ПЛЕОНАЗМ И ТАВТОЛОГИЯ
Е.Н. Геккина
старший научный сотрудник Института лингвистических исследований РАН,
кандидат филологических наук
ПЛЕОНАЗМ (греч. 
– излишество).
1. Средство лексической выразительности, основанное на использовании в предложении или тексте близких по значению слов, создающих смысловую избыточность.
Плеоназм встречается в фольклоре: жили-были, грусть-тоска, путь-дороженька, море-окиян . Также это средство широко используется в художественной литературе, обычно с целью конкретизации деталей повествования или усиления эмоций, оценок: В самом деле, чрезвычайно странно! – сказал чиновник, – место совершенно гладкое, как будто бы только что выпеченный блин. Да, до невероятности ровное! (Н. Гоголь, «Нос»); Давешний страх опять охватил его всего, с ног до головы (Ф. Достоевский, «Преступление и наказание»); – Я не видел вас целую неделю, я не слышал вас так долго. Я страстно хочу, я жажду вашего голоса. Говорите. (А. Чехов, «Ионыч»).
2. Разновидность лексической ошибки, связанной с нарушением норм лексической сочетаемости, когда в словосочетании или предложении употребляются излишние со смысловой точки зрения слова. Например, в предложении Они обеспечили ритмичную и бесперебойную работу предприятия определения выражают схожие значения; здесь достаточным является одно из них. Авторская надпись на обложке книги Посвящаю своему папе – Сергею Михайловичу плеонастична; достаточно Посвящаю папе…
Типичными примерами ненормативного плеоназма являются словосочетания, в которых значение одного слова повторяет значение другого: более важнее ( более излишне, поскольку важнее означает ‘более важный’), первая премьера (достаточно премьера – ‘первое представление спектакля, фильма или исполнение музыкального произведения’), атмосферный воздух (достаточно воздух – ‘смесь газов, образующая атмосферу Земли’), в конечном итоге (правильно в конечном счёте или достаточно в итоге ), возвратиться назад (глагол возвратиться указывает на движение назад, в обратном направлении), импортировать из-за рубежа (достаточно импортировать – ‘ввозить из-за границы’).
Некоторые плеонастические словосочетания закрепились в языке и не считаются ошибочными, например: спуститься вниз, подняться наверх, период времени, экспонат выставки (латинское exponatus означает ‘выставленный напоказ’), народная демократия ( демократия в переводе с греческого языка ‘власть народа’).
В художественной литературе и публицистике ненормативная лексическая избыточность может выступать средством речевой характеристики персонажей: – Вот вы смеетесь и зубки скалите, – сказал Вася, – а я действительно, Марья Васильевна, горячо вас обожаю и люблю (М. Зощенко, «Любовь»).
ТАВТОЛОГИЯ (греч. 
– то же самое и – слово) – разновидность плеоназма; употребление однокоренных слов в предложении или тексте.
Тавтология встречается в пословицах и поговорках: Дружба дружбой, а служба службой; Жизнь прожить – не поле перейти; Вольному воля ; во фразеологических оборотах: ходить ходуном, битком набит, есть поедом .
Экспрессивно окрашенные тавтологические сочетания характерны для фольклора: Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; сиднем сидеть, горе горькое .
Намеренное использование однокоренных слов служит средством лексической выразительности в художественной литературе и публицистике: « Горьким смехом моим посмеюся » (Н. Гоголь); « Как ум умен, как дело дельно, // Как страшен страх, как тьма темна! // Как жизнь жива! Как смерть смертельна! // Как юность юная юна! » (З. Эзрохи), « Закон есть закон » (из газеты).
Тавтология представляет собой лексическую ошибку, если употребление однокоренных слов не оправдано стилистическими целями и носит случайный характер: воедино соединить, станцевать танец, по-спортивному относиться к спорту, подтвердить утверждение . Обычно о непреднамеренной тавтологии говорят так: масло масляное .
