Правила жизни Уилла Смита
Я отлично ловлю виноград ртом. Отойдите на сколько хотите, бросьте виноградину, и, клянусь, я ее поймаю.
Мой отец — отставной военный, так что в детстве у нас все было как будто по уставу. Он настаивал на том, что все должно делаться по определенным правилам. Когда он уволился из военно-воздушных сил, он открыл собственное дело — начал торговать холодильниками. Мне было лет двенадцать, моему брату — девять, когда в один прекрасный день он решил переделать фасад своего магазина. Старый он сломал и сказал, что придумал нам работу на лето: построить новую стену. Просто чтобы вы понимали, длиной она должна была быть метров двенадцать, а высотой — около пяти. Мы с братом стояли перед магазином и думали: «Тут больше никогда, никогда не будет стены». Все лето мы клали кирпичи, один за другим, один за другим. Лето плавно перетекло в осень, осень — в зиму, а зима — в весну, и только тогда фасад был готов. Я знаю, что отец все это спланировал. Он говорил: «Чтобы я никогда не слышал, что вы чего-то там не можете сделать». А Конфуций говорил: «Прав и тот, кто говорит, что сможет, и тот, кто говорит, что не сможет».
Когда я только приехал в Голливуд, я сказал своему менеджеру: «Хочу быть самой большой кинозвездой в мире». Мы с ним сели и стали анализировать самые популярные фильмы всех времен и народов, чтобы понять, как работает система. Оказалось, что в десяти из десяти фильмов есть спецэффекты, в девяти из десяти — спецэффекты и странные существа, в восьми из десяти — спецэффекты, странные существа и любовная линия. Так что когда мне предложили «День независимости», особых сомнений у меня не было.
Деньги и успех не портят человека, они просто подчеркивают его врожденные свойства.
Я как-то читал про одного альпиниста, который твердо решил покорить Эверест. Все твердил: я это сделаю, я это сделаю, я это сделаю. А когда он таки залез на Эверест, там, на самой вершине, он вдруг понял, что ему нечем дышать. И в голове у него была только одна мысль: как же мне поскорее отсюда смотаться? Я это к тому, что с мечтами лучше быть поосторожнее. Если вы к чему-то очень сильно стремитесь, то потом, когда вы этого добиваетесь, становится как-то не по себе. Последние несколько лет у меня именно такое чувство.
Все мы чудовищные невежды, просто в разных областях.
Не нужен никакой план «Б», он только отвлекает от плана «А». Если вы хотя бы задумываетесь над планом «Б», в итоге вам, скорее всего, придется его использовать.
Если я к чему-нибудь прикасаюсь в кадре — все, это мое, такой уговор. У меня дома есть пара «сверчков» и черных костюмов из «Людей в черном», сенсорное оружие из «Я, робот», летный комбинезон из «Дня независимости».
Мне предлагали играть Нео в «Матрице», но, если бы я согласился, я бы точно все испортил.
Два плюс два равно четырем только до тех пор, пока вы согласны с тем, что два плюс два равно четырем. Главное — знать, что у вас всегда есть выбор.
Традиционное образование основано на фактах, числах и экзаменах, а не на истинном понимании материала и получении навыков по его использованию в реальной жизни. Поэтому мы с женой не отдаем наших детей в школу. Кого волнует, в каком именно году было Бостонское чаепитие? (уничтожение груза британских торговых судов в гавани Бостона, в четверг, 16 декабря 1773 года, положившее начало Американской революции. — Esquire.)
Я не верю, что можно быть рабом системы, если ты понимаешь, как эта система устроена.
«Государство» Платона — вот что должны читать дети. И еще «Политику» Аристотеля. Почему этого всего не преподают в первом классе?
Благодаря моему сыну я только сейчас начал понимать и понемногу принимать вот какую идею: некоторые вещи, которые ты не умеешь делать хорошо, это как раз те вещи, которые могут по‑настоящему помочь людям.
В Филадельфии, где я вырос, у меня есть приятель, Чарли Мак. Он меня учил так: «Нет, чувак, нет, тебе вот что нужно понять про женщин. Во‑первых, ты должен уметь их рассмешить, а во-вторых — должен при них кого-нибудь вырубить к е***не фене. Я вот так и делаю. Весь вечер такой весь из себя смешной-смешной, а потом мы выходим из кабака, и я кому-нибудь вламываю. Потому что женщинам нужно чувствовать себя защищенными». Но ему-то просто. В нем росту больше двух метров.
