нас из рук бычка, судака, кильку, куда несут конфискованное? В пользу государства? Это куда же? Какое государство вырывает кусок изо рта у своих граждан в свою пользу? Все знают что такое — в пользу государства. Это либо дохнет за углом, либо тут же под водочку — в ближайшем отделении.
Могли бы объяснить, почему рыбы нет,- объяснили бы. Могли бы дать — дали бы. Не обучены! Выращивать, вылавливать не обучены. Отнимать, отбирать, разгонять, привлекать — обучены. Может, рыбу ловить нельзя? А почему? Объясни, если сумеешь. И, если мы согласимся, все равно дай съесть уже пойманную, куда ты ее поволок?
Вспоминаю виденные в кино огромные, переливистые рыбные базары, тысячи, миллионы разных рыб.
Два вопроса: почему она там есть и почему ее здесь нет?
Источник
МИХАИЛ ЖВАНЕЦКИЙ: `ЮМОР — ЭТО РЕДКОЕ СОСТОЯНИЕ ЧЕЛОВЕКА И ТАЛАНТЛИВОГО ВРЕМЕНИ`
«Юмор — это не шутка. Это не слова. Это не поскользнувшаяся старушка. Юмор — это даже не Чаплин. Юмор — это редкое состояние человека и талантливого времени, когда ты весел и умен одновременно. И ты весело открываешь законы, по которым ходят люди», — так сказал о юморе в одной из своих миниатюр Михаил Жванецкий.
О себе сказал. Ибо время, когда он весел и умен, продолжается, что и засвидетельствовал его концерт, состоявшийся недавно во Дворце «Украина». Концерт шел по нарастающей, как тайфун в Тихом океане. Почти все второе отделение вообще стоял шквал аплодисментов. А следующим утром мэтр нашел время встретиться с пишущей и снимающей братией. Пресс-конференцию вела «чрезвычайный и полномочный представитель Жванецкого в Киеве» журналистка Валентина Серикова. Она же и задала первый вопрос, напомнив Михал Михалычу о его недавней встрече с киевскими студентами.
— Да, признаюсь — сказал Жванецкий, — с удовольствием общаюсь с этими ребятами.
Раньше мне говорили — я вас люблю, я вас обожаю. Потом постепенно перешли к тому, что мой папа вас любит, моя мама вас любит, ну и кто-то уже стал говорить: моя бабушка вас обожает. Вот я поэтому и не рассчитывал, что так тепло пройдет встреча с молодежью. И вчера ее на концерте было много. Скажу откровенно, я очень рад
В этот момент в зале запала пауза. И я поспешил со своим вопросом.
— Михал Михалыч, а когда выйдет ваша книга афоризмов? Мы ее ждем.
— Я полагаю весной. Валя (кивок в сторону Сериковой) все собрала, она это умеет и издаст. Сам их недавно перечитал. И, знаете, ничего, нормально! Я даже приободрился. Меня же советские писатели воспитали в духе того, что «Ты, Миша, не писатель. Тебя нельзя читать глазами!» Они в меня вдалбливали комплекс неполноценности. А я ходил и думал, а чем же меня читать, если глазами нельзя?».
— Они и Окуджаве говорили, что он «не поэт» — усиливаю я тему.
— И Высоцкому, — подхватывает Жванецкий. — В последнее время у меня, возможно, не так смешно получается — возраст, стало больше печали, но умение писать я в себе до сих пор ценю.
Жванецкий смотрит в зал и видит, что сомневающихся в его таланте нет. Он улыбается и игра вопрос-ответ начинает идти веселее. Желающих пообщаться с мэтром было немало.
— Вчера вы сказали, что красота мир не спасет.
— Не спасет. Не знаю, что Федор Михайлович имел в виду. Сколько красоты нам показывают, сколько женских тел, всех нас держат в слегка возбужденном состоянии, а мир спасти не удалось. Мир, я думаю, вообще ничто не спасет А чего его спасать? У меня недавно на телевидении спросили: «Вы боитесь будущего?». А чего его боятся? Какое будет, такое и будет.
