Смерть принимали с радостью

ЖизньПрощай, грусть: Почему
не бывает «неправильной» реакции на смерть

Иногда мы не плачем, и это тоже нормально

Сложно найти более универсальную тему, чем смерть: каждому из нас предстоит не только встретить собственную, но и пережить утрату близких — друзей, родственников, партнёров, знакомых. Но, кажется, мало что люди подвергают такой цензуре, как чужую реакцию на смерть: окружающим она может показаться избыточной, но чаще — недостаточной. Разбираемся, почему никаких «правильных» чувств в такой ситуации быть не может.

Самая известная теория, описывающая чувства людей при столкновении со смертью, — пять стадий горя, описанных американским психологом Элизабет Кюблер-Росс. Вы наверняка о ней слышали — её регулярно обыгрывают в поп-культуре, от «Симпсонов» до «Робоцыпа». Значительная часть работы Кюблер-Росс была посвящена умирающим пациентам и ощущениям, которые испытывают люди в ожидании смерти. Кюблер-Росс считала, что пациенты часто осознавали, что умирают, и им было легче справляться с этим, когда они и окружавшие их люди признавали страшное и неизбежное. По её мнению, перед смертью человек проходит пять стадий: отрицание, гнев, торг, депрессию и принятие.

Позднее Кюблер-Росс пришла к мысли, что близкие умирающих людей проходят те же процессы — а вслед за книгой «О смерти и умирании», увидевшей свет в конце шестидесятых, в 2005 году она выпустила книгу «О горе и горевании». К этому времени идея пяти стадий окончательно укрепилась в массовом сознании. Это простая и понятная теория — все мы можем представить себе и отрицание, когда впервые слышим, что дорогой нам человек умирает, и торг — бурные обсуждения того, что всё обойдётся, и гнев из-за того, что человек оставляет нас слишком рано, и депрессию, и, наконец, принятие, которое должно помочь жить дальше.

Стадии Кюблер-Росс делают потерю дорогого человека более универсальным опытом — но в этом и загвоздка. Критики теории настаивают, что то, что мы испытываем после смерти близкого, мало похоже на чёткий план или карту, где мы идём от одного пункта к другому. И хотя Кюблер-Росс описала большой спектр эмоций, которые мы можем испытывать при столкновении с горем, нет никакой гарантии, что одна обязательно будет следовать за другой, что мы не столкнёмся с несколькими сразу или что мы не застрянем на одной из них.

В индонезийском округе Тана-Тораджа телу отводят специальную комнату в доме,
а остальные члены семьи общаются с ним практически так же, как если бы он был жив — даже символически кормят

Тем не менее идея, что есть «правильный» способ пережить смерть, по-прежнему популярна. Мы знаем, что рано или поздно должны принять тот факт, что дорогого человека с нами больше нет — а теория о стадиях делает этот путь более чётким и прямым. Для многих диапазон эмоций, которые кажутся допустимыми в такой ситуации, и вовсе сводится к одной — горю. Кажется, что чем больше мы любили человека при жизни, тем меньше после его смерти остаётся места для других чувств — а глубина тоски должна быть прямо пропорциональна нашей привязанности.

В реальности всё сложнее: смерть, как и любое другое значимое событие, может вызывать у нас самые разные эмоции. Образ, который возникает у нас перед глазами, когда мы думаем о похоронах — плачущие гости в чёрной одежде, печальная музыка, при желании, церковная церемония, — кажется универсальным, но на самом деле он очень сильно связан с европейскими культурными установками. Вспомните похороны гавайского музыканта Израэля Камакавивооле, кадры из которых можно увидеть в его посмертно выпущенном клипе «Somewhere over the rainbow». Меньше всего они похожи на традиционное долгое и тяжёлое прощание: толпа поклонников Камакавивооле радовалась, когда его прах развеяли над Тихим океаном. В американском Новом Орлеане, где смешались африканские и европейские традиции, долгое время были популярны «джазовые похороны»: провожавших покойника сопровождал оркестр, который по дороге к кладбищу играл грустную музыку, а на пути от него — радостную, так что траурная процессия превращалась практически в парад.

