Доклад «Образовательная среда на уроке иностранного языка»
статья по теме
Статья содержит описание необходимой образовательной среды для создания благоприятной рабочей обстановки на уроке иностранного языка. К докладу прилагается презентация.
Скачать:
| Вложение | Размер |
|---|---|
| obrazovatelnaya_sreda.docx | 19.57 КБ |
| sozdanie_sredy.pptx | 78.57 КБ |
Предварительный просмотр:
« Создание благоприятной образовательной среды
на уроке иностранного языка»
« Студент, настроение которого в большинстве создаётся обстановкой на каждом шагу, там, где он учится, должен видеть перед собою только высокое, сильное и изящное… Храни его Бог от тощих деревьев, разбитых окон, серых стен и дверей, обитых ровной клеёнкой ». ( А.П. Чехов, «Скучная история»)
Деятельность общеобразовательной школы направлена как на изучение базового содержания образования, так и на овладение дифференцированной части образования, отвечающей склонностям, интересам и способностям учащихся. К конкретным составляющим среды можно отнести:
-микрорайонная и др.
С функциональной точки зрения среда определяется как то, среди чего пребывает ребёнок, посредством чего формируется его образ жизни, что опосредует его развитие и «осредняет» личность. В любом случае образовательная среда должна быть: обучающей, развивающей, воспитывающей, информативной.
Основой создания среды является взаимодействие. С позиции личностно- ориентированного подхода, среда- это добровольное, свободное образование участников, объединённых для совместного решения проблем и соучастия в деятельности, способных реализовать свои возможности, проявить творческую индивидуальность во взаимодействии. Для возникновения взаимодействия необходимо «погрузить» учащихся в такие ситуации, как соучастие в коллективной работе, оказание внимания к сверстникам и др.
Культура становится неотъемлимой частью всей жизнедеятельности человека. Основная задача учителя- формирование такой культурной среды, которая может воздействовать на учебный процесс. Образовательная среда станет более устойчивой, если будут учтены неповторимость личности, право на свободу выбора, ответственность каждого участника той или иной ситуации. Поэтому учитель должен быть «дирижёром» формирующейся образовательной среды.
Экологизация образовательной среды . Формирование и развитие человека во многом зависит от природного окружения, от совокупности предметов и явлений природы, которые включены в сферу деятельности человека. Они оказывают влияние не только на развитие отдельных отраслей хозяйства, но и на самих людей, на обычаи и нравы народов, на их темперамент. Многие выдающиеся учёные и педагоги указывали на огромное воспитательное значение общения детей с природой.
Детство, личность, общество. Три масштабных понятия, которые тесно взаимосвязаны, составляют основу друг друга и входят в научное мировоззрение экологии детства. Ребёнок стоит на первом плане, так как, начиная с детства, он сам «работает над своей личностью», впитывая в себя окружающую действительность.И тем полноценнее разовьётся личность, чем внимательнее будут её воспитатели и чем благоприятнее будет окружающая среда в плане психическом, физическом, эмоциональном и экологическом.
Экологически чистая среда воспитания ребёнка представляется тремя компонентами:
- Естественно- природный. Воспитание приближено к самой природе, учитывая психофизиологические особенности развития организма ребёнка.
- Социальное окружение ребёнка, способствующее освоению им новых видов деятельности, социальных ролей, формируя отношения с людьми.
- Пространство культуры, выступающей характеристикой взаимодействия человека и природы. Развитие личностного мира ребёнка осуществляется путём восхождения от индивидуального к духовно- практическому опыту человечества с целью воспитания человека культуры с опорой на национальную культуру.
Проблемами формирования здоровой среды занимается валеология ( педагогика здоровья).
Под образовательной средой можно понимать совокупность элементов, оказывающих жизненно значимые влияния на школьников в процессе образования. Её элементы: организация процесса обучения и воспитания ( учебный план, расписание занятий, длительность уроков и перемен и т.д.), методы и формы обучения, психологический фон уроков, санитарно- гигиенические условия образовательного учреждения, двигательный режим учащихся, питание, медицинское обеспечение и оздоровительные процедуры в течение дня.