У нас, у людей, слишком много заморочек, нам все кажется слишком сложным, а на самом деле все довольно просто.
Если вы оказались в полном одиночестве, главное — выработать четкое расписание дня. Когда я готовился к съемкам в фильме «Я — легенда», я общался с людьми, которые бывали в таких ситуациях, с бывшими военнопленными, людьми, которые долго сидели в тюрьме в одиночках. Так вот, Джиронимо джи Джага из «Черных пантер» мне рассказывал, что когда он сидел в карцере, то каждый день тратил два часа на чистку ногтей — строго по расписанию. Еще он за шесть недель выдрессировал тараканов, и они приносили ему еду. Уж не знаю, правда ли это, или его мозгу нужно было создать такой образ, чтобы выжить. А один из бывших военнопленных учил меня, что нужно все время поддерживать внутренний монолог, иначе можно конкретно рехнуться. Он, например, в какой-то момент забыл, как называются пальцы на руке.
Знаете, что меня по‑настоящему пугает? Что в магазинах уже бывают камеры, которые запрограммированы на интуицию. Они могут запоминать лица грабителей и потом их распознавать.
Бокс — это такая штука, если начинаешь, то остановиться можно, только когда дошел до самого конца. Если ты вырубил человека в восьмом раунде, нокаутировал его, то вне зависимости от того, сколько тебе лет и насколько хорошо ты дерешься, ты будешь помнить, что остался еще один раунд. Он всегда тебя будет преследовать. Не даст остановиться. Бокс — пьянящий спорт. При том каждый раз, когда ты выходишь на ринг, ты понимаешь, что это может быть твой лучший бой или худший — вне зависимости от твоих навыков и возраста. В общем, совершенно непостижимая, пьянящая штука.
Когда меня представили Мухаммеду Али, он сказал: «А ты симпатяга, почти годишься, чтобы меня сыграть». Мы потом много лет не могли с ним решить, кто же из нас симпатичнее.
Не имею ничего против, если Майк Тайсон надает мне по морде и отправит в нокаут. Но пусть уж я получу на замахе, а не когда буду дрожать, загнанный в угол.
Слишком многие сейчас тратят деньги, которых они не заработали, на вещи, которые им не нужны, чтобы произвести впечатление на людей, которые им не нравятся.
Это, конечно, очень наивно, но несколько лет назад я сказал, что искренне верю, что мог бы стать президентом Соединенных Штатов. Наверное, всякие политические эксперты надо мной тогда только посмеялись. Но отправьте мня хоть сейчас на детектор лжи, и я повторю: я абсолютно, на сто процентов уверен, что мог бы стать президентом Соединенных Штатов. А еще я абсолютно, на сто процентов уверен, что способен полететь в космос. И точка.
Когда я вмазал тому пришельцу и сказал: «Добро пожаловать на Землю», — вот это было по‑настоящему круто.
Источник
Чувство движения. Интеллектуальная история
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
В книге представлена широкая историческая панорама понимания и исследования чувства движения. Это сложное и комплексное чувство называют «темным» (И. М. Сеченов) или «шестым» чувством и связывают с интуицией. Оно играет центральную роль в работе органов чувств и в регуляции позы и движений. Психологи и физиологи называют его «кинестезией», «проприоцепцией» и реже «гаптическим чувством». Автор знакомит читателей с историей этих понятий, с теми философскими дискуссиями и научными экспериментами, которые в XIX–ХХ веках привели к созданию психофизиологии чувства движения. В заключительных главах повествуется о культурных, психологических и феноменологических исследованиях ходьбы, скалолазания и танца, а также о современных взглядах на связь движения с познанием, здоровьем и творчеством.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
- Возрастное ограничение: 0+
- Дата выхода на ЛитРес: 25 августа 2021
- Дата перевода: 2021
- Дата написания: 2019
- Объем: 550 стр. 13 иллюстраций
- ISBN: 978-5-89353-626-3
- Переводчик: ,
- Правообладатель: Когито-Центр
- Оглавление
Оставьте отзыв
Напишите отзыв и получите 100 бонусных рублей на ваш счёт ЛитРес
Источник
Уилл Смит о самодисциплине
99% людей не готовы делать все, чтобы осуществить свою мечту. У морских пехотинцев есть выражение: «Все хотят попасть в рай, но умирать никто не хочет». Путь к осуществлению своей мечты лежит через самодисциплину. Так же, как еда важна для тела, самодисциплина важна для нашего разума. Когда, руководствуясь командами своего разума, ты выбираешь то, что тебе действительно необходимо. Каждый день мы выбираем вещи, которые идут нам во вред. Поэтому, если мир нападает на тебя, хочет сражаться с тобой или подчиняет тебе себе, ты наступаешь себе на горло, ты отказываешься от своей мечты. У слова «дисциплина» в последнее время появилось плохое значение. Мы думаем об этом как о наказании. Говоря о дисциплине, я не имею в виду этот смысл. Под дисциплиной я понимаю то чувство, когда ты воздерживаешься от быстрых удовольствий в обмен на постоянное самоуважение. Для меня самодисциплина равна любви к себе. Под любовью к себе я подразумеваю хорошее отношение к самому себе.