В некоторых странах есть традиции, которые кажутся и вовсе немыслимыми: например, в индонезийском округе Тана-Тораджа человек считается умершим, только когда родственники накопят достаточно денег на необходимые похоронные ритуалы. На это могут уйти месяцы и даже годы: в это время телу отводят специальную комнату в доме, а остальные члены семьи общаются с ним практически так же, как если бы он был жив — даже символически кормят. На Мадагаскаре есть традиция фамадихана — «переворачивание костей»: раз в несколько лет родственники выкапывают тела умерших близких, оборачивают их в новый шёлковый саван, общаются и танцуют с ними, а затем кладут обратно в могилу.

Конечно, всё это не значит, что этим ритуалам нужно следовать (фамадихану, например, связывают с распространением на Мадагаскаре чумы, которая в других странах давно осталась исключительно болезнью Средневековья) — но они показывают, каким разным может быть отношение к смерти и как можно ощущать присутствие человека после неё. Но даже если не брать во внимание страны, где смерть считается частью жизненного цикла и к ней относятся спокойнее, чувства, которые мы испытываем по отношению к ней, сложнее, чем просто горе.

«В связи со смертью близкого и любимого человека людям предстоит испытать весь спектр эмоций, не только грусть и печаль, — отмечает клинический и юнгианский психолог Мария Долгополова. — А бывает и такое, что в этой смеси чувств до воспеваемой в литературе и культуре светлой грусти человек так и не „добирается“ (это неблагоприятный вариант). И связано это всё не со степенью любви или нелюбви к умершему, а с собственным психологическим благополучием и привычками обращения со своими эмоциями». Национальная служба здравоохранения Англии в гиде по тому, как справиться с потерей, рассказывает, что человек может испытывать самые разные чувства, услышав о смерти — не только всепоглощающую тоску, но и усталость, и злость (на того, кто умер, на состояние, которое привело к этому, и даже на бога и высшие силы), и вину из-за того, что не успел сказать умершему, или что не смог предотвратить смерть.

Вопреки распространённым представлениям, сразу после смерти близкого мы часто испытываем не грусть и боль, а шок и ступор. Так было и с дизайнером Катей: «Мой очень близкий друг погиб десять лет назад, совершенно случайно и неожиданно. Несчастный случай, — рассказывает она. — Когда мне позвонили и сказали это, я подумала, что это розыгрыш, потом у меня началась истерика, а потом я обзвонила все морги, потому что не верила, что это правда. Нашла морг, где он числится, и тогда уже поверила». По словам Кати, в первые дни после смерти друга она была взвинчена и обсуждала то, что произошло, со всеми, кто её окружал, даже с таксистами. «Потом у меня начался ступор, как будто из меня вынули всю душу и внутренности. Очень пустое и тихое чувство, как когда все слёзы уже выплаканы и плакать больше нечем, — говорит она. — Шоковое состояние, когда все эмоции отключаются и становится просто никак. Думаю, это защитная реакция, чтобы притупить боль». По словам Кати, самая сильная боль наступила через несколько месяцев, когда прошёл шок. Окончательно она пришла в себя только через восемь лет.

Многие испытывают чувство вины за то, что радуются или веселятся в период траура, но радость нужна для переживания утраты — она помогает чувствовать благодарность по отношению к умершему

Но если ступор, как и всепоглощающая тоска, кажется естественной реакцией на стрессовое событие (особенно если смерть была внезапной), то о других эмоциях говорят реже. По мнению Марии Долгополовой, труднее всего конструктивно пережить и осознать злость — на себя (когда человек думает, что причастен к смерти, что недостаточно заботился об умершем, недостаточно сделал, чтобы предотвратить трагедию, или не сказал ему, что думал) или на умершего близкого. Похожие чувства испытывала домохозяйка Полина: её отец умер за неделю до её четырнадцатого дня рождения, а до того около полугода болел, почти не вставая с постели. «Всё это время мы с ним почти не разговаривали и даже не виделись, хотя он был в соседней комнате, и о том, что происходит, я почти ничего не знала, — говорит она. — Его смерть вызвала у меня смешанные чувства — к горю добавилось стыдное ощущение облегчения (так как некомфортная ситуация и фоновое тревожное ожидание наконец разрешились) и обида на умершего. Мне было очень жаль себя и маму, казалось, что отец поступил безответственно, оставив нас вдвоём в такой ситуации, и моё будущее теперь под угрозой».

