Смерть это прекрасное чувство

Почему размышления о смерти могут сделать жизнь счастливее?

Как вы относитесь к идее смерти? Часто ли о ней думаете и какие эмоции при этом испытываете? Над этим вопросами многие из нас размышляли в последнее время. Пандемия напомнила нам, что смерть всегда рядом и это событие, с которым мы все когда-нибудь столкнемся. Но не кажется ли вам, что в нашем обществе тема смерти находится под запретом? Нас учат, что смерть – это то, чего мы должны избегать и о чем нужно постараться забыть. Если мы начнем размышлять о нашей собственной смертности – так гласит традиционная мудрость – то станем тревожными и подавленными. В то время как наши предки регулярно наблюдали, как умирают люди и видели мертвые тела, мы защищены от смерти современной медициной. Люди обычно умирают в больницах, а не дома, и вскоре после смерти их тела доставляют в морги или похоронные бюро.

Осознание собственной смертности может быть освобождающим и пробуждающим опытом

Как пишет в статье для британской The Conversation Стив Тейлор, старший преподаватель психологии Лидского университета Беккета, в своих исследованиях он обнаружил, что встреча со смертью – или даже просто серьезное созерцание смерти – может иметь мощный положительный эффект.

Я обнаружил, что люди, пережившие несчастные случаи, серьезные болезни и другие близкие столкновения со смерью, смотрят на мир по-другому. Они больше не принимают жизнь – и людей в своей жизни – как должное. У них появилась новая способность жить настоящим, по-новому ценить маленькие и простые вещи, такие как пребывание на природе, созерцание неба и звезд и проведение времени с семьей.

Тейлор отмечает, что после столкновения со смертью, те заботы, которые угнетали людей раньше, больше не кажутся им такими важными. Они становятся более альтруистичными, материальные блага заботят их все меньше, а отношения становятся более близкими и подлинными. Примечательно, что с течением времени эти эффекты не исчезают, часто становясь постоянными чертами характера.

Преображение и радость

В своей книге «Из темноты» Тейлор рассказывает историю Тони, человека из Манчестера, у которого случился сердечный приступ в возрасте 52 лет. В то время он был успешным бизнесменом, работающим 60 часов в неделю. Когда он пришел в себя, ему показалось, что он очнулся ото сна. Внезапно он осознал ценность вещей, которые всегда считал обычными, например, близких людей, естественные вещи вокруг него и сам факт существования жизни.

В то же время цели, которые прежде доминировали в его жизни, такие как деньги, успех и статус, казались совершенно неважными. Он испытывал внутреннюю радость и чувство связи с природой и другими людьми, которых раньше не знал.

Осознание собственной смертности может помочь нам оценить простые радости жизни.

Чтобы всегда быть в курсе последних новостей из мира науки и высоких технологий, подписывайтесь на наш новостной канал в Google News

В результате этой трансформации Тони решил продать свой бизнес и использовать часть денег, чтобы купить прачечную самообслуживания. В здешних краях его называли «гуру прачечной самообслуживания», потому что он часто рассказывал своим клиентам о своем трансформационном опыте и напоминал им не принимать ничего в своей жизни как должное. Как он сказал Тейлору: «я знаю, что значит быть живым, как это прекрасно. И я хочу поделиться этим с как можно большим количеством других людей.»

Ожидание смерти

Встречи со смертью действительно способны нас разбудить. Они выводят нас из состояния транса, в котором мы безразличны к жизни и не осознаем ее благ. И все же, простое созерцание смерти может подарить нам ряд преимуществ. В буддийской традиции монахам в древние времена советовали медитировать на кладбищах или садиться рядом с любыми мертвыми, разлагающимися телами, которые они находили во время своих путешествий. Им советовали подумать о том, что однажды это станет и их судьбой. Считается, что этот способ помогает осознать непостоянство жизни и глупость привязанности к материальному миру.

Оказалось, размышления о смерти могут быть полезны

В одном буддийском тексте, Сатипаттхана сутте, Будда говорит своим монахам, что если они увидят мертвое тело – недавно умершее, съеденное животными или представляющее собой не более чем скелет или груду костей – они должны сказать себе: «мое собственное тело имеет ту же природу; оно станет таким же и не избежит гибели.» Таким образом, монах осознает непостоянство жизни, и, как говорил Будда: «живет отрешенно и ни за что в мире не цепляется.»

Безусловно, подобные умозаключения могут показаться несколько экстремальными, но мы действительно должны напоминать себе о том, что смерть реальна и на сегодняшний день нет никого, кому удалось бы ее избежать.

