Радость наша батюшка Серафим
Пастыри о том, как стяжать любовь и ласковое ко всем отношение
Сегодня Русская Православная Церковь празднует обретение мощей преподобного Серафима Саровского. Чудотворец Серафим всех встречал возгласом «Радость моя! Христос воскресе!» Рядом с батюшкой оттаивали сердца, зарождалась вера в Живого Бога, приходило покаяние. О том, как стяжать любовь и ласковое ко всем отношение, корреспонденту портала Православие.Ru рассказали священники Димитрий Шишкин и Николай Булгаков.
«Если мы не имеем полной любви,
будем делать дела любви»
— Когда мы говорим о христианском отношении к ближнему, надо помнить о том, что ласковость может легко перейти в ласкательство и человекоугодие. Чрезмерной лаской и «снисхождением» можно ведь и погубить человека. Особенно это видно в наше время, когда именно «человеколюбием» оправдывают крайнее снисхождение к человеческим страстям и порокам. Святые отцы всегда отличали отношение к самому человеку, как бы низко он не пал, от отношения к духам тьмы, к страстям, которые тем или иным человеком обладают.
Нам не хватает тех, кто, утешая нас, не льстил бы нашему самолюбию и эгоизму
Ласковое отношение Божия угодника преподобного Серафима — особого свойства: оно проистекает из глубины боголюбивого сердца. И это боголюбие, выстраданное и обретённое как бесценный дар, позволяет по-настоящему любить человека именно в осознании его действительного призвания. Любовь и ласка преподобного Серафима обымают всего человека, содействуя не одному лишь его душевному и телесному спокойствию, но более всего – спасению в вечности. Как же нам не хватает таких людей, которые, утешая и вдохновляя нас на духовную жизнь, в то же время не льстили бы нашему самолюбию и эгоизму. И именно таков преподобный Серафим! Ласка его, крайне сердечное тепло и любовь распространялись, как правило, на тех, чья душа была умягчена покаянием или хотя бы склонностью к нему. Именно к покаянию и побуждает в ещё большей степени истинная любовь и духовная ласка. Но если преподобному встречался надменный и гордый человек, закосневший в грехах и не желавший меняться, мы видим совсем другие примеры — немалой суровости и даже обличительной жесткости. Впрочем, и эта жесткость исполнена на самом деле любви и крайней тревоги за вечную будущность человека, за его спасение.
Нам, конечно, нужно иметь друг к другу не только внешне доброе и ласковое обращение, но и, главным образом, истинное и нелицемерное братолюбие. Это заповедовал нам Сам Господь, об этом говорили неоднократно святые апостолы. Но и братолюбие не обретается сразу. Оно по крупицам подается Господом по мере того, как мы сами ищем любовь, учимся её стяжать. Потому и говорит Господь: «Просите, и дано будет вам» (Мф. 7:7). Не говорит «попросите», но «просите», то есть в своём благом желании, в душеполезной просьбе нужно проявлять настойчивость и терпение, простирающиеся даже до последнего мгновения земной жизни. Так уж устроена духовная жизнь – ни на чём здесь нельзя останавливаться окончательно, ничто нельзя считать делом решенным. Во всём требуется крайнее трезвение и внимание. И в деле стяжания любви – тоже.
Но даже если мы не имеем той самой сердечной и полной любви, от которой проистекает действительно духовное и ласковое обращение с ближними – будем, по крайней мере, делать дела любви. Уже одними добрыми поступками, совершаемыми ради Христа, будем стараться угождать Богу. И Господь, видя нашу нужду, нашу сердечную просьбу, видя наше постоянство в доброделании – непременно подаст нам духовную любовь к Нему и ближним, а это — самое великое сокровище христианина!
Вот в этом постоянстве, в этом повседневном и тщательном исполнении Заповедей Христовых, в сокрушенной и внимательной молитве, и заключён, вероятно, главный «рецепт» стяжания любви от преподобного Серафима.
«Вера делает добрым отношение к любому человеку»
— «Радость моя!» — так ласково встречал преподобный Серафим Саровский всех, кто к нему приходил.
Ласковость нужна, конечно, и нам. Мы все любим, когда с нами ласково обращаются. «Бей всех лаской и любовью», — такой совет давал своим сестрам младший современник преподобного Серафима Николай Васильевич Гоголь.
Но откуда ее взять, эту ласковость? Она же должна быть искренней. Ласковым не очень-то притворишься. Если постараешься нарочно говорить «Радость моя!», а в твоих словах будет холод, толку не будет.
Главное — не то, что снаружи, а то, что внутри. На внешнем далеко не проедешь.
Как же это у преподобного Серафима получалось? Как получалось говорить благоуветливым голосом со всеми — хотя, вероятно, посещали его и те, что говорили с ним не благоуветливо.
И ведь приходившие к нему были грешниками! Батюшка Серафим всё про них знал — больше, чем даже они сами про себя. Господь ему открывал. Почему же они были для него радостью? Чем же они его радовали?
А тем, что они — люди. Что они живут на свете. Что их Бог создал. Что Он их любит, промышляет о них, терпит, прощает, заботится: присылает к Своему угоднику за советом, а тому дает мысль благую — которая будет им полезна. Им станет легче жить, радостнее…
Бог — во всем! Всегда.
Вера делает добрым отношение к любому человеку
Вера делает добрым отношение к любому человеку. Память о Боге. О том, что Господь этого человека уже любит — раньше, чем ты его увидел, стал поворачиваться к нему душой. И даже когда отворачиваешься от него, забываешь, — Господь не забывает и не отворачивается. Что бы тот ни делал.
«Христос воскресе, радость моя!» — говорил преподобный, напоминая приходившим к нему о главной радости всех людей, в которой могут утонуть все наши горести, ибо горести здесь всегда временные, а пасхальная радость — вечная.
Отец Небесный Своей любовью обнимает весь мiр — Свое творенье, каждого человека, и преподобный Серафим, постоянно живя с Богом, постоянно чувствовал это.
Когда мы находимся рядом с горячо любимым нами человеком, когда нам отвечают взаимностью, когда мы вот так, безбрежно счастливы и всё наше естество переполняет это счастье, свалившееся на нас с Небес Божье чудо, то ничто не может затмить для нас этой главной радости, переливающейся через край. Мы светимся изнутри, и этот свет изливается на всех, кто в это время рядом с нами: все они — нам друзья, они — соучастники нашего счастья, мы всех готовы обнять и всем сказать: «И ты — радость моя!»
Вот такое счастье было в душе преподобного Серафима.
Батюшка Серафим радовался радостью нескончаемой, касающейся всех людей
Только он радовался не нашей временной, зыбкой, ограниченной радостью, ибо мы, грешные люди, увы, не постоянны — и сами, и предметы нашего обожания. Он радовался радостью куда большей, нескончаемой, вечной, касающейся всех людей — явися бо общее Царство, как провозгласил святитель Иоанн Златоуст в своем переполненном этой безграничной радостью Огласительном слове во святый и светоносный день преславнаго и спасительнаго Христа Бога нашего Воскресения.
Да, мы тоже в пасхальную ночь радуемся, наших сердец касается это небесное ликование. Но ночь проходит, мы разговляемся, начинаются будни, и пасхальная радость в них, увы, растворяется.
А у преподобного Серафима это было не так! Он смотрел на жизнь реально — как она есть на самом деле. Ведь Воскресение Христово не проходит, не исчезает из нашей жизни даже после отдания праздника Пасхи. Оно не уменьшается нисколько, ни при каких обстоятельствах, ни при каких наших настроениях и отношениях друг с другом, ни при каких наших грехах! Сияет тем же светом, что и во всерадостную пасхальную ночь!