Источник
Тавтология может обогащать речь передавать сильные эмоциональные состояния
Тавтология как средство выразительности (С. А. Пугач)
С. А. Пугач, кандидат филологических наук
Персонаж рассказа В. В. Вересаева «Паутина» говорит своей собеседнице: «Мне кажется, вопрос поставлен тобою очень странно. Если человек в каком-нибудь отношении интересен, то, конечно, он в этом отношении интересен. Это тавтология» (здесь и далее курсив в примерах наш. — С. П.).
Термин тавтология (греч. tauto — «то же самое» и logos — «слово») давно вошел в широкое употребление, однако до сих пор понимается не однозначно. Если, например, «Словарь лингвистических терминов» О. С. Ахмановой рассматривает тавтологию только как неоправданную избыточность речи, то «Краткая литературная энциклопедия» и энциклопедия «Русский язык» видят в тавтологии как проявление речевой избыточности, так и специальный прием выразительности. Продолжает оставаться недостаточно ясным и объем самого понятия.
Случайное столкновение слов одного корня настораживает взыскательный вкус. В романе С. Дангулова «Дипломаты» есть примечательные строки: » — Тогда я вам [Белодеду] почти все сказал, — усмехнулся Чичерин добродушно-иронически. — Да, он [Репнин] дипломат, хотя и своеобразный, не столько дипломат-практик, сколько ученый, знаток международного права, очень знающий. Погодите, как я сказал? Знаток. знающий? Как плохо! — воскликнул он огорченно и умолк».
М. В. Ломоносов в «Кратком руководстве к красноречию» (§ 175) советовал остерегаться частого повторения однокоренных слов и одинаковых выражений. А. М. Горький в статье «О литературе» назвал «словесными фокусами» тавтологию во фразе «По-весеннему было тепло неожиданной теплотой ростепели», Не допускать подобных повторений стало традиционным школьным и редакторским требованием. Однако мы еще далеки, особенно в практических сферах речи, от безусловного его соблюдения. И в устном, и в письменном изложении нередко встречаются излишние употребления, ничем не обогащающие ни мысли, ни чувства, например: В результате анализа получены новые результаты; Люди трудятся с трудовым подъемом; Это ему приснилось во сне; Книгу нужно возвратить обратно в библиотеку; В своей автобиографии он пишет (первая часть слова -авто как раз и означает свой); Продолжается процесс развития растений (в слове развитие уже заключена идея процесса); Посмотрите прейскурант цен (иноязычное прейскурант — это и есть перечень цен). Такого рода повторения обусловлены речевой бедностью, незнанием значения слова или невнимательностью.
И все-таки нет оснований для вывода, что тавтология как явление языка в принципе противоречит его природе и эстетическому вкусу человека. Она складывалась веками в речевой деятельности народа. Не случайно стали нормативными сочетания типа белое белье, черные чернила, информационное сообщение, реальная действительность, в которых смысловая избыточность уже не чувствуется.
Славянское, в том числе и русское, народное творчество изобилует тавтологическими формами речи: клич кликать, горе горевать, диво дивное, суета сует, видимо-невидимо, видным-виднешенько, один-одинешенек, жить-поживать, горе-гореваньице, звезда-зорька, грусть-тоска, поить-кормить. Они закрепились в качестве нормативных лексических единиц, смысловая избыточность которых нейтрализована их поэтичностью и экспрессивностью. Так воспринимаем мы, например, знакомый каждому с детства типичный компонент речевого стиля сказок: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Многие из таких выражений стали устойчивыми речениями, фразеологизмами, пословицами, поговорками: слыхом не слыхать; видом не видать; мал мала меньше; без вины виноват; было и быльем поросло; дружба дружбой, а служба службой.