Как отмечает автор статьи, возможно, сегодня для нас неосуществимо медитировать рядом с мертвыми телами, но мы должны каждый день размышлять о реальности и неизбежности смерти, ведь она всегда и везде присутствует, а ее преобразующая сила всегда доступна. Осознание собственной смертности может быть освобождающим и пробуждающим опытом, который может – как это ни парадоксально – помочь нам жить подлинной и полной жизнью. Возможно, впервые.

Источник

Смерть прекрасна!

Anton Litvin. Философия негодяя, обзор сентябрь-октябрь 2017. Часть 1. Смерть прекрасна!

Эпиграф: Слышу упрек: «Он покойников славит!»… ©Высоцкий, Владимир Семенович

Смерть – могучая движущая сила. Смерть поэтов (особенно ранняя) делает их великими. Смерть художников заставляет обратить внимание на их творчество и в разы увеличивает стоимость картин. А смерть философов заставляет оставшихся пристально вглядеться в их тексты и попытаться найти формулы, сентенции и максимы, необходимые для оправдания собственного пребывания на Земле. Посему, горечь утраты находит компенсацию в удовольствии или даже наслаждении новыми открытиями, которые дарует уход из жизни творческого человека. Таким открытием, подарившим радость прикоснуться к истокам мудрости, для нас стал уход мыслителя (о существовании которого мы не знали и, возможно, не узнали бы, не являясь участниками и читателями Сноба), Вячеслава Всеволодовича Иванова, отмеченный на страницах Сноба двумя, посвященными его памяти материалами Алексея Цвелика. Знакомство с которыми позволило нам пополнить багаж нашего ученического Знания новыми цитатами, подтверждающими правильность нашего представления о мироустройстве. Вот они (эти формулировки можно было растащить на эпиграфы ко всем разделам нашего обзора, но мы решили оставить их вместе, чтобы вы могли оценить масштаб личности ученого, а мы таким образом получили единую фразу месяца):

Вячеслав Вс. Иванов:

«Культура — это самостоятельная ценность. Она нам нужна потому, что мы должны восторгаться красотой, а культура в той или иной форме — это разные обличья красоты.» Это он про РАДОСТЬ же, про ее обязательность.

«Искусство целесообразно, хотя у него нет цели.» В том и дело, что ЕСТЬ! Поэтому оно и целесообразно с точки зрения Высшего Замысла.

«Древним обществам свойственна более разумная оценка значения искусства.» Очевидный парадокс, но как верно! Поиск радости заложен в базовой «программе».

«Эндорфины — это группа химических соединений, похожих на морфий и синтезируемых самим мозгом. Они уменьшают боль и рождают чувство удовольствия. Мы не умеем их синтезировать, но мы можем заниматься такой деятельностью, которая стимулирует их появление.» Вот оно! Все просто, а то что не умеем, это потому, что не знаем еще, какой вид энергии генерируется посредством этих гормонов.

«Фасцинация — идея о существовании в коммуникации процессов, не сводимых к информации, но оптимизирующих ее передачу и способных существовать и без информации.» Чрезвычайно интересно и перспективно, как раз о путях раскрытия сущности этой энергии.

«Я как профессор американского университета каждый год должен проходить двухчасовой тест по поводу правил сексуального поведения. Это проблема запретов, которые каждому из этих обществ кажутся очень разумными. На самом деле они происходят от того, что в каждом из нас лежит этот гигантский психический груз. Надо это понимать и работать над тем, чтобы запретить запреты.» Точнее не скажешь в свете последних событий. (Мы об этом еще поговорим.)

«наслаждаться жизнью и понимать, насколько мир прекрасен. Что бы в мире ни происходило, он создан для нас, для того, чтобы мы были наблюдателями всего этого чуда, которое природа для нас разворачивает» На-блю-да-те-ля-ми… ( «Все прогрессы – реакционны, если рушится человек» ©А. Вознесенский)

«Направляющий вектор русского духовного развития всё равно сохраняется в той нравственной культуре, в языковой среде, которая до сих пор очень нужна была для всего мира. И должна остаться в будущем.» Ноу коммент.

«Мозг человека рождается как бы недоделанным. Физиологически наша нервная система, наш мозг приспособлены к тому, чтобы очень быстро, очень рано многое усваивать. Так вот, смысл новой образовательной парадигмы: зная возраст, когда в работу включаются те или иные участки мозга, его связи, не пропустить время для того, чтобы дать старт развитию способностей человека, включению его во взаимодействие физиологических (в том числе!) и культурных начал в нём самом.»