Эстетизация образовательной среды . Воспитательная роль школьного интерьера несомненна. Существует нормативный документ , определяющий санитарно- гигиенические и эстетические условия образовательной среды. Учебные помещениядолжны отвечать комплексу требований- педагогическим, гигиеническим, психологическим, функциональным. Архитектурное решение помещений должно обеспечивать пространственную организацию различных форм и методов обучения- коллективных, групповых, индивидуальных, что предполагает некоторую универсальность их габаритов. Интерьер каждого кабинета должен иметь своё «лицо» и отвечать требованиям эргономики ( световой и цветовой климат, естественная освещённость, ориентация по частям света, температурный режим, вентиляция). Существует понятие «цветовой душ». В зависимости от принятой цветовой среды усвоение учебных программ может быть различным. Доказано, что жёлтый и оранжевые цвета способствуют улучшению умственной деятельности, концентрации внимания, но возбуждают и быстро утомляют, они должны быть «разбавлены» Красный цвет обладает стимулирующим воздействием, он нервирует человека. Ему место- на лестничных клетках.
Зелёный и голубой цвета- любимые старшеклассниками. Они вызывают чувство свежести, снимают возбуждение и усталость, успокаивают.
Фиолетовый цвет- аморфный, безжизненный. Он вызывает печаль и пассивность.
Коричневый и оливковый цвета несколько успокаивают, вызывают депрессию, притупляют эмоции.
Белый и светло- серый цвета при их изобилии в интерьере производят впечатление холода, пустоты.
Использование пластика приводит к накоплению статического электричества и пыли, а пестрота расцветок раздражает и утомляет.
Доказано, что школы с более высокими эстетическими качествами отличаются низким уровнем проявлений вандализма.
Информативность образовательной среды. Использование стен кабинета для размещения информации вариативно. Самая информативная стена- напротив окон. Задняя стена кабинета неудобна для восприятия, поэтому вдоль неё обычно размещаются шкафы с дидактическими материалами. Стена с оконными проёмами не должна использоваться ни для каких целей, т.к. против света любая информация плохо воспринимается. Эти принципы размещения информации просты, логически оправданы и во многом способствуют формированию уважения к школе, удовлетворяют познавательный интерес учащихся, воспитывают эстетический вкус. Наиболее популярны в настоящее время съёмные информативные стенды, которые позволяют чаще обновлять информацию.
Диалоговая среда. В наши дни актуализировалась проблема духовности человека, его социализации, так как именно включённость в систему общественных отношений определяет его жизненную позицию. Формирование в ребёнке этнической, религиозной, культурной и ролевой терпимости не может идти в порядке абстрактного процесса, автономизированного в стенах классной комнаты. Соседство вызывает интерес, а интерес- терпимость. Исходя из этого, необходимо с самых ранних лет обучения формировать интерес учащихся к культурным традициям всех народов, подчёркивая уникальность и бесценность каждого из них. В школьной среде необходимо формировать диалог культур, традиций, обычаев- в этом залог культуры и цивилизованности будущей личности.
Исходя из всего вышеизложенного, можно сделать вывод, что для того, чтобы процесс обучения стал плодотворным, неоходимо создать благоприятную образовательную среду, учитывая все её аспекты.
Источник
Студент настроение которого обычно создается обстановкой должен
Есть в России заслуженный профессор Николай Степанович такой-то, тайный советник и кавалер; у него так много русских и иностранных орденов, что когда ему приходится надевать их, то студенты величают его иконостасом. Знакомство у него самое аристократическое; по крайней мере, за последние двадцать пять – тридцать лет в России нет и не было такого знаменитого ученого, с которым он не был бы коротко знаком. Теперь дружить ему не с кем, но если говорить о прошлом, то длинный список его славных друзей заканчивается такими именами, как Пирогов, Кавелин и поэт Некрасов, дарившие его самой искренней и теплой дружбой. Он состоит членом всех русских и трех заграничных университетов. И прочее и прочее. Все это и многое, что еще можно было бы сказать, составляет то, что называется моим именем.