— А жить стало веселей?
— Жить было весело раньше. Такого количества идиотов сверху я не видел, они шли рядами, как армия. Количество дураков и умных примерно равнялось. Сейчас умных стало больше, но количество идиотов не уменьшилось. Зато по всем капиллярам люди ползут в политику, теряя юмор, правду, приобретая лживость — ну что они там находят, кроме материального благополучия? Мы больше думаем о стране, чем они. Да, что-то я стал злым. Мне как-то Леня Парфенов сказал: «Когда вы в хорошем настроении, вы лучше всех, когда вы в плохом — хуже всех».
— А что вы думаете о политиках?
— Когда собирается много людей, потерявших чувство юмора, это всегда вызывает дикий смех у тех, кто за этим наблюдает. На Украине сейчас больше свободы, чем в России. Но эти бесконечные дебаты. В парламенте, на телевидении, в газетах. Одни дебаты. Но это уже вызывает смех. Потому, что когда-нибудь они ведь должны кончиться. Самолет должен взлететь. Он не может не взлететь из-за того, что обсуждается каждое колесо.
— А президент вам какой больше нравится?
— Я с Виктором Андреевичем не встречался, мне кажется, он человек более печальный. Наш же все время шутит — вот говорят, мэр Киева тоже очень веселый.
У Путина спросишь: «А где же наша демократия?», он тут же скажет: «А где? Нету! Страна такая и народ». Никаких вопросов не боится, говорит на любые темы. В результате вы уползаете с поля боя. Там надо быть очень осторожным. Я в этих диспутах участвовать не могу: меня один раз задень — я, как моя жена, развернусь и уйду. Если меня обижают — просто уйду. А политик должен уметь терпеть
— Годы идут, с деньгами сейчас получше?
— У меня материальное благополучие пошло после 60. Но к зарабатыванию денег я отношусь иронически. Другое дело — престиж. Я не могу допустить, чтобы моя зарплата была ниже, чем у Петросяна, это вопрос жизни или смерти! Петросян — моя основная точка отсчета.
— А кроме Петросяна, на кого равняетесь?
— В основном точкой отсчета для меня является Петросян. Это как от стены: куда бы ты ни пошел, сделал шаг вперед.
— А если он завтра вдруг закончит карьеру?
— Я думаю, столько печальных людей будет вокруг. Вообще-то он талантливый менеджер. Вот «Кривое зеркало» вокруг себя собрал. Все, что я сказал, быть может, больше относится к его личному творчеству. И не будем уж так строги, все-таки живой человек
— А как вы относитесь к популярному нынче «Комеди Клаб»?
— Что я могу сказать Для мата всегда существовали заборы. Мы долго воевали с этими заборами, добивались, чтобы их снесли. В том числе потому, что там было много матов. Но ребятки преодолевают один из запретов. Наверное, это тоже необходимо. Заберите у них мат, и они сразу потеряются.
Говорят, у них из десяти миниатюр одна хорошая. А в юморе, если толпа признает, значит, популярен. Они молодые, крепкие. Мускулистые, как противовес «Аншлагу». Что-то в этом есть. Хотя я все-таки за то, чтобы о чем-то думать, а не все время об унитазе, унитазе, унитазе
— Общепризнанно, что Жванецкий — гений. Как вам живется с осознанием этого?
— Вот, снова подбрасываете фразу, от которой балдеешь — так нечестно! Я не могу всерьез к этому относиться: при жизни очень трудно оценить свои достижения. Хотя — как видим, то, что я накропал, живет Но я часто бываю печален, все время себе не верю: действительно ли хорошо пишу? Действительно ли это кому-то нужно? Действительно ли это литературно — мне ведь не удается ни сюжет придумать, ничего. Я не могу конкурировать с современными писателями — вон женщины пишут романы! Полина Дашкова подарила мне тонну своих книг: «Это только для начала», — сказала она. На вечеринках люди задаривают меня своими книгами — ни бокал, ни рюмку взять, засовываю их за пояс, забываю на окне Потом читаю и думаю — это ж надо так растянуть сюжет. Нет, я так не умею. Я им дико завидую.