Самодисциплина — это центр всего материального успеха. Ты не можешь выиграть войну против мира, если ты борешься со своим собственным разумом. Любовь к себе — это «Эй, чувак, я знаю, что ты хочешь съесть эту пиццу, она вкусная, но я не могу тебе это позволить, потому что после ты будешь чувствовать себя плохо, я слишком сильно люблю тебя, чтобы позволить съесть пиццу» или «Эй, чувак, я знаю, что у тебя в понедельник тест и что ты хочешь пойти потусоваться с друзьями в субботу вечером, но если ты провалишь этот тест, ты будешь разочарован собой, я слишком сильно люблю тебя, чтобы разрешить пойти к друзьям сегодня».
Самодисциплина — это любовь к себе. Если ты хочешь быть счастливым, ты должен полюбить себя, то есть ты должен следить за своим поведением по отношению к самому себе. Путь к непрерывному счастью лежит через контроль своего поведения.
Мы привыкли, что наше чувство собственного достоинства формирует мнение других людей. Но чувство собственного достоинства — это то, что мы чувствуем по отношению к самим себе. Опасно позволять другим людям решать, что ты должен чувствовать относительно самого себя. Все равно что смотреться в разбитое зеркало — ты будешь пытаться подстроиться по него, чтобы отражение получилось красивым. Мнения других людей похожи на это разбитое зеркало. Не позволяй, чтобы другие люди говорили тебе, как ты должен чувствовать себя.
Не важно, чья вина в том, что что-то сломано, починить это — твоя обязанность. Человек не виноват, что его отец — алкоголик, но это его обязанность осознать, как можно прожить эти травмы и попытаться жить своей жизнью. Не твоя вина, если твой партнер изменил тебе и разрушил вашу семью, но твоя обязанность — понять, как прожить и преодолеть эту боль и построить новую счастливую жизнь для себя. Вина и обязанность никогда не идут вместе. Когда кто-то виноват, мы хотим, чтобы они страдали, чтобы их наказали, чтобы они заплатили за это. Мы хотим, чтобы обязанность все исправить легла на них. Но так не бывает. Твои чувства, твоя жизнь, твое счастье — это твоя, и только твоя обязанность. До тех пор, пока ты ищешь виноватых вокруг, ты застреваешь в режиме жертвы. А в режиме жертвы ты постоянно страдаешь. Путь к силе — принятие ответственности на себя.
Ты можешь заставить человека улыбаться, смеяться, чувствовать себя хорошо, но счастье другого человека совершенно, абсолютно не зависит от тебя. Предпосылкой к общению с любым человеком становится то, что он должен питать и вдохновлять тебя. Люди должны подпитывать твое пламя. Посмотри на свои последние пять сообщений: эти люди подпитывают тебя или тушат твой огонь? Оглянись вокруг: эти люди подкидывают ветки в твой костер или льют на него воду?