Возможно, не во всех случаях легко провести убедительную границу между тавтологией-недочетом и тавтологией-приемом. Повод для рассуждения об этом, казалось бы, дают даже выдающиеся художники слова. Так, у Н. В. Гоголя встречаем тавтологическое сочетание почувствовать чувство, которое с точки зрения строгой стилистической критики может показаться неловким: «Какое-то неприятное, непонятное самому себе чувство почувствовал он и поставил портрет на землю» (Портрет). Нужно, однако, принять во внимание, что употреблен этот оборот совершенно сознательно и в системе художественной речи. Поэтому и оценивать его следует не изолированно, а в широком контексте речевой практики писателя, для которого тавтология, как известно, была привычным стилистическим приемом. К тому же это сочетание употребляется у Гоголя не раз. В поэме «Мертвые души»: «. везде хоть раз встретится на пути человеку явленье, не похожее па все то, что случалось ему видеть дотоле, которое хоть раз пробудит в нем чувство, но похожее на те, которые суждено ему чувствовать всю жизнь».
Такое же выражение находим и у Л. Н. Толстого, в стиле которого тавтологии принадлежит важная роль психологического осмысления изображаемого: «Она [княжна Марья] невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами» (Война и мир); «С первого же дня, как он увидал Катюшу, Нехлюдов почувствовал прежнее чувство к ней» (Воскресение).
Тавтология в языке писателей, публицистов, ораторов, как правило, обусловлена контекстом. Это не механическое повторение, не простое дублирование уже выраженного понятия. Хотя М. В. Ломоносов предупреждал против употребления одинаковых или сходных форм в непосредственной близости, но и считал вполне уместным «многократное положение речения [слова] в предложениях» (§ 203), то есть тавтологию как стилистический прием. Такое повторение всегда что-то добавляет, уточняет или экспрессивно подчеркивает.
Какова же природа тавтологии?
Многие существенные стороны этого явления раскрыл известный ученый-языковед А. А. Потебня. Истоки тавтологии он видел в законах развития языка и мышления, в частности в объективном стремлении языка к смысловой четкости и выразительности. В статье «О некоторых символах в славянской народной поэзии» ученый пишет: «. смысл слова поддерживается в памяти народной сопоставлением этого слова с другим, имеющим сходное с ним основное значение. Отсюда постоянные эпитеты и другие тавтологические выражения, например белый свет, ясный — красный, косу чесать, думать-гадать» (Эстетика и поэтика. М., 1976).
А. А. Потебня показал также, как возникает смысловой и эмоциональный эффект тавтологии: «Усугубление в речи одного и того же слова дает новое значение — объективное или субъективное. Первое — когда при сравнении итога с отдельным слагаемым заметна разница в признаках обозначаемого; второе, когда итог указывает на изменение состояния самого говорящего, именно когда повторение слова и оборота вызвано чувством, замедляющим течение мысли, напр. гневом, который располагает к тождесловию» (Из записок по русской грамматике. Т. III. M., 1968).
Существенный признак тавтологии — повторяемость слов для обозначения одного и того же понятия — обусловил ее объем и структурное разнообразие. Ядро тавтологии составляют однокоренные слова и разные грамматические формы одного и того же слома: думу думать, знобит зазноба, крайняя крайность, день-деньской. Характерны именные и глагольные сочетания с творительным падежом: молодец молодцом, туча тучей, гроза грозой, ходить ходуном; с так называемым вторым именительным: закон есть закон, приказ есть приказ; именные сочетания с тавтологическим эпитетом: дальняя даль, тьма-тьмущая, горе горькое. К этому явлению относятся и повторы: «Я остановился в гостинице, где останавливаются все проезжие. » (Лермонтов. Герой нашего времени). Слова, составляющие тавтологию, нередко обозначают разные понятия, что приглушает тавтологичность: «Пахло свежестью, пахло ночными цветами, пахло чуть влажной землей» (Балашов. Бремя власти).