Полина говорит, что пережить потерю эти сложные чувства не помогли: «Предполагалось, что мы не будем сидеть и плакать неделями, а сразу же начнём „жить дальше“ — естественно, ни к чему хорошему это не привело, а процесс горевания пришлось потом перезапустить и пережить с помощью психотерапевта». По мнению Марии Долгополовой, если горевание протекает гармонично, человек со временем унимает чувство вины или прощает умершего за проступки. «Второе особенно важно, когда человек погиб из-за очевидной собственной неосторожности или самодеструктивности. В этом случае его родным для завершения горевательного процесса необходимо будет в том числе признать свою злость к нему», — добавляет она.

Ещё одно чувство, о котором не принято говорить, — облегчение, которое можно испытать, когда умирает близкий человек после долгой болезни. Кажется, оно противоречит самой идее любви — те, кто решается рассказать о нём, стыдливо добавляют, что не желали другому смерти и не ждали её. Специалисты считают, что в этой ситуации мы испытываем сложные эмоции. Чувство облегчения не означает, что человек не переживает утрату — но вместе с ней возникает целый комплекс неоднозначных эмоций. Тяжелобольной родственник требует постоянного и часто долгого ухода — нередко для того, чтобы помогать ему, человек отказывается от собственных целей, планов и свободного времени, а после смерти может вновь к ним вернуться, испытав то самое облегчение. Дни, месяцы и годы, проведённые в напряжении (не станет ли ему или ей хуже? Не навредит ли он или она себе из-за деменции?), выматывают, как и любая другая долгая и тяжёлая работа, — неудивительно, что человек чувствует облегчение, когда она доходит до логического финала. Можно и радоваться, что страдания близкого закончились, — всё это не значит, что умерший забыт или что его память предают.

Наконец, ещё одна эмоция, которая кажется неуместной при разговоре о смерти, — радость: кажется, что испытывать её можно, только если мы не любили умершего. На деле всё сложнее: Мария Долгополова подчёркивает, что человек чувствует не только то, что хочет чувствовать. «Например, если любимый человек, притом что он был сильно любимым, причинял одновременно боль или дискомфорт при жизни, после его смерти у близких среди иных чувств будет иметь место некая радость освобождения от боли и дискомфорта (любовь не перечёркивающая)», — говорит она.

Многие испытывают чувство вины за то, что радуются или веселятся в период траура, но Мария Долгополова отмечает, что радость нужна для переживания утраты — она помогает чувствовать благодарность по отношению к умершему. «Отношение к смерти в нашей семье всегда было не из разряда „Как плохо, что человек ушёл“, а скорее „Как много хороших моментов мы помним о человеке“, — рассказывает продюсер соцсетей Алик. — На похороны собираются все родственники, и для меня это всегда смех. Все дяди и тёти начинают вспоминать детство, как вместе лазили по деревьям, выставляли патруль у мертвого голубя (это семейная легенда) или по сугробам пытались добраться до дома. Так сложилось, что предыдущие поколения в нашей семье росли вместе, фактически в одном доме у бабушки с дедом». Алик говорит, что, вспоминая хорошее, что было связано с человеком, легче справиться с утратой: «Плюс у меня выработалось чёткое отношение к жизни и смерти — важно, что ты оставишь после себя. Не грусть, а лёгкость и смех. Мне кажется, это здорово».