— Чувство юмора — его можно развить или с ним можно родиться?
— Маленький совет. Если у вас нет чувства юмора — держите возле себя человека, у которого есть чувство юмора. Вообще, хотя бы следите за ним. Нет, развить чувство юмора невозможно. И это грустно.
Мне грустно, когда я встречаю людей, лишенных чувства юмора, а их очень много. Особенно «патриотически» настроенных, они почему-то все его начисто лишены. Они очень серьезны. Все время трескучие фразы, бесконечная геополитика, все жутко пафосное. Абсолютно нет чувства юмора. Я, наверное, им кажусь очень мелким и вшивым, потому что я ироничен. Ну, а они мне. Так и живем
Покидая пресс-конференцию, я вспомнил, как накануне, где-то посредине концерта, Жванецкий прочитал пару миниатюр на «еврейскую тематику». А затем, выслушав аплодисменты, с улыбкой заметил: «Все-таки замечательная в Киеве публика. Эти вещи я бы не рискнул читать где-нибудь в Омске Да и в Москве тоже. А в Киеве меня понимают».
Если перефразировать классика марксизма, то Михаил Жванецкий, кроме всех своих прочих достоинств, представляется мне «зеркалом еврейской русскоязычной творческой интеллигенции», не совершившим алию на родину предков. Мне приходилось много беседовать с ее представителями разного уровня таланта. И вот что хотелось бы сказать. Сегодня деятельность многих организаций, в первую очередь «Сохнута», переориентирована на воспитание в потенциальных олим в странах бывшего Союза еврейской самоидентификации. Идея, конечно, неплохая. Но дело в том, что значительная часть творческой интеллигенции не спешит покидать обжитые края не только и не столько из-за того, что ощущает себя «носителем общечеловеческих ценностей». Более всего они боятся уронить себя, оказаться ненужными и невостребованными. Для одних — это прозаическое опасение потерять популярность, для других большее — не иметь возможности творить или просто работать. Они остаются там, где родились и выросли, там, где приобрели авторитет и известность. И при этом стараются не замечать, что в иных из стран СНГ уже наметился обратный процесс — от демократии к тому, что было раньше.
Наблюдая за тем, что происходит сегодня в России, да и не только в ней одной, позволю себе сомневаться, что просто так «все будет хорошо». И должно быть подсознательно это чувствуют многие. И бегут, бегут от «самоидентификации». Нет, к Жванецкому это не относится. Он в такие игры не играет. Но другие Читая иные интервью, просто неловко становится то за известного артиста, то за спортивного деятеля, то за поэта, которые с недавних пор вдруг дружно стали говорить о том, что «евреи они только на такой-то процент, а по духу русские люди». Что-то не припомню от них я подобных слов в первые годы после развала СССР. Тогда на волне демократии было одно, сейчас другое. Только вот, не дай Б-г, в случае чего, как говорится в старом антисемитском анекдоте, бить будут не по паспорту, а по Как заметил Жванецкий: «И самовар у нас электрический, и мы довольно неискренние».
Как по мне, самоидентификация нужна не для беседы в консульском отделе израильского посольства, где все чаще и чаще можно встретить людей, мягко говоря, имеющих к евреям очень далекое отношение.
Какой рецепт можно выписать этим «абрамам, не помнящим родства»? Лучше Жванецкого не скажешь: «Вся штука в том, что ты стремишься в институт, в консерваторию, в скрипку, в науку, в спорт, лезешь наверх, напрягая все силы, чтобы доказать, что ты не еврей. И наступает момент, когда ты становишься не евреем, а Ойстрахом, Гилельсом, Плисецкой или Пеле. Но всегда будут люди выше или наравне с тобой, и для них ты опять еврей.
И что тебе тут посоветовать, кроме как принять, наконец, это звание и умереть среди своих».
Да, ощущение принадлежности к своему народу — это факт твоей жизни. И никуда тебе от этого не деться.
Источник