Об этом Святая Церковь напоминает нам каждую неделю. Каждое воскресенье мы празднуем «малую Пасху». В субботу вечером нам предлагается оставить всякую будничную суету, прийти в храм и пережить вновь главное событие всей человеческой жизни. Недаром именно этот праздник пронизывает весь календарный год. Воскресное богослужение — это камертон, по которому должна настраиваться наша душа для всей нашей жизни — для всех мыслей, чувств, поступков. Вот почему каждому православному человеку подобает в субботу вечером и в воскресенье утром быть в храме.
Но и это нам не всегда помогает жить пасхальной радостью, пасхальной истиной так, чтобы это было главным событием нашей жизни, от которого бы в ней всё отсчитывалось, превозмогая все ее немощи и всю ее тьму своим немеркнущим светом — так, как мы слышим в пасхальную ночь, но уже ближе к рассвету, на Литургии, когда среди окружающей тьмы сияют, как никогда в году, все наши храмы, и раздаются слова Евангелиста: И свет во тме светится, и тма его не объят (Ин. 1, 5).
«Нет нам дороги унывать, Христос победил всё. » — напоминал преподобный.
В том-то и дело — и этому нас учит преподобный Серафим, — что наше отношение к любым обстоятельствам, к каждому человеку не должно зависеть напрямую от того, какой это человек — тем более, что мы этого по-настоящему и знать не можем, знает один Господь. Не должно зависеть от того, что он делает — даже и нам лично. Ко всему можно относиться так — а можно иначе. Любого грешника можно любить и любого — ненавидеть. Дело за нами.
Это надо иметь в виду! А то мы, например, осуждая кого-то, выражая свое недовольство, говорим в свое оправдание: «Ну, а как же я могу еще к нему относиться, когда он так делает?»
Святой Алексий (Мечёв) говорил: “Если видишь человека согрешающего, значит, нужно о нем молиться”
Нет, к этому самому можно относиться и по-другому. Не осуждать, например, а сочувствовать, жалеть, стремиться помочь. Святой праведный Алексий (Мечёв), старец московский, говорил: «Если видишь человека согрешающего, значит, нужно о нем молиться».
Более того! Чем больший он грешник, чем хуже он поступает, тем больше ему нужна любовь, помощь, забота, молитва.
В этой свободе нашего отношения ко всем и ко всему — еще одно (или главное?) проявление данного нам Богом дара свободы, которым человека украсил Бог, по слову святителя Григория Нисского.
Такую любовь, серафимовскую, Господь сподобил в наше время видеть в старце протоиерее Николае Гурьянове, который был воистину «серафимовского» духа. И так же, как преподобный Серафим, говорил: «Когда умру, вы ко мне на могилку приходите и, как живому, всё мне говорите». И люди приходят все эти годы — 24 августа минует уже 12 лет со дня его блаженной кончины.
Главное в духовной жизни — это любвеобильное отношение ко всему окружающему
Батюшка Николай имел не только дар любви от Бога, но поскольку сам так много страдал в безбожное время, да и до последних своих дней, что ценил, жалел абсолютно всё живое — даже мух не убивал, а кормил сахарком… Он так и говорил, что главное в духовной жизни — это любвеобильное отношение ко всему окружающему. Это взгляд на жизнь из нежизни. Кто смотрел в глаза смерти, как преподобный Серафим, для того жизнь — прежде всего Жизнь, великое Божье чудо, а потом уже — какого она качества: удобная для нас или не очень, по нашему желанию протекает или иначе.
На нашу долю, слава Богу, не выпали такие страдания. Но возможность смиряться у нас есть: и перед обстоятельствами, и перед своими немощами, и перед чужими, и перед каждым человеком. Без этого мы не можем к нему искренне хорошо относиться, свободно от себя, от своих мыслей, от своего восприятия другого человека. Поставив его впереди себя. Что, собственно, и есть любовь.
Тайна христианства — в смирении. Смирение — это, конечно, самое трудное. Это еще одно божественное свойство. Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем… (Мф. 11, 29), — сказал Господь.
Быть «всего лишь» рабом Божиим, «всего лишь» «служкой Божией Матери», — но свободнее этого «рабства» и выше этого служения ничего нет.
Мы приходим в Церковь, мы воцерковляемся, мы начинаем соблюдать молитвенные правила, стараемся поститься, читаем духовную литературу, приступаем к Таинствам… Всё это очень хорошо. Но без смирения это еще не всё. Без настоящего смирения, без доверия Богу больше, чем себе (а на всё ведь воля Божия), главного-то, может, как раз и нет.
Преподобный Серафим, прежде чем стал именовать приходивших к нему «радостью» и «сокровищем», совершил многолетний подвиг затвора. Он не только не смотрел телевизора, но даже когда мимо проходил человек, бросался лицом на землю, чтобы не смутить свое сердце.
Нам нужна серьезная работа над собой
То есть нам нужна серьезная работа над собой. «Перестройка души на евангельский строй», по слову протоиерея Сергия (Орлова, в монашестве Серафима; 1890–1975).
«Радость моя, стяжи дух мирен, и вокруг тебя тысячи спасутся…», — говорил преподобный.
Стяжание Духа Божьего — к этому он нас призвал.
Преподобне отче Серафиме, моли Бога о нас! Помоги нам, научи нас стяжать дух мира, дух любви и смирения, которые ты стяжал так обильно, что стал символом подлинной Христовой любви ко грешному человеку!
Источник
Святая радость сердца моего
СТИХИ ТАТЬЯНЫ (ГРИМБЛИТ) (1920-1932 гг.)
Вечная память
Ложь, клевета благодарностью будут
Мне за любовь, за труды.
Пусть меня каждый и все позабудут, —
Помни всегда только Ты.
Вечную память мне дай, умоляю,
Память Твою, мой Христос.
С радостью светлой мой путь продвигаю,
Муку мою кто унес?
Кто всю тоску, что мне сердце изъела,
Счастьем, любовью сменил,
Труд мой посильный в великое дело
Благостно в подвиг вменил.
Молодость, юность — в одежде терновой,
Выпита чаша до дна.
Вечная память мне смертным покровом,
Верую, будет дана.
У Креста
“Не отвержи мене от лица Твоего…”
Умоляю, мой Бог справедливый:
Успокой мое сердце: не жду ничего
Я от жизни земной, прихотливой.
Мне не радость сулит эта жизнь на земле,
Я решила идти за Тобой,
И в награду за то, что служу Красоте,
Мир покроет меня клеветой.
Но во имя Твое все готова терпеть,
Пусть я только лишь горе найду.
За Тебя, мой Господь, я хочу умереть,
За Тебя на страданья пойду.
Мир не понял меня, и над скорбью святой,
Что в своей затаила груди,
Посмеется шутя и, смеясь над Тобой,
Приготовит мне крест впереди.
Но готова служить всей душою Тебе,
Пусть враги мне родные мои;
Утиши мою скорбь, мир усталой душе
Посылай в наши тяжкие дни.
Пусть осудят меня, и не будет друзей,
Я с Тобою останусь одна, —
Только будь неразлучен с душою моей,
Помоги выпить чашу до дна.
Я отраду нашла у Креста Твоего,
И уж в мире от мира ушла,
Мой душевный покой отдала за Него,
Много слез в тишине пролила
Не слезами, а кровью я раны Твои,
Мой Спаситель, готова омыть.
Я хочу, чтоб скорее настали те дни.
Мне бы жизнь за Тебя положить.
Всенощная
“Слава Тебе, показавшему Свет. ”
Возглас святой в алтаре, —
Этим словам, так любимым, в ответ
Дрогнуло сердце во мне.
