Возникло чувство будто он их отъявленный друг

7 признаков, которые дают понять, что вы встретили любовь из прошлой жизни

Конечно, в переселение душ верят немногие, но чувство дежавю знакомо каждому. Парапсихологи считают, что именно так к нам возвращаются воспоминая, связанные с прошлой жизнью.

Вы верите, что существует прошлая жизнь? Иногда у людей возникает необъяснимая приятная ностальгия или даже дежавю, после чего многие начинают задумываться, что все-таки проживали уже когда-то жизнь. К сожалению, мы не знаем о ней всего, но ни на что не похожее чувство нельзя ни с чем спутать. Существует несколько признаков, которые указывают на то, что человек, с которым вы разделяете настоящую жизнь, может оказаться вашей любовью из прошлого.

1. Ощущение уюта

Говорят, что с любимым человеком, с которым вы связаны кармически, появляется ощущение, будто мы дома. И это действительно так, ведь многие пары ощущают рядом друг с другом непередаваемый уют и тепло, будто находятся под теплым пледом возле камина в домике у озера.

2. Время

Если вы находитесь рядом со своей родственной душой, то все временные границы стираются. Не чувствуется время, оно будто замерло или вовсе исчезло. Это верно указывает на то, что вы именно с тем человеком, которого любили в предыдущей жизни.

3. Эмоции

Во время пребывания с любимым человеком вы испытываете странное ощущение. Это сразу и радость, и спокойствие, и волнение. Вас будто вывернули наизнанку, и это чувство очень приятное и захватывающее. Складывается ощущение, будто вы всю жизнь рядом с этим человеком, даже если знакомы всего несколько дней.

4. Воспоминания

Когда рядом с вами любимый человек из прошлой жизни, возникают воспоминания о событиях, которые с вами вроде бы и не происходили. Это чувство дежавю. Вам кажется, будто то, что вы сейчас делаете с любимым человеком, уже когда-то было, но вспомнить об этом до конца вам не удается. И, между прочим, такие воспоминания обычно взаимны и возникают у обоих одновременно.

5. Вы читаете мысли друг друга

Такое действительно бывает. Вы умеете читать мысли друг друга, способны продолжить за партнера фразу, которую он еще не успел закончить, но хотел сказать именно то, что сказали вы. Или, быть может, он только подумал об этом, а вы уже сказали. Вам это знакомо? Если да, то определенно с вами рядом может быть человек, которого вы любили и в прошлой жизни.

6. Доверие

С родственной душой не возникает подозрений, пустых ссор и ревности. Ощущается легкость и полное доверие к партнеру. Вы полностью открыты перед любимым человеком и не боитесь предательства и обмана. Вы готовы довериться ему полностью, как никогда и никому.

7. Невидимая связь

Вы чувствуете своего любимого, даже находясь вдали от него. Вы ощущаете его настроение, его переживания и самочувствие. Бывает так, что вы можете почувствовать даже физическое недомогание, которое присутствует у вашего партнера.

Вы можете не верить в прошлую жизнь, но чувство непонятной ностальгии и дежавю порой присутствует у каждого. Такие пары действительно существуют, от них исходит особая энергетическая сила, они понимают друг друга с полуслова. Они по-настоящему счастливы вместе, а на их лицах всегда улыбка. Это и есть родственные души. Вероятно, вы даже знакомы с такими людьми. А может, это и есть ваш случай? Ведь абсолютно каждый может повстречать свою любовь из предыдущей жизни. Главное — вовремя это понять, и эти 7 признаков непременно помогут вам в этом.

Новое видео:

Источник

12 неоспоримых признаков «химии» между двумя людьми

Отношения во многом зависят от того, насколько людей тянет друг к другу — и речь не только о физическом влечении. Те изменения гормонального уровня и активация нейротрансмиттеров, которые ученые связывают с любовью, происходят тогда, когда двое людей по-настоящему подходят друг другу, и это первый признак того, что они могут быть очень счастливы вместе.

Итак, вот 12 четких признаков того, что двух людей по-настоящему тянет друг к другу, и они совместимы на всех возможных уровнях:

Общие интересы. Люди могут сколько угодно говорить о том, что это не главное, что, мол, противоположности притягиваются, но ведь это же полная бессмыслица, и вот почему: если у двоих людей есть общие интересы, это значит, что у них всегда будет о чем поговорить и чем поделиться. А еще они будут намного лучше понимать, что им нравится, а что нет — и почему именно.

Чувство юмора. Юмор делает живыми и непринужденными и беседу, и отношения. Но он может это сделать лишь в том случае, когда оба партнера его понимают и способны проявлять. У каждого человека свои знания, умения и пристрастия — и свой юмор. Так что если двое людей понимают, что могут подшучивать друг над другом, при этом не обижаясь друг на друга… что ж, это неплохое начало.

Уважение друг к другу. Если двоих людей по-настоящему тянет друг к другу, между ними будет уважение. С самого начала их отношений. С самой первой встречи. Не бывает счастливых отношений, в которых не уважают друг друга за то, что они — уникальные и неповторимые личности.

«Отзеркаливание» друг друга. Когда людям действительно кто-то нравится, они начинают непроизвольно перенимать определенные словечки или характерные действия у этого человека. Это происходит потому, что их разуму кажется, что если они будут вести себя в чем-то похоже, это заставит его или ее больше ценить. Если подобные признаки можно увидеть в языке тела партнеров, можно расценивать это, как зеленый свет для отношений.