Такое практически полное совпадение взглядов позволяет нам считать Вячеслава Всеволодовича Иванова своим, в определенной степени, учителем наравне с упоминавшимся Львом Николаевичем Гумилевым, а себя — учениками этих замечательных мыслителей, уже про-шло-го…

Сегодняшний обзор снобовских материалов, способных пополнить копилку нашего Знания и укрепляющих нашу Веру, начнем с представленных публике литературных работ.

На наш взгляд наиболее интересным литературным произведением, дарящим как раз эстетическое наслаждение и, пусть не дающим повода для глубоких размышлений, но пробуждающим воспоминания, родящим ассоциации и заставляющим складывать буквы в новые слова явился рассказ Андрея Шухова об одной бутылке… к которой мы умудрились присандалить еще две, вспомнив добытую и съеденную мной на далеком острове в Индийском океане рыбу Фугу, о которой, впрочем, придется теперь рассказать отдельно (но не сейчас). Не отходя далеко, хотелось бы заметить, что мы действительно признаемся в авторстве и настаиваем, на абсолютной литературности жанра коммента в стиле «диалога с самим собой». При этом просим учесть, что все участники блога Андрея Занина, включая его владельца/редактора (а с учетом регулярно цитируемой Матрены их будет — один пока в резерве, но четверо уже в «игре» – пятеро), являясь/имея вполне живыми/-вых людьми/прототипов в тоже время являются литературными персонажами создаваемой на ваших глазах онлайн OPER’ы, если угодно, поэтическо-мировоззренческого проекта под названием «Философия негодяя» (в соавторстве с вами, дорогие участники и читатели (просим на: [email protected] ) проекта «Сноб»).

Оценивать опубликованный редакцией отрывок романа Дмитрия Быкова представляется нам делом неблагодарным при всем уважении и любви к прекрасному писателю. А вот абсолютно катастрофичная фантазия Инги Шепелевой про Евгения/Евгению повергла нас в полное душевное оледенение, вызванное совершенно на наш взгляд жутким синтезом фашиствующего феминизма (на который мы точим огромный зуб, собирая материал для подпроекта «Мужчина за бортом») с (до последнего времени считавшейся нами вполне «безобидной») лесбийской любовью. Не плачьте, говорит, мальчики… Бр-р-р.

Фразочка из представленного Ильей Данишевским рассказа Гордона Хотона «Самоубийство и лимонный сорбет»: «В некотором смысле она уже мертва», позволила нам родить собственную «баналинку», которую мы… отправили в раздел Номинаций на фразу месяца.

Понравилась пара предложений у Андрея Галасимова про «смолянок»:

«Все эти странности происходили с нею по причине абсолютно недетского и как будто скрытого от остальных понимания того, чем на самом деле являлись воспитанницы Смольного института.» — перекликается с нашим «КАК НА САМОМ ДЕЛЕ ЖИЗНЬ УСТРОЕНА»

А — «новость произвела тот примерно эффект, что бывает в казармах гвардии при объявлении войны — все были в полном восторге» просто хороша.

Новый автор Михаил Лидогостер поначалу показался нам «нью-ремарком» в стиле военизированных эссе Рама Юдовина (от которого мы ждем вовсе не этого, а продолжения рассказов про «еврейских воров» ), однако вчитавшись (материалы несколько неформатны для постов, но с этим быстро смиряешься) мы поняли, что имеем дело с очень глубоким и талантливым писателем, к сожалению, пока не набравшим аудиторию. Удачи.

Воротившаяся на родину «экзотически нежная» Полина Санаева навела на мысль купить «какого-нибудь сладкого вина» по совету Иосифа Бродского, а вот от выпустившей целую свою книжку Ирины Кудесовой, мы рассказика так и дождались.

Из заслуживающей литературного внимания публицистики (мы решили, воспользовавшись советом, присовокупить-таки лучшие образцы к литературе как таковой, так что стремитесь, будем примечать и обращать всеобщее внимание) хочется отметить, не тревожа звездный «прах», материалы Константина Кропоткина (в очередной раз), Александра Снегирева (в том числе весело проехавшегося по без того укатанной Матильде на потроганных кучером конях) и последнее (с первым у нас не вышло взаимопонимания) эссе нового, и наш взгляд весьма перспективного, участника, Анны Ядрихинской. Указанных авторов мы были бы рады видеть в критиках наших материалов и оппонентах в наших комментариях.