Молча, с молитвой, встаю на колени
Я пред Распятьем святым,
Быстро скользят по лицу Его тени,
Кажется мне Он живым.
Кажется мне, что уста дорогие
Вымолвить слово хотят
Или закрытые очи святые
В душу с укором глядят.
Совесть сурово укор повторила,
Глаз не могу я поднять,
Страсти земные тревожные всплыли,
Душу пустить не хотят.
«Боже мой, Боже, все сердце с Тобою!
Славу Тебе не пою,
Сжалься, молю я, над грешной душою,
Видишь Ты, слезы я лью.
Слезы те, Боже, — раскаянья слезы:
Душу мою исцели,
Ночью пошли Ты ей светлые грезы,
Мир в мое сердце всели».
Доля
О душа, не скорби, не боли!
Знаю горькую долю мою;
Сердце, жажду свою утоли
В тех слезах, что я тайно пролью.
Не услышит никто, никогда
Наболевшего стона души,
Буду плакать я только тогда,
Когда ночь. Не заметят в тиши,
Как я Богу молюсь и скорблю,
Призывая напрасно друзей:
Далеко те, кого я люблю,
И не знают печали моей.
Пусть не знают — им легче теперь,
Не увидят решеток они,
И железом обитая дверь
Не закроет веселья огни.
Солнце шлет им горячий привет,
И весна рассыпает цветы, —
Для меня же той радости нет,
Угасают надежды, мечты.
Меня мрачные стены гнетут,
Одиночество душу томит,
По ночам мысли спать не дают,
Сердце бьется в груди и болит.
О душа, не скорби, не боли,
Знаю горькую долю мою.
Сердце, жажду свою утоли
В тех слезах, что я тайно пролью.
Надежда
О надежда, луч небесный,
Чаще душу согревай,
Освещай мне в клетке тесной
Жизнь и силы подавай,
Что б боролась терпеливо,
До победного конца,
Пусть иду я сиротливо
И не жду себе венца.
Мой венец — насмешки, злоба.
Пусть смеются надо мной!
Буду я служить до гроба
Правде, Истине святой.
Ночь
В небе уж яркие звезды горят,
Вижу я их из тюрьмы.
В камере тихо, и все уже спят,
Думу забыли умы.
Позднее время; мне сон — избавитель:
Глаз не сомкнул я, не сплю.
Злая тоска, этот демон-мучитель,
Душу терзает мою.
Узкие двери железом обиты,
Тяжестью давят своей,
В окнах решетки слезами омыты
Много страдавших людей.
Больно душа о свободе тоскует,
Бьется в груди, как в стенах,
А за решеткой неправда ликует,
Пляшет, купаясь в слезах,
И веселится; в крови, как в кораллах,
Весь изукрашен костюм,
Жемчуга нити — то слезы в кристаллах,
След от настойчивых дум.
Стены высокие, вы заглушите
Стоны печали людской,
Горе, страданье в себе сохраните:
Их не слыхать за стеной
Желание
Пусть, Боже, недолго мне жить,
Но эти последние годы
Хочу я Тебе посвятить.
В минуту душевной невзгоды
Тебе я молюсь, у Креста
Душевные черпая силы.
И верую, что не мечта
В служенье Тебе до могилы
Надеяться правду найти.
Пусть зло надо мною смеется
На этом суровом пути, —
Слезы не первые льются:
Зло надо добром победить.
Любовь — это правда святая.
Дай силы врагов полюбить,
Завет Твой святой исполняя
Я молю, пошли мне силы,
Чтоб служила до могилы
Одному Тебе.
Тишина
Вижу тихий вечер
Летнею порой.
Веет теплый ветер
Мягко надо мной.
Шелестят березы,
Шепчутся листы
Про былые грезы,
Сладкие мечты.
Звездочки сияют
Тихо и тепло,
Душу мне ласкают,
В сердце так легко.
Далеко сомненья,
Далеко печаль,
Светлые виденья,
Золотая даль.
Думы полны мира,
Как закат весной,
Радостная лира,
В сердце песни пой!
Сердце, сохрани же,
Мир тот и тогда,
Когда будут ближе
Горе и нужда.
И в страданьях, в муке
Душу согревай,
Дорогие звуки
Тихо напевай.
В тюрьме
О, эта решетка, решетка стальная!
Зачем она душу гнетет?
Погасла уж в сердце мечта золотая,
А время идет да идет.
Так лучшие годы в тюрьме мне томиться
Судьбой невеселой дано,
И молодость чистая быстро промчится,
Останется горе одно.
Печаль и невзгоды тяжелых страданий
Мне рано на сердце легли,
Нет больше тех светлых и чистых желаний,
Что душу к веселью влекли.
Мне вспомнилось детство: те годы златые
Я в доме родном провела,
Невинные детски и детски святые,
Мечты без порока и зла.
Теперь же все мысли стремлений высоких
Тюрьма навсегда отняла.
Решетка стальная немало глубоких
Ран в сердце мое нанесла.
Что ж, Боже, твори Твою волю святую,
Пусть мне суждено умереть,
Но Ты исцели мою душу больную
И силы ей даруй терпеть.
Вечер
Далеко за рекой кто-то песню поет,
В этой песне тоска и печаль,
А задумчивый ветер ту песню несет
В серебристую, светлую даль.
Редко рыба всплеснется в вечерней тиши;
Пахнет свежестью, сеном с лугов,
И, в воде отражаясь, плывут камыши,
Наклонились цветы с берегов.
Показался и месяца рог золотой,
Огоньки заискрились в струях,
Потянулся туман белоснежной мечтой,
Бор шумит на прибрежных холмах.
Словно замерло все: уж давно замолчал
Одинокий певец за рекой,
Лишь ручей, по камням пробегая, журчал,
Находя у залива покой.
В эту ясную ночь хорошо и тепло,
Даже ветер покорно притих.
Небо смотрится в чистое речки стекло
Отраженьем созвездий своих.
Разговор
«Почему ты не хочешь смеяться и петь?
Молодых твоих лет не губи,
Пока сердце еще не устало гореть,
Жизнь и радость ее полюби.
Оторвись от забот и не мучай себя». —
«Брось. Седая тоска не уйдет.
Она в сердце вопьется и мучит тебя,
Где ни скроешься — всюду найдет.
Та тоска не о том, что ты счастьем зовешь, —
Это чувство и в детстве жило,
Развлеченьем, весельем его не зальешь,
И смеяться над ним тяжело.
Тебе хочется песен, а сердце молчит,
Ложным смехом печали покрыв,
Мне не спеть этой песни, что в сердце звучит,
Не излить благодатный порыв».
Пусть уста замолчат, чтобы слышать ясней
И понять, куда сердце зовет;
Будет ярче сияние скромных огней,
Что любовь в моем сердце зажжет.
Жадно внемлет душа, скромный голос зовет,
И лампада у сердца горит,
Она мир и отраду вокруг себя льет,
И мелодия тихо звенит.
Громче, громче звучи, дорогая струна,
Чтобы тихий Твой голос любить;
Чашу горя я с радостью выпью до дна —
Сердцу песен иных не забыть.
Туман
Душно мне, душно, туман отгоните!
Холодно, больно душе обнаженной;
Звуки далекие, вы не маните,
Не отойду я от свечки зажженной,
Правда, не мною, — но мною любимой,
Дивно сияющей, ярко горящей,
Мне путеводной звездой негасимой
В жизнь одинокую тихо светящей.
Но я не вижу в тумане суровом,
Душу окутавшем, — все заслонило
Чуждым, сырым и холодным покровом
Сердце одетое больно заныло.