Знание мелочей. Когда людям действительно кто-то нравится, и это чувство обоюдно, они начинают видеть друг в друге такие крохотные и незначительные детали, которых в хаосе повседневности раньше даже не замечали. И эти мелочи на самом деле значат очень и очень многое… когда вы понимаете, что кого-то привлекаете настолько, что он эти нюансы замечает.

Умение смеяться вместе. Если двое людей, испытывающих друг к другу обоюдное влечение, умеют смеяться вместе, это значит, что в их организме одновременно вырабатываются эндорфины, и они разделяют счастье на двоих. А еще это зачастую гарантирует, что они уже знают друг друга настолько хорошо, что у них появились свои собственные шутки, понятные лишь им двоим.

Умение уютно молчать. Если двое людей действительно совместимы друг с другом, и между ними есть обоюдное притяжение, они не считают странным или неловким, если они проводят часть совместного времени, просто уютно молча. Им приятно просто быть в обществе друг друга — и вовсе не обязательно что-то при этом говорить.

Умение говорить правду. Никто из нас не говорит правду все время. Но когда двоих людей по-настоящему тянет друг к другу, они не чувствуют ни желания, ни необходимости врать друг другу, так как они, напротив, хотят знать все друг о друге.

Для них время летит, словно стрела. Когда такие люди проводят время вместе, им, как правило, кажется, будто у стрелок часов выросли крылья, и они куда-то летят без остановки. Если кто-то признает, что в обществе другого человека он теряет счет времени, между ними явно что-то происходит.

Каждый из них тратит на отношения время и энергию. Когда людей по-настоящему тянет друг к другу, они оба готовы тратить друг на друга и время и энергию — лишь бы у них все получилось так, как они хотят.

Физический контакт. Если люди действительно нравятся друг другу, и между ними проскакивает «искорка», то они очень даже не против определенной степени физического контакта, даже если обычно его сторонятся. Это может быть все, что угодно, в неофициальной обстановке — рука, положенная на руку, попытка приобнять… словом, все, что угодно.

Им очень хорошо вместе. Если же такие люди уже начали встречаться, все эти признаки выходят на новый уровень. Так как они в таком случае уже прошли барьер ненавязчивых прикосновений, они показывают свою тягу друг к другу немного иначе — это может быть легкий поцелуй или ненавязчивые объятия. В этом нет никаких скрытых мотивов — это лишь один из способов, с помощью которых они проявляют любовь к своей «второй половинке».

Они поддерживают друг друга, и стараются найти время для своего партнера даже в самом загруженном распорядке дня. Они никогда и ни за что не заставят своего партнера почувствовать себя нежеланным. И всегда стараются, чтобы пламя страсти не угасало. Когда оба человека совместимы и по-настоящему друг друга привлекают, они делают все вышеперечисленное, и даже больше, чтобы их отношения оставались такими же крепкими, как раньше.

Новое видео:

Источник

7 признаков сильной химии между двумя людьми

Хотите – верьте, хотите – нет, но химия между людьми – это не всегда о том, что «О, я так его люблю!» и «Она мне очень нравится!»

Иногда все это бывает намного тоньше. Вы можете даже не осознавать, что между вами и другим человеком есть мощная химия – до тех пор, пока не начинаете замечать странные вещи, которые делает он или вы сами.

Сильная химия может возникнуть даже с тем человеком, на которого, как кажется, вы вообще не обращаете никакого внимания, или даже с тем, с кем у вас сложились антагонистические отношения.

Поэтому давайте поговорим о том, как выглядит химия. Вот семь признаков, на которые нужно обратить внимания, когда вы почувствуете интерес к тому или иному человеку.

1. Магнетизм и близость

Если вам кажется, что вы чувствуете физическое притяжение к какому-либо человеку (или он сам физически «притягивается» к вам), то это явно указывает на сильную химию, которую испытываете вы оба или, по крайней мере, один из вас.

Химия сильно сближает людей на физическом уровне. Вы не просто смотрите друг на друга, находясь в помещении с другими людьми, вы понимаете, что между вами двумя особая связь. Вы испытываете взаимное желание находиться рядом и узнавать друг о друге как можно больше.

2. Зрительный контакт

Говоря о зрительном контакте, мы имеем в виду не только взгляд. Мы все постоянно поглядываем друг на друга. Но когда у вас возникает химия с кем-либо, ваши глаза буквально «приклеиваются» к нему!

Даже если ваше внимание должно быть занято совсем другими вещами, ум постоянно отвлекается на интересующего человека, и именно поэтому ваши глаза делают то же самое.

3. Тактильный контакт

Одним из самых характерных признаков химии является желание прикасаться к объекту симпатии. Но, честно говоря, мы обычно не думаем про себя: «Он мне нравится… Я собираюсь до него дотронуться, ууууу!»

Это скорее подсознательная реакция. В процессе флирта вы сами того не замечая начинаете прикасаться к человеку, который вам нравится (например, к его руке или плечу). Иногда по вам обоим словно пробегает электрический разряд, например, когда ваши руки находятся в волнующей близости или когда вы случайно касаетесь друг друга.

Вы вдруг ощущаете неловкость от этого прикосновения. Вы оба чувствуете, что что-то происходит, даже если не можете понять, что именно.

4. Все так странно

Вы испытываете странное напряжение и неловкость. Некоторые люди полагают, что это может быть вызвано тем, что ваш сознательный и подсознательный ум находятся в противоречии.

Вы подсознательно находите этого человека привлекательным, но ваше «эго» (которое формирует личную идентичность, представление о человеке, которым вы хотите быть) пока не готово полностью признать того, что вы испытываете это влечение.