Сложно представить себе, что все отношения между людьми можно уместить в одну «удобную» схему (хотя многие и пытаются) — но с отношениями с умершими близкими (которые не заканчиваются после их ухода из жизни) это происходит регулярно. Тема смерти по-прежнему остаётся табуированной, её боятся обсуждать — а значит, вместо реальных историй мы слышим о социально приемлемых клише. Правда в том, что единственно «уместного» способа переживать горе не существует — так же как нет единственно «уместного» способа справляться с трудностями и тяжёлыми событиями в жизни. Все мы имеем право переживать боль и утрату так, как легче и комфортнее, — иногда полезно вспоминать, что стандартного рецепта нет.

Источник

Жизнь на земле — скорбь или благо? Радоваться или горевать, когда человек умирает?

Приблизительное время чтения: 6 мин.

В редакцию журнала «Фома» пришел вопрос читательницы:

Не так давно похоронила сразу двоих дорогих мне людей. Начала изучать мнение Церкви о смерти, беседовать с батюшками, читать Писание. И вот какой парадокс: все батюшки меня утешали тем, что — судя по обстоятельствам жизни и смерти – мои, скорее всего, сейчас в раю, что им там лучше, чем здесь, и что Бог никому зла не желает. Но в Писании сам Бог почитает земную жизнь за благо. В Библии об этом говорится во многих местах. «Чти отца твоего и матерь твою, да благо тебе будет, да долголетен будешь на земле». И в 90-м псалме: «Долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое». Получается, жизнь на земле — никакая не скорбь, а благо? Тогда почему батюшки говорят, что надо радоваться, а не горевать, когда христианин отходит к Богу, особенно если это дети до 7 лет — они, мол, точно сразу в рай попадают. Но как же так? Бог обделил одним благом и дал другое?

На вопрос отвечает протоиерей Александр Елатомцев, настоятель храма Рождества Христова в селе Рождествено Московской области

Отец Александр, так жизнь на земле — это скорбь или благо?

Земная жизнь не может быть ничем, кроме блага, по той простой причине, что ее создал сам Бог. И несмотря на все испытания, тяготы и лишения, верующий человек не перестает видеть ее красоту и чувствовать радость — к примеру, в создании семьи, рождении детей… Так что

неправда, что все земные радости — зло, от которого христианство учит нас избавляться.

Но все же неслучайно в погребальных стихирах преподобного Иоанна Дамаскина есть такие слова (в русском переводе): «Какая житейская радость не смешана с горем? Какая слава стоит на земле непоколебимо? Все ничтожнее тени; все обманчивее сновидений: одно мгновение — и смерть все отнимает. Но, Христе, как Человеколюбец упокой того, кого Ты избрал Себе, во свете лица Твоего и в наслаждении красотою Твоею».

Эти слова — напоминание нам, что все земные радости конечны, как и само наше пребывание здесь, на Земле. Но это вовсе не означает, что жизнь — сплошное страдание, заповеди — суровые запреты, а смерть — избавление от мук. А между тем, если попросить современного человека назвать основные заповеди, он начнет перечислять: не убей, не укради, не сотвори себе кумира… То есть люди чувствуют себя настоящими узниками — этого нельзя, того нельзя… А что можно?

На самом деле источник большинства наших страданий в нашем собственном занудстве и неумении радоваться жизни.

Представьте, что вы солдат-срочник перед демобилизацией: вы можете буквально лезть на стенку — до того невыносимым может вам казаться терпеть все тяготы военной службы еще бесконечные несколько дней; а можете жить в радостном предвкушении скорой встречи с близкими. Если уметь радоваться, всю жизнь можно прожить счастливо — и тогда смерть будет не избавлением, а приобретением.

Но как можно — не в идеале, а в реальности — радоваться, когда человек умирает?

Для нас, христиан, смерть — «воскресение из мертвых и жизнь будущего века», а не просто загробное существование. Вот почему смерть мы воспринимаем как радость, как возможность обрести вечную жизнь. Вот и апостол Павел говорит: Для меня жизнь — Христос, и смерть — приобретение (Фил 1:21)

И все таки, если земная жизнь — благо, нам же должно быть грустно с ней расставаться…

Да, мы не можем не любить эту жизнь. Как хорошо дышать этим воздухом, как здорово купаться в реке! А какое счастье влюбиться! Вот только при этом всегда в центре должен быть Господь. Но чаще бывает наоборот: блага земной жизни становятся самоцелью и вместо того, чтобы приводить нас к Богу, отводят от Него.