Душно мне, душно мне! Страхом объята,
Жадно смотрю я, а сердце так бьется.
О, разойдись ты, туманность проклята,
Звуки, умолкните — песнь не поется!
Два мгновения
Ночь своим покровом землю обняла,
Думушка за думой в сердце потекла.
Если б я умела мысли разгадать,
Если б я умела душу передать…
Далеко, на море, все прибой, отбой,
Волны молчаливо борются с судьбой.
Хочется сквозь воду увидать до дна,
Где песок сыпучий, где вода мутна.
Хочется и сердце всколыхнуть до дна,
Но душа порою так же холодна —
Точно камень мрачный, на груди лежит,
Жемчугом прозрачным в ней слеза дрожит…
Но пройдет этот миг — загорится огнем
И растопится лед кровью в сердце моем:
Это солнце взошло, освещая вокруг,
Вся природа ему улыбнулася вдруг.
Все смеется росой и, сверкая, блестит,
На березе в гнезде громко птица свистит.
Встрепенулись цветы и трава на лугах,
Даже тучки сияли слезой в небесах.
Разошелся туман, разлетелось кольцо,
Властно миром, покоем пахнуло в лицо.
Быстро ночь отошла, вот и день наступил, —
Распахнулась душа, бодро, полная сил.
Вычегда
Вычегда плещет о берег крутой,
Жадно смотрю на струи:
Быстро проходят далекой мечтой,
Кину им мысли мои.
Пусть унесутся на север волной,
Я же на юг улечу,
Чтобы не встретиться с думой лихой,
Путь ей слезой оплачу.
Духом далеко, да юг мне не мил,
Пенится север-река,
Плотно ложится у берега ил,
Как и на сердце тоска.
Вот она лодка — скорей на волну,
Взмахом весла оттолкнусь,
Ближе к водам вычегодским прильну,
Звонкою песней зальюсь.
Так же проходят сестра за сестрой
Волны, прозрачны до дна,
Там, далеко, за Уралом-горой —
Шире лишь, тише волна.
Ох, не рисуйте мне в южной стране
Рай — я не буду любить.
Север — холодный, а сердце в огне —
Родину как позабыть?!
С северной, дикою, яркой красой
Сердцем, любовью слилась…
Лес непрерывной лежит полосой,
Речка змеей извилась.
У Покрова
Не могу передать Твоих щедрых даров
Ни на деле, ни словом простым, —
Ты прими меня, Матерь, под дивный Покров,
Будь защитой пред Сыном Твоим.
Знаю, полон любви, милосердия Он,
Да молитвы-то нет у меня;
Не Его — человеческий вижу закон:
Мир стоит полный ласки, огня.
Вижу: ложь разукрасилась в пестрый наряд,
Запрещенный Твой плод золотит,
Чтобы сладок он был, — а внутри его яд,
Злою мухой всю жизнь отравит.
Нет дороги добру, состраданью, любви,
Искаженные лица кругом,
Справедливость и правда по горло в крови,
Эта кровь и на сердце моем.
Я не буду рассказывать много тревог, —
Ты сама в этом мире жила,
И он дал Тебе скорби вкусить, сколько мог,
Сколько мог, он принес Тебе зла.
Знаешь все: как я сердцем на Бога взгляну,
Мир стоит предо мною стеной,
Он прекрасен, высок и закрыл сатану,
Он смеется над думой больной.
Клевета не страшна, не насмешка люта,
Не разлука страданьем томит,
А сознанье, что в сердце моем налита
Та же злоба, что в мире лежит.
Через край ты пропитана скорбью, земля.
Отойди поскорей, отойди!
О, Святейшая Матерь, молись за меня,
Волю Сына во мне затверди.
Дай
Не содеянное мною
Очи видели Твои,
Так покрой же глубиною
Нескончаемой любви
Против воли, что таится
Далеко на дне души.
Дай мне радостно молиться,
Все сомненья потуши.
Если видишь, что устанет
Сердце скорбь переносить,
Посмеется жизнь, обманет
И лукаво воскресит
Пережитые желанья,
На другой поманит путь,
Помоги нести страданья,
У Твоих ног отдохнуть.
Пусть вся молодость промчится:
Что пройдет, не повторить, —
Лишь бы мне везде молиться
И всегда Тебя любить.
Ты желание целуешь,
И, намеренье любя,
Верю, мир душе даруешь, —
Дай же мне любить Тебя.
Весна
Весна, золотая весна!
Пришла, победила
И думы мои унесла
Волшебная сила.
Душа успокоилась вдруг,
И, мира полна,
От горя, от скорби, от мук
Далёко она.
О, этот чарующий сон!
Весь мир позабыт,
Слезой, как вином, упоен,
Страданьем омыт.
А думы мои унесло,
Забылась душа;
Кругом так шумливо, тепло —
Весна хороша.
О, не будите меня,
Хочу я уснуть.
Весна, дай мне света, огня, —
Согрей Ты мой путь!
Защищу я тебя,
Смою пятна твои;
Безгранично любя,
Дам все силы мои
На служенье Христу.
Сохраню я завет
И, исполнив мечту,
Дам я Богу ответ,
Что любила тебя
И внимала словам;
Научил ты меня,
По Христовым стопам
Жизнь свою направлять,
Бескорыстно любить,
Правду в мире искать,
Только правде служить.
Детство
О детство, детство золотое,
Зачем промчалось ты?!
Зачем ты, время дорогое,
Не унесло с собой мечты?
Остались мне воспоминанья
Минувших светлых лет.
Их не вернут назад мечтанья,
Они прошли, их нет.
К чему живет в душе желанье
Все прошлое вернуть?
И будет в сердце лишь страданье, —
Вперед летит наш путь.
Жизнь моя
Вспомню жизнь короткую,
Прожитую мной,
И улыбку кроткую
Матери родной.
Детство улыбается
Миром и теплом,
Сердце загорается
Радостным огнем.
Соберемся детушки
Зимним вечерком
В комнате у дедушки, —
В жмурки всем двором,
Оживленно прыгаем
Лишь в одних чулках,
Осторожно двигаем
Вещи на столах…
Луч лампады светится
Тихим огоньком,
Да со злобой мечется
Ветер за окном.
Тихое, любимое
Детство протекло,
Навсегда, родимое,
В душу залегло.
Хоть не безмятежная,
Юность, ты прошла,
Но любовью нежною
Сердце разожгла.
Часто к нам сходилася
Молодежь тогда,
Шумно веселилася —
Далеко нужда.
Но тоска глубокая
Душу жгла мою:
Мыслями далекая,
Слезы затаю.
Пела, улыбалася —
Сердце как в огне,
Выдать я боялася
Дорогое мне.
Вся душа мучительно
Прочь уйти звала,
А тоска язвительно
Грудь мою рвала.
Молодежь-то шумная,
Весело как ей,
Только я, безумная,
Все с тоской моей.
Будто веселилася
В танцах, за игрой,
А в душе молилася:
«Боже, будь со мной».
Сердцем и душой моей
Далеко была,
Схоронив в душе, Твоей
Радостью жила.
И теперь, в ночь темную
Богу мысль отдам,
Всю тоску огромную
Положу к ногам.
Знаю, успокоится
Сердце перед Ним,
И слезой отмоется
Все, что было злым.
Поле
Поле широкое,
Поле просторное,
Небо высокое,
Солнце задорное, —
Все улыбается,
Радостно дышится,
В счастье купается,
Горя не слышится.
Быстро рассеялись
Тучи постылые,
Прахом развеялись
Мысли немилые.