5. Вы дразните друг друга

Вы ощущаете в себе смелость сказать человеку, к которому вас тянет, то, что никогда не сказали бы кому-либо другому. Вы оба медленно выталкиваете друг друга из зоны комфорта, проверяя, что на самом деле испытывает каждый из вас.

Люди, которые чувствуют сильную химию, часто дразнят или подшучивают друг над другом с помощью наводящих вопросов, двусмысленных намеков, зачастую неся всякую ахинею.

Вы чувствуете, что можете говорить с этим человеком о чем угодно? Не принимайте это как должное – ведь такого не бывает с людьми, с которыми вы не ощущаете особой близости.

6. Смех и легкость в общении

Да, вы можете чувствовать себя неловко в самом начале, но со временем общение становится все проще. Вы начинаете больше смеяться над шутками друг друга. Ваш голос становится мягче, а его – глубже.

Это, пожалуй, самый важный фактор: вы не ощущаете, что ваше общение является натянутым, вы ведете себя вполне непринужденно. Сильная химия – это когда вам не приходится специально придумывать темы для разговоров и чувствовать себя не в своей тарелке. Чем больше неловких моментов у вас в общении, тем слабее ваша химия.

Хорошая химия означает, что вы оба имеете схожие мысли, схожие планы и вам легко общаться друг с другом. В процессе разговора с таким человеком ваш ум не рефлексирует и вам не приходится постоянно анализировать свои мысли. Этот человек вам нравится все больше и больше, и вы с удовольствием ним общаетесь.

Гармоничные пары нетрудно узнать даже по языку тела. К примеру, часто можно заметить, что пары с сильной химией двигаются более плавно, как будто они понимают друг друга с полуслова или предвосхищают движения друг друга. Их взаимодействие похоже на танец в свободном стиле. Их движения синхронизированы, а общение будто бы происходит на подсознательном уровне.

7. Другие люди также замечают вашу химию

Наконец, не стоит недооценивать проницательность ваших друзей и членов семьи. Они часто оказываются прекрасно осведомленными о вашем увлечении – и, что еще более важно, о том, как это влияет на вас и вашего возлюбленного человека. Они видят, как вы флиртуете, как по-особенному спорите и то, какое странное напряжение создается между собой, когда вы оба пытаетесь выяснить чувства друг друга.

Обычно от бдительного взгляда ваших близких людей не ускользают даже такие еле заметные вещи, как слишком продолжительные объятия и пожимание рук.

Однако не стоит забывать, что химия срабатывает лучше всего, если вы чувствуете уверенность в себе и своей собственной жизни. Если вам кажется, что вы слишком неуклюжи или застенчивы, попробуйте больше общаться с разными людьми. Со временем вы освоите искусство флирта, и ваше общение с понравившемся человеком будет проходить легко, естественно и весело!

Новое видео:

Источник

Возникло чувство будто он их отъявленный друг

Часть I. Глава VIII

Василий Львович пригласил брата к обеду: Надежда Осиповна была больна; Сергей Львович взял с собою сына. Он не хотел его брать, да Надежда Осиповна навязала. Если бы Сергей Львович отказался, она бы подумала, что ее обманывают и обед — с какими-нибудь вольными балетными или французскими актерками. Скрепя сердце он взял с собою Александра. Между тем обед у Василья Львовича был без дам. Новые его приятели даже славились по Москве тем, что не любили женщин, были мизогины.

Приятели эти были самые модные люди. Все они занимали должности «архивных юнкеров», а звали их просто «архивные». Самая должность их также была модной: они служили или числились в архиве иностранных дел, который был теперь питомником благородных юношей. Все они обучались у немцев, в Геттингенском университете, и поэтому их звали еще «геттингенцы» или просто «немцы». Теперь их одного за другим переманивал из Москвы в Петербург Иван Иванович Дмитриев, который был «в юстице», как говорили старики, министром. В Москве они бывали наездами. И манеры их, и привычки, и вкусы — все было новостью. Они были вежливы, много и тихо говорили между собою по-немецки, как бы воркуя Меланхолия была у них во взглядах, они с нежностью смотрели друг на друга и с высокомерием на остальных.

Василий Львович вздумал было на первых порах возмутиться, потом удивился, но вскоре понял, что это самая новая, самая последняя мода, а он со своими фрачками и фразами из Пале-Рояля уже несколько устарел. По природе и сердцу своему он был модник. Он признал новые светила. Они к тому же были вежливы, «милы» — как стали о них говорить, — не то что юные московские негодяи из клубов, от которых он едва отделался. Они слыли в Москве «тургеневскими птенцами» и «Дмитриевским выводком», а он, как и все, уважал старика Тургенева и Дмитриева. Больше всех подружился он с Александром Тургеневым, с которым нашел какое-то сродство душ: молодой Тургенев был охоч до еды, хлопотлив, непоседлив и мил, с висячими щеками и обширным животом; он всюду носился и развозил новости. Характер его был безмятежный: он любил умиляться, и крупные слезы тогда падали у него из глаз, а за столом, после обеда, часто задремывал. Геттинген и немцы были у него на языке, но по свойствам он был вполне понятен Василью Львовичу: прожорлив, забывчив и скор.

Другие геттингенцы были не столь любезны: Блудов — болтун, но хитер; Уваров имел холодно-доброе сердце и был кисло-сладок; Дашков был пухлый, спокойный, гордый и медленный Со всеми Василий Львович подружился. Впрочем, он отчасти не мог взять их в толк: у них были какие-то тайны, косые взгляды, недомолвки. Он смерть не любил их смешков — тихих, ядовитых и как бы блудливых. Иногда вдруг появлялась важность, как будто они знали что-то ему недоступное, и он пугался. Вдруг, среди шуток, все начинали говорить вполголоса, и Василий Львович знал, что это о делах государственных. Они на мгновенье переставали его замечать, не слыша его вопросов. Он робел и начинал заискивать. Тогда они успокаивали его самолюбие: хвалили его стихи. На похвалу эту он всегда откликался всем существом, шел на нее, как рыба идет на наживу.