С поэзией в последнее время совсем труба (даже и у нас что-то не пишется), поэтому придется отметить ненадолго «заглянувшего» первого секретаря СП (Союза (снобовских) поэтов/писателей) Дмитрия Макарова со стихотворением «про спасибо»:

Скрывают мой взгляд

От всех, кто с нами сидит за столом,

Источник

«Я боюсь, что меня забудут»: как справляются со страхом смерти патологоанатом, хирург и священник

Большинство людей переживают экзистенциальные кризисы: в детстве, когда понимают, что родители смертны; когда сталкиваются со смертью родственников; когда проходят через переломные моменты — средний возраст или окончание вуза. Каждый рано или поздно задумывается о том, что жизнь конечна. А что происходит с теми, кто вынужден постоянно вспоминать о смерти из-за своей профессии — живут ли они в ужасе или давно «познали дзен»? Поговорили о страхе смерти с патологоанатомом, священником, студенткой психологического факультета, хирургом, сотрудницей службы доверия и преподавателем.

Глеб, 26 лет

патологоанатом

Смерть — это неизбежный процесс, мы все смертны, это окончание нашего жизненного пути. Когда я задумываюсь о своей смерти, понимаю, сколько я еще не успел. Меня пугает, что я не понимаю, когда это случится и при каких обстоятельствах. Думаю, надо больше наслаждаться и поменьше думать о каких-то онтологических аспектах нашей жизни. А тот факт, что я так часто с ней сталкиваюсь, я воспринимаю просто как часть работы.

Когда я узнаю о смерти знакомого человека, я чувствую скорбь, печаль, думаю, что не успел что-то ему сказать. Появляется желание позвонить близким, работа сразу уходит на второй план. Когда из жизни кто-то уходит, хочется провести с оставшимися родными побольше времени. Это сложно сделать с современным ритмом жизни, особенно людям, которые живут в больших городах.

Когда я начинал работать в онкоцентре, я почти всё время был в шоковом состоянии: огромный объем материала, да и психологически тяжело, всё-таки те заключения, которые мы выдаем людям, далеко не радостные.

Сейчас идет третий год, как я там работаю, и уже получается проводить грань между работой и всем остальным. Да, тяжело, да, смерть, но я научился вовремя абстрагироваться и относиться к этому как к работе.

На самом деле патологоанатомы меньше подвержены стрессу, связанному со смертью, ведь пациенты поступают к нам уже мертвыми. Врачам в этом плане тяжелее: они могут вечером общаться с человеком, а утром его уже нет. Сложнее проживать такие моменты, потому что врач вел пациента, вкладывался в него, надеялся на выздоровление. Мы же работаем уже с мертвыми, поэтому проживаем это легче.

Чтобы отвлечься от всего, что я вижу на работе, я переключаюсь на немедицину. Готовлю ужин или рисую, например. Мне нравится что-то создавать, отключаться от работы, иногда я забываю о каком-то негативе.

В смерти я боюсь незавершенности. Когда ты умираешь, хочется оставить какой-то хороший след, память. Момент недосказанности касается любого дела, не только личных отношений. Для меня самое страшное — не оставить после себя ничего. Я боюсь, что меня забудут.

Кирилл, 45 лет

священник

Я работаю со смертью не в том формате, как, например, в морге. Моя работа — проводить душу человека в вечный мир. Религиозный аспект смерти в моей работе смягчает ужас, который, как я думаю, многие чувствуют.

Когда я общаюсь с умирающими людьми, я часто встречаю реакцию отрицания или гнева: людям сложно, что они умрут, а остальные будут жить, что это так несправедливо. У меня нет опыта умирания, я не знаю, когда конкретно умру, а у них про себя такая информация есть, и это тяжело.

Когда я думаю о своей смерти, чувства принятия, умиротворения и любопытства мне ближе всего. Но всё же есть элементы тоски из-за потери любимых людей.

Когда я узнаю о смерти кого-то, приходится так или иначе перестраивать свою картину мира. Для меня люди — ее точки опоры, точки самоидентификации. Я бы не назвал это потрясением, но на то, чтобы принять, что мир изменился, нужно время. Мне бывает и любопытно, и иногда немного радостно, потому что они перешли в лучший, вечный мир.

Мои родители живы, но был момент, когда отец был тяжело болен и мы все готовились к его уходу. Было горько смотреть на его мучения, не хотелось, чтобы он уходил, но в то же время я воспринимал его смерть как освобождение для него. В общем, я испытываю смешанные, обычные человеческие чувства.