Я хочу жить своей жизнью, хочу свою работу, свою семью. Я хочу значить что-то в этом мире, ведь кажется, что если ты не делаешь чью-то жизнь лучше, то ты просто тратишь время. Разделение таланта и навыков — одно из самых больших заблуждений людей, которые пытаются превзойти кого-либо, которые мечтают о чем-то, которые хотят сделать что-то. Талант дан тебе от природы. Навыки приобретаются часами упорной работы. Ты не пытаешься построить стену, ты не можешь мгновенно ее построить. Ты начинаешь с того, что кладешь кирпич настолько идеально, насколько это возможно. И ты делаешь это каждый день. И вскоре у тебя получается стена. Трудно сделать первый шаг, когда ты понимаешь, насколько большая работа предстоит тебе.
Мне абсолютно понятно, кто я такой, и это знание определяет, каким я хочу быть. Я сильнее, чем я думал. Меня мотивирует страх. Я ненавижу бояться чего-либо. И сегодня я такой, какой я есть, потому что когда-то я начал нападать на то, что я боялся.
Представь, что тебе завтра прыгать с парашютом. Чего ты боялся, лежа в постели? Зачем тебе нужен этот страх, если ты мог отказаться? Почему ты боишься по дороге в аэропорт? Почему не смог спокойно поесть? Если думать о прыжке как о простом шаге, то бояться нечего. Страх только портит твой день. Ты не обязан прыгать, но внезапно в самый страшный момент ты понимаешь, что это самый счастливый опыт в твоей жизни.
Бог награждает по ту сторону страха.
Источник
Вил смит чувство или чувство
Теория нравственных чувств
Опыт исследования законов, управляющих суждениями, естественно составляемыми нами сначала о поступках прочих людей, а затем и о своих собственных
Со времени первого издания «Теории нравственных чувств» в начале 1759 года, я увидел необходимость множества исправлений и более подробного развития положений, высказанных в этом сочинении. Но до настоящей минуты я не мог пересмотреть его с той внимательностью и заботливостью, с какой я хотел сделать это, вследствие различных обстоятельств моей жизни. Главные изменения в этом новом издании сделаны мною в последней главе третьего отдела первой части и в четырех первых главах третьей части. Шестая часть, в том виде, в каком она представлена в этом издании, написана мною заново. В седьмой части я соединил почти все о стоической философии, что было разбросано в различных местах первого издания. Я старался также изложить с большей подробностью и подвергнуть более глубокому исследованию некоторые части учения этой знаменитой школы. В последнем отделе седьмой части я собрал многие замечания, относящиеся к обязанности быть правдивым. В остальных частях сочинения читатель найдет немного изменений.
В последнем параграфе первого издания я обещал публике изложение общих оснований законодательства, правительственного управления и исторический взгляд на изменения, сделанные в различные периоды общественного состояния в основаниях, как относительно финансов и военных сил, так и относительно управления вообще, и всего, что составляет предмет собственно законодательства. Обещание мое я стараюсь исполнить в «Исследовании о природе и причинах богатства народов», по крайней мере что касается управления, финансов и военного устройства. Что же касается теории юриспруденции, то до настоящей минуты я не мог исполнить моего обещания по тем же причинам, которые не дозволяли мне пересмотреть и «Теорию нравственных чувств». Хотя в силу моего преклонного возраста я имею только слабую надежду на исполнение такой важной работы в том виде, как я задумал ее, тем не менее, так как я не отказался от этого намерения и так как я желаю посвятить все свои силы его исполнению, то я оставил параграф в том виде, в котором я заявил об этом тридцать лет тому назад, когда я нисколько не сомневался, что исполню все обещания, сделанные мною публике.
О ПРИЛИЧИИ, СВОЙСТВЕННОМ НАШИМ ПОСТУПКАМ
О ЧУВСТВЕ ПРИЛИЧИЯ
Глава I. О симпатии
Какую бы степень эгоизма мы ни предположили в человеке, природе его, очевидно, свойственно участие к тому, что случается с другими, участие, вследствие которого счастье их необходимо для него, даже если бы оно состояло только в удовольствии быть его свидетелем. Оно-то и служит источником жалости или сострадания и различных ощущений, возбуждаемых в нас несчастьем посторонних, увидим ли мы его собственными глазами или же представим его себе. Нам слишком часто приходится страдать страданиями другого, чтобы такая истина требовала доказательств. Чувство это, подобно прочим страстям, присущим нашей природе, обнаруживается не только в людях, отличающихся особенным человеколюбием и добродетелью, хотя, без всякого сомнения, они и наиболее восприимчивы к нему.