Вообще он был ими озадачен, сбит с толку. Эти молокососы были гораздо устойчивее, solide [*] , чем старики. Они как-то рано созрели и подсохли. Молокосос Уваров ездил по каким-то важным поручениям за границу и вошел там в тесную дружбу с самим немцем Штейном. Штейн! Предводитель пруссаков! Имя его было всегда у них на устах. Он изгнан Наполеоном, скрывается в Вене, пламенно любит отечество и под носом у Наполеона заводит между тем свой ландвер и ландштурм. Изгнанник открыто мечтает о свободе человечества — свободе от Наполеона; но и Наполеон ведь тоже, однако, судя по «Монитеру», который изредка читал Василий Львович, мечтает о какой-то свободе человечества, и в первую очередь — свободе от Штейна. Для Василья Львовича все это была китайская грамота, ахинея и тарабарщина. Тем более он уважал новых друзей.

Суеверный страх у него возбуждали их занятия: Уваров возился с какими-то греческими делами и свободно писал по-гречески; Дашков даже по-турецки понимал. Между тем Василий Львович из греческих дел знал только Анакреонта, да и то в переводе, а о турках знал, что у них гаремы и в гаремах множество жен; протоиерей, с которым Василью Львовичу приходилось еще иногда обедать, отбывая епитимью, всегда приводил это как пример бесчестья и разврата, но Василий Львович был другого мнения. Василий Львович не понимал, что за охота этим молодым старцам возиться с греками и турками и разбирать их закорючки и каракули, в которых он не понимал pas un brin [*] . Это не входило в круг благородного образования. Они были деловые, но это и не дельно, только потеря времени и более ничего. И только когда открылась война с турками, понял дальновидность юнцов: вот каракули и пригодились. Все они были дипломаты. Василий Львович боялся дипломатического сословия.

Эта ученость геттингенцев угнетала, пугала его. Вообще в них было много странностей — они почти не говорили о женщинах, не любили их, признавали только дружбу и писали все о меланхолии. Друг их, вдохновенный и трудолюбивый Жуковский, признавал любовь платоническую. Это была теперь последняя, тоже немецкая мода — молодые люди впали в уныние и говорили о самоубийстве. Уваров написал французские стихи о выгодах умереть в молодости, и все их переписывали и читали друг другу. Дамы плакали, читая эти стихи: выгоды казались им неоспоримыми. Дашков напечатал статью о самоубийстве, благородно опровергая друга. Они пламенно хотели умереть и быстро продвигались по службе.

Обнаружились какие-то новые виды службы. Василий Львович никогда не подозревал, что можно, например, заведовать какими-то иностранными исповеданиями — иезуитами, шаманами, магометанским и еврейским племенем. Это казалось ему мрачно. Однако в этой должности теперь состоял Александр Иванович Тургенев при князе Голицыне; да и сам Голицын был сначала известный шалун и непотребник, любил ганимедов, а теперь занимал самую готическую должность — обер-прокурор синода! Вся жизнь оказалась наполненной самыми различными должностями. А новые друзья, меланхолики, прекрасно разбирались в этом лабиринте и незаметно оказались нужными людьми, деловыми малыми.

Василий Львович очень скоро оказался, несмотря на несходство характеров, их единомышленником, сотоварищем в литературной войне.

Уже давно, несколько лет, шла литературная война в обеих столицах и не прекращалась, а разгоралась все более. Казалось, не могло быть иного вкуса, кроме истинного, иных стремлений, как быть изящным, и не было пророка литературы, кроме Карамзина. Вдруг выступил в Петербурге сухопутный адмирал Шишков и поднял свирепую войну против друзей добра и красоты; самому Карамзину досталось, за ним Дмитриеву, за ним Василью Львовичу.

Поход против французов был объявлен Шишковым; добро бы, если б то был поход против несчастного французского переворота и якобинства, — Василий Львович к нему охотно бы пристал. Но старик ополчился и против старых французских «маркизов», как называл он светских поэтов; если бы он восстал только против французских outchiteli, кто б с ним стал спорить: пропадай они — Василью Львовичу было все равно, как его Аннета будет воспитывать плод своей любви к барину; но уж Шишков шел войной и против французских модных лавок! Да уж и против языка чувств! И против элегии!

Вел он себя как истый варвар — в альбом одной милой женщины, которой друзья писали стихи, он полууставом написал варварские вирши:

Без белил ты, девка, бела,

Без румян ты, девка, ала,

Ты — честь отцу, матери,

Сухота сердцу молодецкому.

Особенно разъярила всех эта «девка».

— Cette noble [*] девка! — говорил Василий Львович.

Геттингенцы были в дружбе с Дмитриевым, а Блудов и в родстве, чтили Карамзина, смеялись над адмиралом с его «девкой», и Василий Львович счел себя во всем их единомышленником. Сердце его открылось для новых друзей. Князя Шаликова также. Только Алексей Михайлович Пушкин звал их непочтительно плаксами; но он был вообще известный ворчун и афеист.