Скажу больше: величайшая ошибка — считать все приобретенное на земле своей собственностью, приписывать все заслуги себе. И человек лежит на смертном одре и сожалеет о том, что оставляет здесь, на земле: о том, что делал, о детях, о доме, о любимой машине…

главная христианская мудрость: живи, радуйся, но не привязывайся к земному.

Это не означает, что не надо привязываться к ближним. Просто надо понимать, что настоящая любовь к ним не обрывается смертью. Любить их — значит надеяться быть с ними и в вечной жизни.

Но там все-таки лучше?

«Там» совсем не обязательно должно быть лучше. И потом, где гарантия, что произойдет наше соединение с Богом? Не факт, что человеку в принципе будет хотеться попасть к Нему. Многие рай представляют какой-то бесплатной харчевней. Мы и правда не знаем, в каких формах будет происходить наше богообщение в раю, но верим, что будем испытывать огромную радость от самого факта пребывания с Ним, общения и большего Его узнавания.

Однако все это справедливо для человека, который на протяжении земной жизни жил со Христом и ждал своего воскресения. А если ему благодать общения с Богом неведома и неинтересна? Неужели вы думаете, что Господь его насильно к себе протащит?

Чем же тогда отличается земная жизнь от загробной?

Главное отличие в том, что здесь душа и тело вместе. Тело без души — труп, душа без тела — призрак. Человек был создан в единстве души и тела, чтобы эти две части никогда не разлучались, чтобы они взаимопроникали друг друга. Разделение души и тела и есть смерть.

Когда человек умирает, душа отрывается от тела и человек испытывает страх и боль, потому что рвутся созданные Богом связи. Но если душа успела полюбить Бога, она знает: ей остался всего один шаг до воскресения.

Но даже радость праведников от встречи с Богом после смерти не полная — и останется такой до Второго Пришествия Христова и всеобщего воскресения, когда не только их души, но и тела почувствуют эту радость. И здесь, на Земле, мы еще можем что-то сделать для своей души, а вот представ перед Богом — уже нет.

Почему же тогда одним Господь дарует долгую земную жизнь, а других забирает быстро?

Это вопрос, на который у нас нет ответа. Действительно, люди часто ломают голову, почему Господь забрал того или иного человека так рано или послал им самим неизлечимую болезнь. Или просят продлить время их жизни здесь, на Земле. Но одно дело, если человек просит об этом, чтобы успеть приложить усилия для спасения души, а другое — если в выпрошенные у Бога дни он продолжит жить, ничего не меняя.

Так что же вы ответите нашей читательнице? Как ей пережить смерть своих близких?

Когда человек теряет близкого и приходит к священнику, его стараются утешить, оказать первую духовную помощь. Но у человека возникают вопросы, и разные священники отвечают на них по-разному. Поэтому по-христиански пережить смерть близкого можно только в одном случае: если дерзнуть все свои вопросы адресовать не батюшкам и не Священному Писанию, а самому Богу. Может быть, именно благодаря этим трагическим событиям произойдет встреча с Ним.

А когда человек встречается с Богом как с живым существом и осознает Его величие, большинство вопросов отпадают сами собой. Мы же чаще всего воспринимаем Бога лишь как некую инстанцию, у нас, к сожалению, огромный дефицит живого общения с Богом.

Именно поэтому опыт веры должен быть сугубо практическим — через церковные таинства. Ведь исповедь, причастие — это инструменты, которые помогают человеку в богообщении.

И нет смысла пытаться помочь усопшим, ставя рюмки на могилки или желая, чтобы земля «была им пухом». Надо налаживать живой контакт с Богом и принимать все события, даже такие скорбные, как потеря близких, — как повод для общения с Ним.

Источник