Воздух лучистыми
Волнами носится,
Рожь колосистая
Жать уже просится.
Волны те сладостью
В душу вливаются
Борозды радостью
В ней отражаются.
Соузница
Я хочу передать
Что мне камнем на сердце легло.
Может быть, тосковать
Меньше стало бы сердце мое, —
Ведь жизнь так сурово
На слабые плечи легла,
Холодным покровом
Все думы мои обвила.
Не в розовом свете
Я вижу вокруг себя все,
Не лаской, приветом,
А смертью пахнуло в лицо.
Забыть разве можно
Сырую подвальную клеть, —
Стучалась тревожно
В решетку высокую смерть,
И слово срывалось
С уже холодеющих губ:
Ей все открывалась
Деревня и начатый сруб,
Поляна большая
И лес непроходной стеной
До самого края,
До речки прозрачной лесной.
Там дружно сливались
Пила и топор-сорванец,
Там дети остались,
Там муж, престарелый отец.
И мне показалось,
Тюрьма — это призрак пустой, —
И речка плескалась,
Журча у осоки густой,
И, словно русалка,
Глядела из темных кустов
То парус о палку
Трепался, сорваться готов.
Стоят и гордятся
Высокие ели кругом,
Туманы ложатся,
С болота несет холодком…
Но мысль оборвалась,
Я быстро склонилась над ней —
Опять заметалась,
Припала вдруг к шее моей.
Жить сердце устало —
Подруге теперь хорошо:
Соузникам стало
Мне стывшее тело ее.
Вот скромная повесть
Наследницы думы твоей, —
То миру не новость,
Так много в нем слито скорбей.
Подруга
Пускай в далекой стороне
Страданье ожидает,
Пускай душа горит во мне,
Тоскует, вспоминает.
Мне в прошлом не в чем упрекнуть
Себя — вперед же смело!
В благословенный Богом путь
За дорогое дело.
Этапы, тюрьмы не страшны.
Железные решетки!
Не возмутить вам тишины
Души спокойно-кроткой.
Ты ярче в ссылке, жизнь, гори,
И силы молодые;
Пусть не верну моей зари
И радости былые.
Зато чиста со мной идет
Подруга дорогая,
Среди нужды, среди забот,
Любовно помогая.
Она мне радость сохранит,
Уныние отгонит.
И обопрусь, как о гранит,
Когда душа застонет.
Мне совесть чистая вдали
Скорбь радостью заменит.
Пускай далеко увезли —
Подруга не изменит.
На лыжах
Кто кручину разгадает
И печаль мою отгонит?
Ветер мечется, рыдает,
Меж деревьев глухо стонет.
Снегу много навалило,
И закат уж догорает.
Что ты, сердце, так заныло?
Что тебе напоминают
Эти сосны, что, обнявшись,
Здесь стоят и дремлют годы,
Или, с родиной расставшись,
Ты скорбишь среди природы?
Ветер снег с ветвей бросает,
Словно пухом вся покрыта.
С новой силой воскресает
Все, что было пережито.
Сколько лютых слез, печали
Пред душою проходило:
На святой Руси сжигали
Богу, скорбное кадило.
Есть, скажи, страна другая,
Где бы больше скорбей было?
Из святых теперь святая,
Мукой Русь себя покрыла.
Назову многострадальной:
Все в тебе тревоги слиты.
«Боже, пред судьбой печальной
Нам терпение пошли Ты».
Скорбь минует, давши силы
Душам, в муке закаленным,
Чтоб служили до могилы
Богу сердцем обновленным.
Прочь вы, думы; снегу много,
И закат уж догорает.
Не легка пускай дорога,
Сердце силы собирает.
След не долго серебрится:
Снег поспешно заметает,
А на душу мир ложится,
Тихо дума отдыхает.
Последнее прости
Теперь, когда кончаю жить,
Смелее мысль моя.
Всегда, всегда благодарить
В молитве буду я
Тебя, Господь, — ведь жизнь прошла
Вся под Твоей рукой,
И я любила, как могла,
Наградой был покой.
Но не покой искала я —
Запала в сердце мне
Святая проповедь Твоя,
Распятый на Кресте.
Я с детских лет Тебя звала,
Спасителю благой.
Креста как радости ждала,
В тюрьме жила Тобой.
Здоровья, силы много дал —
Все возвратила их,
И Ты Твое как дар принял, —
Конец мой будет тих.
За все, Господь, благодарю:
Крест и Твоя Любовь
Всегда светили в грудь мою,
Бери всю жизнь, всю кровь.
Уж недалеко, в смертный час
Ты Ангела пошли:
Мне будет жутко — чтоб он спас,
Закрыл глаза мои.
В последний миг борьбы земной
Сомненья, муки, страсть
Сбегутся мрачною толпой,
Свою почуя власть.
Но не давай победы им
И дух мой защити,
Тоской смертельною томим, —
Прости меня, прости.
Страданьем много я жила,
Любовь Твою склони.
Я не припомню в мире зла;
Когда умру, прими.
Тайна Сибири
Много, тайга ты родная,
Скорби и муки таишь,
С ветром седым вспоминая,
Вечно ветвями шумишь.
Помнят высокие ели
Тропку — травой заросла, —
Здесь кандалами звенели,
Партия скованных шла.
Песни тоскливы, тягучи
В небо далёко неслись.
Слезы, страдальчески жгучи,
В землю сырую впились.
Сердце застыло в печали,
Жены меж ними брели,
Сжатые губы молчали,
Ноги оковы несли.
Много тропой неширокой
Партий прошло в рудники,
Там же, над речкой глубокой
Дремлют, склонясь, тальники.
Камень такой же невзрачный
Тайну сурово хранит,
Мечется воздух прозрачный,
Хочет он сдвинуть гранит.
Только струи, пробегая
Между песку и камней,
Шепчут, друг друга толкая:
«Знаем мы тайну о ней.
Годы с тех пор проходили,
Жадной гонимы судьбой.
Помнишь? Свидетели были
Небо да мы же с тобой…
Грустную песню шептали,
Как подходила она,
Губы сухие припали,
Думали, выпьют до дна.
Много душою страдала,
Что-то шептали уста,
Долго бедняжка бежала
И прилегла у куста.
Руки и ноги покрыты
Кровью — ужасна была.
Тучка, скорее скажи ты,
Кто и откуда пришла?» —
«Из рудников убежала, —
Бредит, недолго ей жить». —
«Свежая ночь покрывало
Женщине выдать спешит…
Только весной шаловливой
Мы высоко поднялись —
Кости, хранимые ивой,
К северу вдруг понеслись.
Много в те годы хранили
Тех, что от жизни ушли,
Тело их лаской омыли
И далеко погребли».
Много, тайга ты родная,
Скорби и горя впила.
Речка, струясь и ныряя,
К северу тайны несла.
Вдохновенье
Дорогое вдохновенье,
Чаще приходи,
Только эти лишь мгновенья
Красят жизни дни.
Много в жизни нашей горя,
Редко светлый день.
Слез людьми пролито море,
Счастья только тень.
Ты же, светлое мгновенье,
Красишь жизнь мою.
Я души моей движенья
В сердце хороню.
Воспоминанье
Кукушка кукует: ку-ку да ку-ку,
Уныло та песня звучит
И, в сердце моем вызывая тоску,
О детских годах говорит.
О, детские дни без забот и печали,
Всегда помяну вас добром,
А сердце подскажет: они миновали, —
Душа заскорбит о былом.
Желание
О Распятый, Тебя умоляю,
Дай силы молчать и терпеть,
Лишь темною-темною ночью
Тебе песни хвалебные петь.