Василий Львович не без трепета ждал новых друзей. Он их побаивался. Обещались быть Тургенев, Блудов, Дашков; Жуковский отдыхал под Москвою, в Мишенском, и весь был занят природою и платонической любовью; на него надежды не было. И к лучшему: Василий Львович робел перед ним. Уваров сбирается в Петербург и тоже не приедет; невелика потеря — он мало ел и плохо разбирался в еде. Из старых друзей ждал он Шаликова и кузена Алексея Михайловича. Вот и все. Да еще брат Сергей с его желторотым птенцом Сашкой: его навязала Надина-мулатка. Василий Львович чувствовал все преимущества своего семейного положения: он султаном, петухом ходил по дому, Аннушка, как верная раба, ни в чем не выходила из его воли. Она обо всем пеклась, заботилась о барине и доме, а когда являлись гости, скрывалась в дальней комнате.

Гости потрепали по плечу юного Александра, а Тургенев даже обнял.

Встреча новых умников и старых остроумцев была преприятная. Умники, как все деловые люди, любили побездельничать. Все они были даже отъявленные шутники. Умник Блудов написал признание в любви портного:

О ты, которая пришила

Заплату к сердцу моему, —

и это стихотворение лежало в бюро у Сергея Львовича.

Все были без ума от этого портного. Тотчас появилось объяснение в любви приказного, дьячка, врача, квартального и прочих сословий.

Сословия, их язык, степень образованности — всем этим уши прожужжал Сперанский. Вот они и объяснялись все по-разному в любви. Это было смешно и тонко.

Правда, безделье новых друзей было другое, не такое, как у Василья Львовича. Они ленились и роскошествовали на какой-то восточный манер. Может быть, это было потому, что Блудов и Дашков были богачи, получали по полета тысяч в год доходу. Да и веселье их было другое Это не было остроумие, esprit Вольтера и Пирона, это была немецкая шутка, неуклюжая, мясистая, замысловатая — витц Василий Львович насильственно улыбался, когда умники острили

Поэтому он припас драгоценную новость: новое собрание сочинений графа Хвостова.

Граф Хвостов был замечательное лицо в литературной войне. Среди друзей Карамзина, особенно молодых, были люди, которые как бы состояли при Хвостове, только им и жили и с утра до вечера ездили по гостиным рассказывать новости о Хвостове. Все в этом стихотворце соответствовало учению афеиста Алексея Михайловича о мнимостях. Начиная с графства: графство его было сардинское, и выпросил его Хвостову Суворов у короля сардинского. Хвостов женат был на племяннице Суворова, и генералиссимус, который любил вздор, покровительствовал ему. В стихах своих граф был не только бездарен, но и смел беспредельно. Он был убежден, что он единственный русский стихотворец с талантом, а все прочие заблуждаются. Он называл себя певцом Кубры, по имени реки, протекавшей в его имении, и охотно сравнивал себя с Горацием, по разнообразию: писал басни, оды, эклоги, послания, эпиграммы и много переводил. Он был и ученый, собирал и отмечал всякие известия по старинной литературе. У него была одна страсть — честолюбие, и он бескорыстно, разоряясь, ей служил. Говорили, что на почтовых станциях он, в ожидании лошадей, читал станционным смотрителям свои стихи, и они тотчас давали ему лошадей. Многие, уходя из гостей, где бывал граф Хвостов, находили в карманах сочинения графа, сунутые им или его лакеем. Он щедро оплачивал хвалебные о себе статьи. Он забрасывал все журналы и альманахи своими стихами, и у литераторов выработался особый язык с ним, не эзоповский, а прямо хвостовский — вежливый до издевательства. Карамзин, которому Хвостов каждый месяц присылал стихи для журнала, не помещал их, но вежливо ему отвечал: «Ваше сиятельство, милостивый государь! Ваше письмо с приложением получил» и т. д. «Приложением» называл он стихи графа.

В морском собрании в Петербурге стоял бюст графа. Бюст был несколько приукрашен: у графа было длинное лицо с мясистым носом, у бюста же были черты прямо античные. Слава его докатилась до провинции. Лубочная карикатура, изображающая стихотворца, читающего стихи черту, причем черт пытается бежать, а стихотворец удерживает его за хвост, висела во многих почтовых станциях. В Твери полагали его якобинцем. Непрерывно выходили в свет сочинения графа, издаваемые его собственным иждивением. Недавно вышло новое собрание его притч. Василий Львович нарочно купил его. В баснях и притчах граф был наиболее смел.

Тотчас устроилась игра: каждый по очереди открывал книгу и, не глядя, указывал пальцем место на странице, которое надлежало прочесть.

Начал Блудов, разогнул — открылось:

Суворов мне родня, и я стихи плету.

— Полная биография в нескольких словах.

Лучше начала сам Василий Львович не мог бы придумать. Все просияли, и охота за стихотворною дичью началась.

Книга перешла к Алексею Михайловичу. Он ткнул пальцем и прочел:

Сергею Львовичу попалась баснь «Змея и пила». Самое название было смело. Граф любил сопрягать далекие предметы. Сергею Львовичу особенно понравились первые стихи:

Лежала на столе у слесаря пила,

Не ведаю зачем, туда змея пришла.

Он сказал без всякой аффектации фразу, которую недавно слышал, но не вполне понимал:

— В глупости его есть нечто высокое.

Фраза имела успех, ее благосклонно выслушали, а Дашков даже, видимо, удивился тому, что Сергей Львович так хорошо сказал.

Сергей Львович, весьма довольный собою, хотел было продолжать игру, но Василью Львовичу не терпелось. Он все ерзал в своем кресле, потом наклонился над книгою так близко, что нос его мешал Сергею Львовичу листать. Сергей Львович не без досады и краткой борьбы уступил брату книгу. Он придержал было ее, но Василий Львович, рискуя порвать, потянул к себе, и так Хвостов перешел к нему.