В смерти я боюсь боли. Когда я прихожу в какой-нибудь онкоцентр, говорю с людьми, у которых нет шанса на выздоровление, вижу, как они страдают и при этом находятся в сознании. При виде страдающих людей я в любом случае переношу это на себя и чувствую боль. Мне проще представлять свою смерть естественной, безболезненной.

Меня страх смерти беспокоит не так сильно, чтобы приходилось как-то от него отвлекаться. Он сам проходит в течение дня, и я живу так, как жил раньше. Знаю, что многих это пугает настолько, что они обращаются к психологам или находят себе занятия, чтобы прогнать тревожные мысли, но у меня не так.

Читайте также

Полина, 22 года

студентка-психологиня

В хорошее время я думаю про смерть почти каждый день. Сейчас осень — для меня это довольно тяжелый период, и сил на мысли о смерти нет. Я думаю, это довольно несправедливо: что нам дана только одна жизнь, что невозможно всё попробовать и изучить, что у нас слишком много ограничений. С другой стороны, смерть — естественный конец, завершение, без смерти в жизни не было бы смысла, но это не отменяет того, что она адски меня пугает. Мне важно про нее помнить, потому что сейчас я жива и у меня есть возможность проживать свою историю.

Когда думаю о своей смерти, чувствую ужас, отчаяние, тревогу, оцепенение, горечь… Можете взять все оттенки страха и перечислить — вот то, что я чувствую. Если умирает кто-то не сильно значимый, то я не чувствую ничего. Я не проживаю его смерть, могу и забыть, что он умер. А вот со смертью близких мне справиться сложнее даже по меркам горевания. Например, маму я до сих пор не оплакала, потому что переживания слишком непереносимые, хотя она умерла девять лет назад. Но тут проблема глубже, тут нужна психотерапия на два-три года.

В смерти я боюсь бессилия, если коротко. Что я не могу отменить смерть, не знаю, когда она случится, не могу представить, каково это — не быть. Я боюсь, что меня забудут, боюсь не сделать чего-то значимого. Но больше этого я боюсь одиночества, изоляции. Смерть — это одиночество в чистом виде, там нет любви, нет необходимости про что-то думать, нет возможности чувствовать. Я боюсь, что станет с моим телом, как оно будет без меня. Боюсь, что смерть будет болезненная и я не смогу что-то сделать в завершение.

Этот страх всегда проявляет себя по-разному, так что и регулирую я его по-разному.

Если у меня есть силы, то радуюсь, что я молодая и жива. Если сил нет, то говорю с друзьями и прошу поддержки. Если сил нет совсем, то страдаю, пока не надоест.

Еще помогает переключаться на какие-то повседневные дела: сделать работу по учебе, дописать статью, убраться. Еще скроллить ленту в инсте — это вообще прекрасный способ, там забываешь не только про смерть, но и про всё совсем.

Анна, 29 лет

сотрудница службы детского телефона доверия

Я о смерти думаю в основном в профессиональном плане, когда получаю запрос на проработку этой темы. Работа с ней не приносит в мою жизнь больше переживаний по этому поводу, смерть в любом случае неизбежна.

Это важный этап в жизни: как правило, ее не ожидаешь, к ней невозможно подготовиться, даже если ты знаешь о ней заранее. Нормальное проживание чьей-то смерти дает человеку новый этап понимания себя, окружающего мира и принятия собственной смертности.

Я принимаю ее, я знаю, что не готова, но если будет необходимость подготовиться, я постараюсь сделать это максимально продуктивно. Я знаю, какие в норме этапы должен пройти человек, чтобы это принять. Один из них — отрицание, и даже если я психолог, это не значит, что я этот этап пропущу. Возможно, я быстрее замечу свою реакцию и смогу ее как-то проработать. Но опять же гарантий, что так будет, нет, потому что так близко со смертью я сталкивалась только в работе. Когда я узнаю о смерти знакомых, это, как правило, не шокирует меня, но я сразу задаюсь вопросом, что могу сделать для их близких.

Мне не хотелось бы умирать болезненно, в пожаре, например. Но какого-то сковывающего страха нет. Всегда кажется, что эта тема очень далекая, поэтому я не чувствую оцепенения. Я не воспринимаю смерть реальной, потому что всегда это было где-то рядом и про кого угодно, кроме меня. Есть четкое разделение личной и профессиональной жизни; смерть, суициды, насилие — всё это для меня рабочие темы, и я их проживаю ровно так, чтобы это было продуктивно.