Мне большего счастья не надо,
Хочу только ближним служить.
Ночами ж Тебя, мой Спаситель,
От чистого сердца хвалить.
Ласточка
Ласточка быстрая в небе летает,
Грусть и тяжелые мысли рассеет,
Сердце, ей радуясь, скорбь забывает,
Лучшие мысли она в нем посеет.
Вижу я детство, стоит оно снова:
Вот пред иконой лампада сияет,
Смотрит Спаситель любовно-сурово —
Сердце глядит и невольно рыдает.
Слезы катятся — о чем, я не знаю,
Чистые детски, невинно-святые.
С тихою радостью вас вспоминаю,
Светлые слезы, молитвы ночные.
О, почему я теперь так не плачу?
Эти бы слезы всю душу омыли.
Боже, зачем я сокровище трачу,
То, что мне детские дни подарили!
Смело и часто Тебя призывала,
С радостной грустью на образ глядела,
Совесть ни в чем тогда не упрекала,
Сердце к любимому Богу летело.
Боже, к Тебе вся душа возносилась,
Кроме Тебя, я весь мир позабыла.
Если б теперь я как прежде молилась,
Если б теперь я как прежде любила!
Вейся же, ласточка, в небе высоком,
Пой ты мне песни про сердце родное,
Радость и скорбь — все о прошлом далеком,
В сердце невинном, счастливом покое.
Пускай
Пускай надо мною смеются,
Пусть душу осудят мою,
Пускай драгоценное миро
На голые камни пролью.
Пусть будут забавою людям
Страданья и муки мои.
Я душу свою открываю —
Над ней посмеются они.
Тоску и молитву святую
В стихах я моих излила,
Мечты и желания сердца,
И все, чем я только жила.
Поймут ли меня, или буду
Напрасно я бисер метать?
Так пусть надо мною смеются —
Я все-таки буду писать.
Молитва
Спасителю Боже! Опять пред Тобой —
Ты душу мою защити.
Свободно молиться Тебе не дают,
Осмеяны чувства мои.
Так пусть же смеются, хоть тяжек тот смех,
И жизнь отравляет мою.
В минуту печали и скорби души
К Распятию ниц я паду.
А если тогда я тот образ святой
Иметь пред собой не смогу,
То все же Твой скорбный, страдающий Лик
Очами ума воскрешу.
Слово
Хочется вылить тоску одинокую,
Петь без конца я хочу.
Выскажу слово нагое, глубокое,
Душу на миг излечу.
Может быть, в слове вся горечь сердечная
Скатится, прочь убежит.
Только боюсь, что печаль моя — вечная,
Та, что и ночью не спит.
С детства подруга моя неразлучная
(Верно, родилась со мной),
Дума тревожная, в скорби нескучная,
Раною стала больной, —
Дума, тоска о далеких, манящих
Правде, любви, красоте,
Выше от злобного мира горящих,
Чуждых его суете.
Не заживай, моя рана глубокая,
Болью о правде кричи,
Чтоб не залили огни те далекие
Грязные злобы ключи.
Жгуча тревога души неотступная,
Что далеко от меня,
Как и от мира жестоко-преступного,
Тихого трепет огня.
Вижу и знаю, что зло неизбежное
В сердце — с пеленок, в крови;
В нем же забыты судьбою небрежною
Искры горячей любви.
Лесть окружает и страстным желанием
Хочет меня увенчать,
Скромный венок от любви и страдания
Мир устремился отнять.
Бейтесь же, волны страстей и томления,
Знаю, что мне тяжело, —
В жизни суровой давно утешение
Сердце в любви обрело.
Тяжесть спадает — тоску ядовитую
Радость сменяет всегда.
Слово сердечное, слово открытое
Мир не поймет никогда.
Белая роза
Кто-то цветок бархатистый
Бросил в холодную сталь;
Белый, живой и душистый,
Он мне рассеял печаль.
Быстро рука подхватила,
Крепко зажала шипы —
Алая кровь подступила,
Капнула на пол тюрьмы.
Жадно и с силой дышала
Грудь ароматом весны,
Злая тоска убежала,
Свежие думы ясны.
Думушка вдаль убегает,
Мысли, как ветер, быстры,
Вижу я: дети играют,
Жгут на поляне костры.
Пламя трещит и змеится,
Крупные искры летят,
Дед на террасу садится,
Смотрит любя на ребят.
Мама сошла на поляну,
Держит пальто и платок,
Первое — дочке-буяну,
Только она — наутек.
С визгом кустами накрылась,
Прыгнула, бросилась прочь.
В тучах луна притаилась.
Тихая, ясная ночь.
Сосны в костре догорели,
Дети в кружок собрались,
Весело песню запели,
В поле слова отдались.
Эту родную картину
Вижу, лаская цветок.
Мрачные стены раздвину —
Хлынет весенний поток.
Злая тревога, уйди же,
Воля к решетке идет.
Этой весною уж ближе
Станет она у ворот.
Свет сквозь окошко струится,
Отблески в сердце моем,
Дума на родину мчится,
Там она ночью и днем.
Вид белой розы душистой
Сердце во мне разбудил,
Мысль благодарности чистой
Тем, кто ее подарил.
В пути
Далекий путь, беги, беги,
Уж не видать родной тайги —
Степь широко легла,
И поезд мчится, дым волной,
А думы, мрачной и больной,
На сердце тень и мгла.
Вся мысль – туда, где лес молчит,
Где по Сибири Обь бежит,
Смела и глубока;
Восточней — младшая сестра,
До дна прозрачна и быстра,
Томь-родина-река.
На берег камни собирать
Любила часто прибегать;
В ее хрусталь-волне
С задором юности плыла,
Струя чтоб тело обняла,
И любо было мне.
До страсти лес густой любя,
Бывало, мчусь по полю я,
В руке всегда цветы.
И кинусь я под тень листвы
На бархат зеленй травы,
Под свежие кусты.
А тут кругом все степь одна,
И поднялась в душе со дна
Волна седой тоски.
Напрасно взором я вожу:
Везде, куда ни погляжу,
Пески, пески, пески.
Вся мысль о том, увижу ль я
Сибирь, родные мне края,
На грудь змеей легла.
Там лес по сердцу, он широк;
Глубок, прозрачен рек поток,
Там вольно я жила.
Но не томи меня, печаль,
Ведь прошлых, юных лет не жаль —
Мой доброволен путь.
Я с Богом смерти не боюсь
И, как умею, помолюсь,
К Кресту прижавши грудь.
Лети же, поезд, — дым кольцом,
Несется степь перед лицом,
Вперед, вперед скорей.
Ты, солнце юга, горячо
Ласкай усталое плечо
И душу мне согрей.
Этап
Солнце свои затаило лучи,
Где-то за тучами, выше горят;
Сердце больное, не рвись, не стучи,
Пусть обнаженные шашки блестят.
Ровно шагаем один за другим,
Слышишь, как быстро за нами бегут?
Вот показались родной за родным,
Все впереди, уж и мать моя тут.
Сердце тоскует, душа так болит,
Мечется, рвется, ей тесно во мне;
Путь наш суровый слезами облит,
Кто-то со скорбью нас крестит в окне.
Быстро шагаем, уж близко вокзал,
Слезы в груди и на сердце кипят,
Бросился б вон и до смерти бежал,
Горя б не слышать, не видеть солдат!
Вот на вокзале, ты слышишь, кричат,
С нами прощаясь, — и имя мое?!
Точно в могилу ложимся, спешат
Высказать, выкрикнуть горе свое.
Рядом конвой, а в висках кровь стучит:
Видишь? — запомни, навеки простись.