Это мое имя популярно. В России оно известно каждому грамотному человеку, а за границею оно упоминается с кафедр с прибавкою известный и почтенный. Принадлежит оно к числу тех немногих счастливых имен, бранить которые или упоминать их всуе в публике и в печати считается признаком дурного тона. Так это и должно быть. Ведь с моим именем тесно связано понятие о человеке знаменитом, богато одаренном и, несомненно, полезном. Я трудолюбив и вынослив, как верблюд, а это важно, и талантлив, а это еще важнее. К тому же, к слову сказать, я воспитанный скромный и честный малый. Никогда я не совал своего носа в литературу и в политику, не искал популярности в полемике с не веждами, не читал речей ни на обедах, ни на могилах своих товарищей… Вообще на моем ученом имени нет ни одного пятна и жаловаться ему не на что. Оно счастливо.
Носящий это имя, то есть я, изображаю из себя человека шестидесяти двух лет, с лысой головой, с вставными зубами и с неизлечимым tic’oм. Насколько блестяще и красиво мое имя, настолько тускл и безобразен я сам. Голова и руки у меня трясутся от слабости; шея, как у одной тургеневской героини, похожа на ручку контрабаса, грудь впалая, спина узкая. Когда я говорю или читаю, рот у меня кривится в сторону; когда улыбаюсь – все лицо покрывается старчески-мертвенными морщинами. Ничего нет внушительного в моей жалкой фигуре; только разве когда бываю я болен tic’oм, у меня появляется какое-то особенное выражение, которое у всякого, при взгляде на меня, должно быть, вызывает суровую внушительную мысль: «По-видимому, этот человек скоро умрет».
Читаю я по-прежнему не худо; как и прежде, я могу удерживать внимание слушателей в продолжение двух часов. Моя страстность, литературность изложения и юмор делают почти незаметными недостатки моего голоса, а он у меня сух, резок и певуч, как у ханжи. Пишу же я дурно. Тот кусочек моего мозга, который заведует писательскою способностью, отказался служить. Память моя ослабела, в мыслях недостаточно последовательности, и, когда я излагаю их на бумаге, мне всякий раз кажется, что я утерял чутье к их органической связи, конструкция однообразна, фраза скудна и робка. Часто пишу я не то, что хочу; когда пишу конец, не помню начала. Часто я забываю обыкновенные слова, и всегда мне приходится тратить много энергии, чтобы избегать в письме лишних фраз и ненужных вводных предложений, – то и другое ясно свидетельствует об упадке умственной деятельности. И замечательно, чем проще письмо, тем мучительнее мое напряжение. За научной статьей я чувствую себя гораздо свободнее и умнее, чем за поздравительным письмом или докладной запиской. Еще одно: писать по-немецки или английски для меня легче, чем по-русски.
Что касается моего теперешнего образа жизни, то прежде всего я должен отметить бессонницу, которою страдаю в последнее время. Если бы меня спросили: что составляет теперь главную и основную черту твоего существования? Я ответил бы: бессонница. Как и прежде, по привычке, ровно в полночь я раздеваюсь и ложусь в постель. Засыпаю я скоро, но во втором часу просыпаюсь, и с таким чувством, как будто совсем не спал. Приходится вставать с постели и зажигать лампу. Час или два я хожу из угла в угол по комнате и рассматриваю давно знакомые картины и фотографии. Когда надоедает ходить, сажусь за свой стол. Сижу я неподвижно, ни о чем не думая и не чувствуя никаких желаний; если передо мной лежит книга, то машинально я придвигаю ее к себе и читаю без всякого интереса. Так, недавно в одну ночь я прочел машинально целый роман под странным названием: «О чем пела ласточка». Или же я, чтобы занять свое внимание, заставляю себя считать до тысячи, или воображаю лицо кого-нибудь из товарищей и начинаю вспоминать: в каком году и при каких обстоятельствах он поступил на службу? Люблю прислушиваться к звукам. То за две комнаты от меня быстро проговорит что-нибудь в бреду моя дочь Лиза, то жена пройдет через залу со свечой и непременно уронит коробку со спичками, то скрипнет рассыхающийся шкап или неожиданно загудит горелка в лампе – и все эти звуки почему-то волнуют меня.