Краткая борьба двух братьев была замечена. Александру показалось, что Блудов подмигнул Дашкову.

Василью Львовичу попалась счастливая баснь. Он, захлебываясь и брызгая, стал читать — и не мог.

Щука уду проглотила;

Оттого в тоске была.

И рвалася и вопила..

Пароксизм овладел им. Слова вылетали, как пули, со слюнями и икотой:

Ненавижу. я. себя.

Все хохотали. Александр оскалил белые зубы. Но вскоре ему показалось, что смеются уже не над баснью и не над Хвостовым, а над самим дядюшкой. Василий Львович весь осклиз, обмяк от смеха, чихал громко и непрерывно, пытался что-то сказать и лепетал в промежутках между чохом и икотой какой-то вздор. Положение его было жалкое. Ему дали воды, и, вздохнув, икнув напоследок, он пришел в себя. Дашков читать не стал, у него были на то свои причины: Дашков был заика.

Очередь была за князем Шаликовым. Шаликов открыл, поискал глазами и прочел, к удивлению всех, какие-то стихи, ничем не забавные и даже изрядные. Это был эпиграф к «Притчам»:

Вот книга редкая: под видом небылиц

Она уроками богато испещренна;

Она — комедия; в ней много разных лиц,

А место действия — пространная вселенна.

Все недоверчиво покосились.

Тургенев попросил у него книгу, открыл, перевернул страницу и прочел:

Мужик представлен на картине;

Он льва огромного терзал.

Листнул наугад и снова прочел:

Попала книга к Шаликову, и, как по волшебству, стихи оказались разумными. Тургенев лукаво прищурился и вдруг вздохнул. Блудов и Дашков переглянулись. Игра прекратилась, потому что приняла дурной для Василья Львовича оборот: Шаликов вступил в спор с молодыми его друзьями.

Дело было в том, что, соратник и последователь Карамзина, князь Шаликов в последнее время вошел в тайные отношения не с кем иным, как с самим графом Хвостовым. Эти умники не жаловали и князя; до него дошли слухи, что они над ним посмеиваются, как над Хвостовым. Он видел карикатуру на себя в одном альбоме милой женщины, к которой умники хаживали: чернобровый франт на тонких ножках, с громадным носом и цветком в петлице. Это был он. Он. вскипел и выругался тогда, мгновенно потеряв расположение милой. На бульварах, бывало, провожали его почтительные и завистливые взгляды, он слышал за собою шепот: «Шаликов, Шаликов», а теперь, когда он появлялся, все франты посмеивались. Он старел. Карамзин не печатал стихотворений, которые прислал ему князь, как не печатал стихов графа Хвостова.

Князь Шаликов был против всех насмешников. Он чуял: в литературной борьбе друзья всего прекрасного, друзья Карамзина, продадут его ни за грош, отступятся и выдадут с головою врагам. Он написал осмеиваемому сардинскому графу письмо и заключил с ним тайный союз.

Перед Александром разыгрывалась литературная война и измена по всем правилам стратегии.

Василий Львович почуял недоброе и тотчас переменил род оружия — он стал показывать гостям свою библиотеку. Собирал он только редкие книги, а обыкновенные какие-нибудь сочинения презирал Он показал редчайший экземпляр, привезенный из Парижа, со столь вольными изображениями, что Шаликов сначала ухмыльнулся, а затем закрыл глаза платочком. Все с удивлением смотрели на изображения, и Александр со всеми.

Тут все дело испортил Алексей Михайлович.

— Сколько у тебя, братец, здесь картинок? — спросил он.

Василий Львович посмотрел в книжке чистую страничку, где записывал, как библиоман, разные разности о каждой книжке, и ответил:

— А у меня сорок, — равнодушно сказал кузен, — тебя, братец, надули в Париже. Василий Львович побледнел. Книги были его страсть, и если у кого-нибудь была такая же, она теряла для него всякую цену.

— У тебя другая, — сказал он с досадой.

— Такая же, только без пятен, и углов никто не слюнявил, — возразил кузен.

Дашкову, Блудову и Тургеневу заметно начинало нравиться общество «обоих Пушкиных». Василий Львович что-то пробормотал, заторопился и повел гостей к столу.

Обед был хорош, стол заботливо убран; Аннушка с утра хлопотала. Впервые Блэзу удалась рыба по-французски во всех тонкостях. Василий Львович сам с утра давал Блэзу указания; парижские рецепты были записаны у него в книжечке. Мателота была точно такая, как ел он в Gros-Caillou [*] . Трактирщик лично рассказал Василью Львовичу секрет приготовления. Только самая рыба была другая, не морская — налим. Это не делало существенной разницы. Все дело было в перце, соли, уксусе, горчице, в их соотношении.

Гости ели охотно и много, за исключением Дашкова.

Василий Львович спросил, нравится ли ему мателота. Это точный отпечаток мателоты в Gros-Caillou.

Дашков ответил медленно и равнодушно:

Дашков был заика, самолюбив, важен. Василий Львович обиделся.

Алексей Михайлович, кузен, сидел с видом бесстрастным, насупясь, как всегда. Он сказал, что в мателоте чего-то не хватает, и что-то проворчал об английской кухне. Василий Львович насторожился: впервые кузен хвалил английский вкус. Он был в Англии, но, кроме сырости, бычачины и яиц во всех родах, по его мнению, ничего там не было. Блудов улыбнулся Он тихо сказал, что есть и бифстексы. Тем же скучным, надтреснутым голосом Алексей Михайлович спросил Василья Львовича, не при нем ли была изобретена в Англии новая машина.