«Тише!» — не я, это сердце кричит,
Все замолчали и взглядом впились.
Вот уж в вагоне смотрю я в окно,
Вижу и тетю, и мать дорогих,
Все собрались на перроне давно,
Чтоб проводить и своих, и чужих.
Ты, дорогая, всех ближе стоишь,
Хочешь проститься со мною хоть тут, —
И о чужой, словно матерь, скорбишь,
Слезы смахнешь, а другие бегут.
Слышу свисток — к нам все кинулись вдруг,
Крики, крестящие руки слились,
Всех я крещу, и тебя, о мой друг!
Богу Христу за меня помолись.
Тронулся поезд, быстрее идет,
Все уж далеко отстали от нас,
Только, родная, бежишь все вперед,
Крестишь меня, не отводишь ты глаз.
Слезы-жемчужины катишь ручьем,
Бог да хранит тебя вечно! Прощай.
Матерь и ты теперь в сердце моем
Рядом — молюсь я, прости, вспоминай.
В грозу
Туча нависла темна,
Низко, до самой горы,
Мчится, отваги полна,
Дальше уносит дары —
Жемчуг, рубины, алмаз,
В молниях вся золотых, —
Вдруг серебром убралась,
Радугой вся налилась.
Солнце, насмешки тая,
Рвет синеву облаков, —
Снова красотка земля
Дышит простором лугов.
Так сердце застыло в скорбях.
Забывши Твою благодать,
Молитва осталась в устах,
Душа перестала внимать.
Отчаянье в грудь залегло,
Как тучи холодный покров;
Твоей благодати крыло
Не грело застывшую кровь.
Но вот я стою у Дверей:
Рубинами Чаша полна,
Тони же, печаль моя, в Ней,
Там Кровь стала — капли вина.
Прими же, земли красота,
От сердца любви глубину, —
Душа же навек отдана
Только Христу одному.
Песня
Не легкая доля нам в жизни досталась —
Сидим за решеткой стальной,
И холодно, голодно, некому вспомнить
О гибнущей жизни младой.
Вот солнышко выглянет, неба кусочек
Мы видим в окошке тюрьмы.
Хоть солнышко ярко, но только, родные,
Едва ли увидимся мы.
Ведь если не сгубят болезни и голод,
То снег обагрит наша кровь, —
Тогда, перед смертью, увидим природу,
И солнышко выглянет вновь.
Марии
Машина стучит и гремит;
Как сталь ударяет о сталь,
Так, грудь раздирая, стучит
Мне в сердце больное печаль.
Сидит хороша и тонка,
Но алые губы дрожат,
И здесь, у стального станка,
Не веселы думы лежат.
Мне в сердце глубоко легли
Слова о суровой судьбе,
Диктованы были ониПечалью сердечной тебе.
«Нет, счастья уже не видать,
Родились на горе свое;
Вот с малыми нищая мать:
Вы видите детство мое.
Теперь же тяжелой рукой
Тюрьма наложила печать
На нашу семью, и покой
Приходится в водке искать».
Сказала, опять за станок,
И я за работу взялась,
На грудь лег холодный комок, —
И мука чужая мне в душу впилась.
Машина стучит и гремит,
Сливается голос колес,
Но что мою душу томит
И держит она бремя слез?
Любовь это бурной волной
Старается муку залить
И тянется грудью больной,
Чтоб горе чужое допить.
Другу
Хотя выпал снежок
И теплу уж конец,
Но остался глубок
В сердце свежий рубец.
Помню поле в цвету,
Леса дикий простор,
Ярких звезд красоту
И задумчивый взор.
Как сестру полюбил;
Провожая меня,
«Не забудьте», твердил.
О, как много огня
Я в душе берегу,
Чтоб тебя обогреть;
Хоть прийти не могу,
Но тебе буду петь.
Отгони ты печаль,
Не скорби, не тоскуй,
Посылаю я вдаль
Братский мой поцелуй;
Много встречу друзей,
Крепко буду любить,
Но заботы твоей
Никогда не забыть.
Чаще, друг дорогой,
Вспоминай и пиши,
Знай, что вместе с тобой
И молитва души.
Хотя выпал снежок
И теплу уж конец,
Но остался глубок
В сердце свежий рубец.
Посвящение. В .П. К .
Вот и закат догорает.
Молча владыка сидит,
Родину он вспоминает
И на иконы глядит.
Тихо лампада сияет,
Образы ярко плывут,
Сердце в тиши созерцает
Душу, а мысли зовут
Вдаль, к белокаменной милой
Или в Чернигов родной.
Если б неведомой силой
Хоть бы минутой одной,
Этой минутой Пасхальной,
Там с дорогими пожить,
С радостной песнью похвальной
В храме Господнем служить!
В этом далеком селенье
Радостной грустью горит
Сердце, а лик Воскресенья
Мирную бодрость дарит.
«Ярче сияй мне, лампада,
Радостью душу согрей
О Победителе ада,
Смерти, греха и скорбей».
Вот и молитва, слетая
С уст, ко Христу полилась, —
Пасха, о Пасха святая,
Миру спасеньем зажглась.
Ярко лампада лучится,
Лаской сияют глаза,
Мягко в короткой реснице
Светится к Богу слеза.
Пусть ты в разлуке суровой —
Пасха! Воскресший Христос
Подал венец Свой терновый,
Чтобы и ты его нес.
Село Ручь. 1927 год
Вестник
Тихо голубь белокрылый
На мое окошко сел,
Он напомнил образ милый,
Свежий голос песню пел.
В этой песне оказались
Дорогие мне слова —
Снова сердце заметалось,
Кровь быстрее потекла…
Да, надолго скорби мука
Тяжело на грудь легла, —
Клевета или разлука
В жизни спутницей была.
Только если роковое
Избежать не в силах я,
Пусть же пламя боевое
Сохранит душа моя.
Добровольно путь страданья
Пройден мной, — еще приму
Я в борьбе за Крест изгнанье,
И могилу, и тюрьму.
Милый голубь, полети же,
Передай моим родным,
Что я много к счастью ближе,
Хоть иду путем иным.
Детям
Вот и звезда загорелась,
Манит, сияя вдали,
Глубже вздохнуть захотелось,
Тени на землю легли.
Быстро за матерью ночью
Сын-шалунишка бежал,
Ранней весеннею почкой
Он, наслаждаясь, играл.
Влез по дороге в окошко,
К детям склонился, шалит.
Милые чистые крошки,
Ваша душа не болит.
Спят, а во сне-то смеются,
Щечки румянцем горят,
Жгучие слезы не льются,
Дни только радость дарят.
О, если б жизнь проходила,
Как и весенняя ночь,
Мир и улыбку дарила,
Скорби отбросила б прочь.
Ждут нас печали, невзгоды,
Или злодейкой-судьбой
Лучшие силы и годы
Устланы будут борьбой.
Будет борьба та по силе
Или от горя, забот
К ранней нежданной могиле
Дни молодые сведет?
Спите, пока еще спится,
Сон и покой не бежит,
В детской пушистой реснице
Злая слеза не дрожит.
Спят беззаботные детки,
Воздух весенний так чист,
Скоро оденутся ветки
Радостно в шелковый лист.
Думушка думу сменяет,
Ночь коротка пронеслась,
А на востоке сияет
Зорька. Огнем разожглась.
Родине
Что ты, что ты, дума злая,
В грудь настойчиво стучишь?
Я давно, прощаясь, знала,
Что навеки разлучишь
Ты, судьба, с родной землею;
Много встречу я картин,
Но в тоске глаза закрою —
Милый призрак лишь один.