Не спать ночью – значит каждую минуту сознавать себя ненормальным, а потому я с нетерпением жду утра и дня, когда я имею право не спать. Проходит много томительного времени, прежде чем на дворе закричит петух. Это мой первый благовеститель. Как только он прокричит, я уже знаю, что через час внизу проснется швейцар и, сердито кашляя, пойдет зачем-то вверх по лестнице. А потом за окнами начнет мало-помалу бледнеть воздух, раздадутся на улице голоса…
День начинается у меня приходом жены. Она входит ко мне в юбке, непричесанная, но уже умытая, пахнущая цветочным одеколоном, и с таким видом, как будто вошла нечаянно, и всякий раз говорит одно и то же:
– Извини, я на минутку… Ты опять не спал?
Затем она тушит лампу, садится около стола и начинает говорить. Я не пророк, но заранее знаю, о чем будет речь. Каждое утро одно и то же. Обыкновенно после тревожных расспросов о моем здоровье она вдруг вспоминает о нашем сыне офицере, служащем в Варшаве. После двадцатого числа каждого месяца мы высылаем ему по пятьдесят рублей – это главным образом и служит темою для нашего разговора.
– Конечно, это нам тяжело, – вздыхает жена, – но пока он окончательно не стал на ноги, мы обязаны помогать ему. Мальчик на чужой стороне, жалованье маленькое… Впрочем, если хочешь, в будущем месяце мы пошлем ему не пятьдесят, а сорок. Как ты думаешь?
Ежедневный опыт мог бы убедить жену, что расходы не становятся меньше оттого, что мы часто говорим о них, но жена моя не признает опыта и аккуратно каждое утро рассказывает и о нашем офицере, и о том, что хлеб, слава богу, стал дешевле, а сахар подорожал на две копейки – и все это таким тоном, как будто сообщает мне новость.
Я слушаю, машинально поддакиваю, и, вероятно, оттого, что не спал ночь, странные, ненужные мысли овладевают мной. Я смотрю на свою жену и удивляюсь, как ребенок. В недоумении я спрашиваю себя: неужели эта старая, очень полная, неуклюжая женщина, с тупым выражением мелочной заботы и страха перед куском хлеба, со взглядом, отуманенным постоянными мыслями о долгах и нужде, умеющая говорить только о расходах и улыбаться только дешевизне, – неужели эта женщина была когда-то той самой тоненькой Варею, которую я страстно полюбил за хороший, ясный ум, за чистую душу, красоту и, как Отелло Дездемону, за «состраданье» к моей науке? Неужели это та самая жена моя Варя, которая когда-то родила мне сына?
Я напряженно всматриваюсь в лицо сырой, неуклюжей старухи, ищу в ней свою Варю, но от прошлого у ней уцелел только страх за мое здоровье да еще манера мое жалованье называть нашим жалованьем, мою шапку – нашей шапкой. Мне больно смотреть на нее, и, чтобы утешить ее хоть немного, я позволяю ей говорить что угодно и даже молчу, когда она несправедливо судит о людях или журит меня за то, что я не занимаюсь практикой и не издаю учебников.
Кончается наш разговор всегда одинаково. Жена вдруг вспоминает, что я еще не пил чаю, и пугается.
– Что ж это я сижу? – говорит она, поднимаясь. – Самовар давно на столе, а я тут болтаю. Какая я стала беспамятная, господи!
Источник