Оно существует до известной степени в сердцах самых великих злодеев, людей, дерзким образом нарушивших общественные законы.
Так как никакое непосредственное наблюдение не в силах познакомить нас с тем, что чувствуют другие люди, то мы и не можем составить себе понятия об их ощущениях иначе, как представив себя в их положении. Вообразим, что такой же человек, как и мы, вздернут на дыбу – чувства наши никогда не доставили бы нам понятия о том, что он страдает, если бы мы не знали ничего другого, кроме своего благого состояния. Чувства наши ни в коем случае не могут представить нам ничего, кроме того, что есть в нас самих, поэтому только посредством воображения мы сможем представить себе ощущения этого страдающего человека. Но и само воображение доставляет нам это понятие только потому, что при его содействии мы представляем себе, что бы мы испытывали на его месте. Оно предупреждает нас в таком случае об ощущениях, которые родились бы в нас, а не о тех, которые испытываются им. Оно переносит нас в его положение: мы чувствуем страдание от его мук, мы как бы ставим себя на его место, мы составляем с ним нечто единое.
Составляя себе понятие о его ощущениях, мы сами испытываем их, и, хотя ощущения эти менее сильны, все же они до некоторой степени сходны с теми, которые испытываются им. Когда его муки станут таким путем свойственны нам, мы сами начинаем ощущать страдания и содрогаемся при одной мысли о том, что он испытывает, ибо, подобно тому как в нас возбуждается тягостное ощущение действительным страданием или несчастьем, таким же точно образом и представление, созданное нашим воображением о каком-нибудь страдании или несчастье, вызывает в нас такое же ощущение, более или менее тягостное в зависимости от живости или слабости нашего воображения.
Очевидно, стало быть, что источник нашей чувствительности к страданиям посторонних людей лежит в нашей способности переноситься воображением на их место, в способности, которая доставляет нам возможность представлять себе то, что они чувствуют, и испытывать те же ощущения. Когда мы видим направленный против кого-нибудь удар, готовый поразить его руку или ногу, мы, естественно, отдергиваем собственную руку или ногу; а когда удар нанесен, то мы в некотором роде сами ощущаем его и получаем это ощущение одновременно с тем, кто действительно получил его. Когда простой народ смотрит на канатного плясуна, то поворачивает и наклоняет свое тело из стороны в сторону вместе с плясуном, как бы чувствуя, что он должен бы был поступать подобным образом, если бы был вместо него на канате. Впечатлительные люди слабого сложения при взгляде на раны, выставляемые напоказ некоторыми нищими на улице, жалуются, что испытывают болезненное ощущение в части своего тела, соответствующей пораженной части этих несчастных. Сочувствие обнаруживается у них такой отзывчивостью, и это сочувствие возбуждается в них вследствие того, что они мгновенно представляют себе, что они сами испытывали бы на месте этих страдальцев, если бы у них была поражена таким же точно образом та же часть тела. Силы этого впечатления на их нежные органы достаточно для вызова того тягостного ощущения, на которое они жалуются. Самые крепкие люди заметили, что они ощущают весьма чувствительную боль в глазах при взгляде на глаза, пораженные страданием, и это потому, что данный орган отличается более нежным устройством у самых крепких людей, чем самый сильный орган у людей, одаренных самой слабой организацией.
В душе нашей возбуждается сочувствие не одними только обстоятельствами, вызывающими страдание или тягостное ощущение. Какое бы впечатление ни испытывал человек в известном положении, внимательный свидетель при взгляде на него будет возбужден сходным с ним образом.
Герои романа или трагедии вызывают в нас одинаковое участие как успехами, так и неудачами; симпатия наша не менее действенна как к тем, так и к другим. Мы разделяем с ними их благодарность к друзьям, остающимся им верными среди опасностей и несчастий; мы проникаемся негодованием к злодеям, оскорбляющим или обманывающим их. Итак, какие бы ощущения ни испытывал человек, такие же ощущения присутствующего непременно предполагают воображаемое представление о том, что он переносит себя на его место.
Под словами «жалость» и «сострадание» мы разумеем ощущение, возбуждаемое в нас страданием другого человека: хотя слова «сочувствие» или «симпатия» тоже ограничивались первоначально тем же значением, тем не менее можно без неудобства употреблять их для обозначения способности разделять какие бы то ни было чувствования других людей.
Источник