— Да и не ты ли мне это рассказывал? — сказал он вдруг, глядя строго и с нетерпением на Василья Львовича и припоминая: — Точно, ты! А теперь ты англичан ругаешь.

— Что я рассказывал? — спросил сбитый с толку Василий Львович.

— О машине — ты ее в Лондоне видел.

Кругом сидели путешественники. Самолюбие путешественника, первым рассказавшего о предмете занимательном, заговорило в Василье Львовиче.

— Не помню, может и видел, — небрежно сказал он.

Все стали просить Алексея Михайловича рассказать о машине. Но он ел, как ни .в чем не бывало, мателоту и кивал на Василья Львовича. Василий же Львович пожимал плечами и предоставлял рассказывать кузену. Он решительно не помнил, о какой машине рассказывал ему, и с самолюбием автора ожидал своего собственного описания.

Наконец Алексей Михайлович отрывисто и неохотно, кивая на Василья Львовича, рассказал о машине. В Англии, в Лондоне, изобретена машина, простая по виду: железные прутья, лесенка, вроде возка. Василий Львович что-то смутно вспомнил. По лесенке вводят быка. Это было, по-видимому, воспоминание Василья Львовича о лондонском зверинце.

— . быка живого. Этого быка вводят.

Василий Львович точно рассказывал о перевозке зверей, которую видел. Он кивнул головой кузену.

— . и дверь запирают. Это с одного входа, а с другого через полтора часа подают из машины выделанные кожи, готовые бифстексы, гребенки, сапоги и прочее.

Василий Львович сидел разинув рот. Он был поражен рассказом.

Алексей Михайлович, по всему, говорил серьезно. Он, видимо, спутал Василья Львовича с кем-то. Впрочем, машины теперь в Англии действительно изобретались что ни день одна другой страннее. Сергею Львовичу, который был рассеян и слышал только последнюю фразу о гребенках и сапогах, показалось, что он где-то читал о машине.

— Кажется, в «Вестнике Европы» была такая статья, — сказал он.

Тургенев с каким-то стоном оторвался от тарелки и, быстро дожевывая, прыснул. И сразу всех прорвало.

Василий Львович тоже смеялся, но почему-то тотчас вспотел и отер лоб платком.

— Нет, — слабо возразил он, — этой машины я не видывал и машинами, признаюсь, мало увлечен. А вот в кофейном доме я видел там бабу, так ее за деньги показывали. — И Василий Львович, захлебываясь и пуская пузыри, рассказал об английской бабе. От смущения он несколько прилгнул.

— Ты ее где видел? — отрывисто спросил кузен.

— В Лондоне, — ответил Василий Львович.

— Сколько взяли с тебя за посмотренье? — спросил кузен.

— Фунт стерлингов, — сказал Василий Львович неохотно и посмотрел на кузена, свирепея.

Но Алексей Михайлович, казалось, этого не замечал.

— А хочешь без всяких денег такую бабу увидеть?

— Хочу, — свирепо сказал Василий Львович.

— Тогда, братец, поезжай на Маросейку, в доме Кучерова, направо. В Лондон далеко ездить.

И опять, как тогда, когда дядя с отцом боролись из-за «Притч» Хвостова, Александру показалось, что над ними смеются. Блудов, казалось ему, прищурился и подмигнул Дашкову. Но Дашков был невозмутим и только краешком губ позволил себе улыбнуться на миг.

Дядя Василий Львович и в самом деле был забавен; Александр не удержался, засмеялся быстро и коротко, когда уже все замолчали, и сразу прикусил язык. Гости посмотрели с некоторым вниманием на белозубого шалуна; глаза его были живые. По всему было видно, что он понимал гораздо больше, чем можно было ожидать, и, может быть, лучше, чем следовало.

Тотчас Сергей Львович пожаловался на трудности воспитания. Нужна армия учителей! Нет такого человека, который совмещал бы знание всех этих оксигенов и пифагоров, которые теперь обязаны знать даже надзиратели, ибо такова воля monsieur de Speransky, французской литературы, которая, вопреки ce diacre Speransky [*] , нужна для воспитания чувства, и танцев, которые, что ни говори, развивают изящество. О, прав, трижды прав граф де Местр, который его посетил в свой последний приезд: бог с ними, со всеми этими физиками и газами. Да и Николай Михайлович находит очень полезным для юношей танцы — и недаром! Но каждый учитель знает либо только оксигены, либо танцы. И для того, чтобы образовать сына, он пошел на все, в доме толчется армия учителей: Пэнго учит танцам, протоиерей закону божию, m-r Руссло французской литературе — с утра до ночи, без конца. Кажется, одни иезуиты способны дать благородное воспитание.

— Старая скотина Пэнго учит детей менуэту, который козел с Ноем танцевал, — равнодушно сказал Алексей Михайлович.

Беспричинная злость бывшего Пушкина была всем в Москве известна и так же естественна, как горчица и уксус к ужину. Но Сергей Львович не терпел его реплик и, как всегда, обиделся.

— Пэнго — ученик Вестриса-старшего, — сказал он сухо.

Обед кончился. Все, выпив черного кофею, сидели в покойных креслах, более добрые, чем когда бы то ни было. Тургенев и Блудов расстегнули жилеты. Вопрос о воспитании занял бы их, если бы они не были так сыты.

— А почему вы не отдали его в Университетский пансион? — спросил Блудов равнодушно.