Струн, далекий и красивый,
Но холодный, как гранит,
Тихий звон неприхотливый
Сердце вечно сохранит.
Там леса густы, высоки,
Не обнимешь ствол вдвоем,
Речки быстрые глубоки,
С каменистым, твердым дном.
Есть такие же поляны,
И прекрасные леса,
Жгучим солнцем вечно пьяны,
Сини-сини небеса.
Посмотрю на них с любовью —
Ненадолго хороши,
Обольется сердце кровью
О родной тайге-глуши.
Ведь земля везде сырая,
И везде она родит.
Да, земля — но не родная,
Ничего не говорит.
Есть красоты неземные,
Горы, море с сединой,
Мне ж милы края иные,
Близок только Томск родной.
Так зачем же, дума злая,
Ты тревожишь грудь мою?
Ничего не забывая,
Я о родине пою.
Слезы
Удивляюсь порой
И смеюсь над собой,
Да смеяться душа не велит.
Слезы мне не понять,
Только в них благодать,
Сердце раны их влагой целит.
Пусть бегут горячей,
Чтоб от скорби моей
Не осталось бы даже следа.
Злые думы омыв
И печали забыв,
Отдохну, успокоюсь тогда.
Не отдам никому,
Крепче к сердцу прижму
Все, что дорого, что я люблю.
Осуждают, и пусть —
Затаю мою грусть,
Слезы тихие молча пролью:
То молитва души,
В ней оставь, потуши
Все, что тягостно мучило, жгло;
Пусть холодный мой ум
Полн насмешливых дум, —
Сердце радость и веру нашло.
В сердце радость звучит;
Удивясь, замолчит,
Ум, покорный лишь думе одной:
Если б скорбь отстранить,
Души всех наградить
Светлой радостью и тишиной.
Месяц
Вышел серебристый
Погулять на воле,
Свет его лучистый
Озарил все поле.
Под кустом рябины
Соловей певучий
Льется трелью длинной,
До высокой тучи.
Дальше покатился
Месяц шаловливый
И остановился
У реки игривой.
Шустрая речонка
Месяцу смеется,
Точит камни тонко
И о берег бьется.
Луч стрелой искристой
В волны окунулся,
Так что лещ костистый
С карасем проснулся.
Плавниками двинул,
Очень удивился,
Повернувши спину,
В водоросль зарылся.
А лучу неймется,
По воде гуляет,
В воздух сонный льется
Иль волну ласкает.
Струйки молчаливо
Лилию качали,
Наготу стыдливо
Листьями скрывали
И сквозь сон глубокий
Тихо, нежно пели.
Месяц светлоокий
Спрятался за ели.
Зорька молодая
В небе показалась.
Ночку провожая,
Утру улыбалась.
Слышу песню дорогую,
Ветер засвистал,
Он в Сибирь мою родную
Только что слетал.
И, свидетель удивленный,
Как себе, верна,
Над тайгой уединенной
Мысль моя жила.
День столицы шумно весел —
Слышу шум иной:
Едет лодка, всплески весел,
Эхо над водой.
А всего милей зимою
Яркий снега блеск,
Над застывшею рекою
Льда тревожный треск.
Не сули, Москва, веселье,
Краски, юг, не трать.
Мне милей лягушки пенье,
Кедров стройных рать.
Колыбель мою качали
Белые снега,
И задумалась в печали
По тебе, тайга.
Не томи души тоскою —
Больше не ступлю
Я на родину ногою,
Но всегда люблю.
Душа
Вышел месяц, озаряя
Мягким светом даль,
Снова, душу наполняя,
Поднялась печаль.
Ты о чем, душа, тоскуешь,
Вспомнила ль кого?
Или прошлое целуешь?
Не вернуть его.
Почему всегда с тоскою
Ты на мир глядишь,
Затуманишь взор слезою
И, скорбя, молчишь?
Знаю, душу приковали
Крепче всех цепей
Кандалы земной печали
И людских страстей.
Эти узы подневольной
Жизни, суеты
Налегли на сердце с болью,
Изломав мечты.
Не землею дух рожденный
Не к земле лежит,
И порой, освобожденный,
В небесах парит.
Только миг один, свободный,
Дух блаженства полн,
Ворочаясь в мир холодный,
Жаждет чистых волн.
А земля в грязи купает
Идеал святой.
Дух же мечется, рыдает,
Тяготясь землей.
Всюду вижу смерти жало,
Злоба и тоска;
Уж сама земля устала:
Тяжела рука
Грязной зависти и смеха;
Лучшее души —
Миру страстному потеха,
Так шути, пляши!
Дух, развратом оскорбленный,
Мчится в высоту,
В мире алчном он голодный,
Жаждет красоту.
Ярко красота сияет,
Рвусь за духом я —
А земля не отпускает,
Приковав меня.
Месяц спрятался за тучу,
Скоро и рассвет;
Я усну — а дух могучий,
Может быть, и нет.
П. А. С-о
Если б я могла порою
Мчаться за думою вдаль…
Если б усталой душою
Кто-то на грудь мою пал.
Если б слезу, что катится
С щек дорогих, отереть,
Вместе бы Богу молиться,
Вместе страдать и терпеть.
Тысяча верст отделяют
Нас, но молитву мою,
Знаю, Господь принимает,
Видя, что скорби таю.
Хоть далеко друг от друга,
Только почую всегда
Тяжесть креста иль недуга,
Горе ль случится, беда.
Будешь молиться душою —
Буду молиться и я,
Сердце любовью покрою
И помяну я тебя.
Пусть нам печаль достается,
Лучшей не надо судьбы —
Счастье земли разобьется,
К миру напрасны мольбы.
Сердце же в горе и в муке
Вечную радость найдет,
С Богом в тюрьме и в разлуке
Скромное счастие пьет.
Счастье
Мне не нужно наслаждений —
Не о том грущу,
Мира лучшего видений
Всей душой ищу.
Я люблю леса и поле;
Небо, звезды, ночь
Всю тоску мою и горе
Отгоняют прочь.
Но зачем кричат мне: «Счастье!»
А счастливых нет.
Не вернуть в порывах страсти
Пролетевших лет.
Все обманно и не вечно,
Издали блестит,
Улыбается сердечно —
Тернии таит,
Привлекает и погубит.
Как несчастен тот,
Кто поверит и полюбит —
Горе он найдет.
Для чего ж пути далеки,
Света не найдешь, —
Корни радости глубоки,
Жизнь лишь проклянешь.
Скажешь: все воображенье
В молодых мечтах —
И оставишь сожаленье
О былых годах.
Милый друг, пойдем со мною,
Радость я нашла,
Не солгу тебе, не скрою,
Что тоска жила
В сердце и рвала порою
Душу из груди.
Эти язвы я покрою
Счастьем впереди.
Все равно без муки крестной
Жизнь не проживешь:
Только кажется прелестной —
Кровию польешь
Путь себе. Оставь же дали,
В душу загляни.
В ней и радость, и печали,
Холод и огни.
Ты далёко, счастье близко,
Сердце разбуди,
Пусть мешают, жалят низко —
Ты вперед иди.
Но по общему примеру
Мира клеветы
Не старайся в сердце веру
Уничтожить ты.
Пусть осудят и смеются —
Друг, прости, идем.
Им ведь слезы остаются,
Мы же отдохнем.
К Богу, к Богу сердце рвется,
И к Нему душа зовет,
Но не может, хоть и бьется,
Оборвать земли тенет.
Не могу рукою властной
С наболевшего плеча
Сбросить иго злобы страстной,
Лжи одежды совлеча.
Вот с хрустальной чашей яда
Подошла неслышно лесть.
Источник