А., 35 лет

преподаватель

В последний раз я думал о смерти, когда я прочел эту статью о страхе перед ней на «Ноже». Я тогда понял, что самой смерти, в общем-то, и не боюсь. Боюсь, что будет больно, боюсь умереть, когда и не жил, когда не состоялось что-то, что должно состояться. А когда я на коне и я счастлив, иногда думаю, что вот сейчас можно было бы и умереть: это было бы каким-то облегчением, потому что вся дальнейшая жизнь — уже не мои проблемы. В последний раз, когда я думал о смерти, страх распался на страх боли и неудачи. Я много думаю, что жизнь одна и она конечна, но о самой смерти думаю нечасто.

Когда умирают знакомые или известные люди, я чувствую всегда разное. Когда Маркес умер [Писатель Габриэль Гарсия Маркес умер в 2014 году. Ему было 88 лет.], я подумал, что он живой, что смерти нет, я почувствовал такую радость! Когда недавно умерла сестра моей подруги, мне было жаль подругу.

Я боюсь незавершенности. У меня есть установка на то, чтобы кем-то стать, и умереть раньше вообще не хочется. Я иногда думаю: может, это ненормально? Может, надо как-то по-настоящему бояться умереть?

Жизнь — это очень круто. Мне нравится чувство осмысленной борьбы за что-то, а с другой стороны, может, я незаметно зауживаю свою жизнь? Она разная и большая, а когда у тебя очень четкий азимут на то, чтобы кем-то стать, ты мимо многого проходишь.

Если меня настигает страх смерти, когда всё плохо, не хватает сил, каких-то качеств, то отвлечься сложно. Я страдаю, потом мне надоедает страдать, и я отвлекаюсь повседневностью. Можно отвлекаться творчеством, потому что в нем много элементов простой крестьянской работы.

Может быть интересно

Алексей, 33 года

хирург

О своей смерти я даже не пытаюсь задумываться. Я точно знаю, что однажды помру, осталось только выбрать декорации. Чем позже это случится, тем лучше, конечно, желательно только не впасть в маразм. Хотелось бы умереть осознанно и подготовленно, с чувством выполненного долга.

Как часто я об этом думаю? Практически никогда, хотя чужую смерть я вижу ежедневно. Есть люди, к здоровью которых я приложил руку и которые всё равно умирают, но это констатация факта. Есть драматичные смерти, когда старался, всё должно было получиться, но не получилось. Есть смерти недраматичные, когда бабуля 94 лет приезжает и умирает от онкологии. Есть смерти противные, когда бабулю лет 85 оставляют и уезжают. Но это не к смерти вопрос, конечно, а к родственникам. О такой смерти задумываюсь, пока работаю, а потом стараюсь отстраняться. В начале работы были переживания, но у меня психика хорошо подстраивается, я не чувствую животного ужаса.

Была ситуация, когда мой отец пытался умереть в машине, и я его вез в реанимацию. Это был откровенный ****** [кошмар], но ножки не немели и паники не было. Был ужас надвигающегося события, но руки от этого не опускались. Первая пара смертей, которые я видел, были шокирующими, но потом я научился от этого отстраняться. Когда умирают знакомые, мне чаще всё равно, хотя это и зависит от того, какие знакомые. Если кто-то значимый, то это, конечно, портит мне настроение, но он уже умер, история закончилась.

Понятно, что я ее боюсь. Только что я был, и бах — меня уже нет. Я мог бы задвинуть, что умирать это легко, но зачем? Моя жизнь с каждым днем становится лучше и лучше, мне интересно жить, и я боюсь, что однажды это прекратится.

Я боюсь беспомощности и боли. Боль — то, что сводит с ума умирающих людей. Вот этого я видел очень много, они страдают.

Как я справляюсь с этим страхом? Закончил думать про это, и всё. Когда страшно, я погружаюсь в повседневность, и бояться уже не хочется. А сидеть думать, что можно как-то избежать смерти, бросить курить, пить, начать бегать по утрам — да прекратите, люди умирают и в расцвете сил, и в 90 лет с одинаковой частотой. Я очень легко от этого всего отвлекаюсь. У меня на счету 126 умерших пациентов за 16 лет работы, с каждым я сделал всё, что мог, но если бы я каждого помнил и из-за каждого переживал, я бы уже давно поехал крышей.

Источник