Сергей Львович смутился. Действительно, Сашка вырос, его сверстники были определены кто куда, и он один слонялся, как недоросль. Университетский благородный пансион был тут же, рукой подать, и проще всего было бы отдать Сашку именно туда. Но Надина ни о чем не заботилась, и все бременем лежало на нем одном. Он помолчал и тонко взглянул на Блудова. Нет, этот пансион. бог с ним. Он предпочитает. Петербург.

— Вы хотите определить его в коллеж, к иезуитам? — спросил Блудов.

Сергей Львович ответил с некоторым раздражением. Ни словцо о Сперанском, ни его дружба с де Местром не были замечены.

— Да, — сказал он со вздохом, — разумеется, в коллеж. Куда же деться, только коллеж и остается.

Сергей Львович не собирался отдавать Александра в какой-либо коллеж, ниже посылать в Петербург. Он был недоволен, что затеял весь этот разговор о воспитании.

Тургенева одолевала тайная внутренняя икота, с которой он видимо боролся, то подавляя ее, то уступая природе. Оборотясь к Сергею Львовичу, положив руку на брюхо и посмотрев туманным взглядом на Александра, он торопливо сказал:

— В Петербург его, в Петербург.

Тут и Дашков, неподвижный, как монумент, невозмутимый, обратил свое внимание на Пушкина-племянника. Потом, скользнув косвенным взглядом по Сергею Львовичу, он сказал:

Сергей Львович почувствовал себя оскорбленным. Слегка откинувшись в кресле, он быстро повернулся к Дашкову и сухо спросил:

— Сколько же берут святые отцы, ces reverends peres [*] , за воспитание?

Дашков опять поглядел на него спокойным взглядом и еще короче ответил:

Тургенев, который по должности своей мог бы это знать, тоже позабыл.

— Тысячи полторы, две, — сказал он.

И вдруг Александр увидел, как отец весь изменился. Легкая улыбка появилась у него на губах, он слегка прищурил глаза; что-то похожее на гордость, на отчаянную гордость лгуна и завистника появилось во всем его существе, и с искренним удивлением, не повышая голоса, Сергей Львович спросил Тургенева:

— Да, — сказал Тургенев, — за все.

— Но это вовсе не много, — спокойно и медленно сказал Сергей Львович.

Дашков поглядел на него. Полторы и две тысячи были плата непомерная, и иезуиты в Петербурге ее назначили единственно с той целью, чтобы привлечь в свой пансион избранное юношество и чтоб к ним не совалась всякая дворянская мелочь и голь. Сергей Львович в это мгновение забыл все цифры в мире — и сколько денег задолжала Nadine во французскую лавочку, и сколько задолжали в лавке за масло, уксус и яйца. Впрочем, он ждал вскоре из Болдина пополнения.

Шаликов, который давно ждал своего часа, решил, что он настал, и хриплым голосом стал читать какой-то свой романс; не было гитары, и он, к сожалению, не мог спеть .его; гости слушали и не слушали. Каменное равнодушие было на обширном лице Дашкова; глазки Блудова смежились; Тургенев мерно дышал, все реже борясь с икотою. Сергей Львович, безмерно довольный собою за свой ответ Дашкову, один внимал поэту.

Александра никто не замечал. Он пошел бродить по дому. В боковой комнате, которую он всегда считал нежилою, он нашел молодую женщину, сидевшую за пяльцами. Она, завидев его, быстро встала и поклонилась. Они разговорились. Лицо у нее было доброе, широкое, белые руки быстро и проворно бегали по пяльцам. Александр смутно знал из разговоров, что у дяди Василья Львовича живет Анна Николаевна, которую тетушка Анна Львовна еще иногда называла по старой памяти Анкой. Он все вдруг понял.

Она спросила его об обеде и покраснела от удовольствия, узнав, что все вкусно. Скоро он стал помогать ей разматывать шелк. Потом она стала гнать его.

— Как бы не заругали, — говорила она с опаской, — дяденька заругают, — и вдруг несмело погладила его по голове и улыбнулась.

— Уходите, уходите, Александр Сергеич, — заговорила она быстро и замахала на него руками.

Ему ни за что не хотелось уходить из комнаты. Гости ему не нравились; они были чванные. Дашкова он невзлюбил. А здесь, в комнате, было тепло, и глаза у Аннушки были веселые, и эта смиренная затворница и эта комната вдруг необыкновенно ему понравились. Дядя Василий Львович, который теперь хлопотал в гостиной и над которым посмеивался Дашков, снова возрос в его глазах. Он не хотел идти прочь, упрямился и упирался. Тогда Аннушка, обняв его и закрутив руки, вдруг с неожиданной силой и ловкостью вытолкнула его за дверь.

Была пора; его звали; гости уже разъезжались и шумно одевались в передней. Шаликов, красный и недовольный, сумрачно влезал в рукава шубы. Романсы его не имели успеха; все некстати засмеялись на самом нежном стихе из-за урчания, вдруг раздавшегося: Александр Иванович не совладал с природою. Новые друзья смеялись, казалось, над всеми — и над петербургскими стариками и над друзьями Карамзина. Шаликов решил сегодня же писать графу Хвостову, который умел ценить друзей, не так, как эти молокососы.

Уже зажгли фонари, когда они возвращались домой. Москва засыпала. Сергей Львович на вопрос сына, кто таков Блудов, долго молчал и потом неохотно, со вздохом и брюзгливо сморщась, ответил:

— Все они дипломаты.

Александр ничего не спросил об Аннушке. Он чувствовал, что не нужно, нельзя спрашивать об этой веселой затворнице.

Источник