Тавтология лежит в основе ряда стилистических фигур, то есть оборотов речи, предназначенных для усиления ее выразительности. Это — удвоение: «Еду, еду — следу нету» [загадка]; анафора (единоначатие): «В думах моих я все земли прошел, все моря переплыл; в думах моих я все грехи изведал. » (Горький. Весельчак); эпифора (повторение конечных элементов высказывания): «Мне бы хотелось знать, отчего я титулярный советник»? Почему именно титулярный советник»>» (Гоголь. Записки сумасшедшего); градация (последовательное усиление однородных признаков): «Мозг класса, дело класса, сила класса, слава класса — вот что такое партия» (Маяковский. Владимир Ильич Ленин); обрамление (словорасположение, создающее замкнутость высказывания): «. но собеседники все курили и разговаривали, разговаривали и курили» (Л. Толстой. Ягоды).
Тавтология встречается в различных стилях речи, но особенно часто в языке художественной литературы и публицистики, где ей принадлежат многообразные смысловые и эмоционально-экспрессивные функции. Отметим важнейшие из них:
усиление смысловой значительности и убедительности высказывания, выделение той или иной детали описания: «Мир можно сохранить, завоевания разрядки можно отстоять» (Правда, 1982, 4 ноября); «Какая громадная, многовековая подготовительная работа была нужна для того, чтобы выработать такие на вид простые приемы исследования. » (Вересаев. Записки врача);
обозначение длительности или интенсивности действия: «Шли, шли, надо и про ночлег подумать» (Белов. Привычное дело). Это впечатление может усиливаться трехкратным и даже многократным повторением: «Марья-царевна дождалась ночи, развернула волшебную книгу, читала, читала, читала, бросила книгу и за голову схватилась. » (сказка «Поди туда — не знаю куда. «);
подчеркивание или уточнение признака предмета: «. солнце садилось, когда я подъехал к Кисловодску, измученный на измученной лошади» (Лермонтов. Герой нашего времени); «Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее» (Гоголь, Майская ночь). С особой отчетливостью уточнительная функция тавтологии проявляется при градационном построении предложения: «. на вершине лежала черная туча, такая черная, что на темном небе она казалась пятном» (Лермонтов. Герой нашего времени);
обозначение большого количества или массы предметов: «И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры. можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров!» (Гоголь. Ревизор);
привлечение внимания к произведениям, газетным статьям благодаря их названиям, заголовкам: За далью — даль (Твардовский); Без вины виноватые (А. Островский); Ни одна даль не далека (Правда, 1982, 12 дек.); Дивное диво (Правда, 1982, 15 дек.); Когда беспокоит спокойствие (Коме, правда, 1982, 2 дек.); Дружит с городом дружина (Комс. правда, 1983, 18 мая);
усиление эмоциональности, патетичности речи: ((Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты. » (Гоголь. Мертвые души); «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!» (Гоголь. Тарас Бульба);
создание каламбуров, вызывающих комическое впечатление: «И это нисколько не удивительно, а удивительно то, что вы находите это удивительным» (Белинский. Письмо к Гоголю); «Позвольте вам этого не позволить, — сказал Манилов с улыбкою» (Гоголь. Мертвые души). Комическое освещение часто получают особенности речи и мысли персонажа: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда» (Чехов. Письмо к ученому соседу);
средство связи частей текста в описаниях, рассуждениях, монологах, в публицистической и ораторской речи и одновременно выделение важного понятия или целой мысли: «Положим, я вызову на дуэль, — продолжал про себя Алексей Александрович, и, живо представив себе ночь, которую он проведет после вызова, и пистолет, на него направленный, он содрогнулся и понял, что никогда он этого не сделает, — положим, я вызову его на дуэль. Положим, меня научат. » (Л. Толстой. Анна Каренина).
Итак, тавтология — сложное, противоречивое по содержанию и разнообразное по структуре явление. Роль ее в языке определяется принятым употреблением, необходимостью в контексте, а также индивидуальным вкусом и мастерством автора. Неоправданное повторение слов и форм — это недостаток, снижающий культуру устной и письменной речи, целенаправленное же повторение — средство смысловой и эмоциональной выразительности.
Источник