Первичный Эго-стресс (стресс осознания)
По миновании острых аффективно-шоковых реакций, характерных для первоначальных событий в очаге катастрофы, на первый план выступает менее впечатляющая, но гораздо более опасная для перспективы картина первичного травматического Эго-стресса (стресса осознания).
Сущность психопатогенетического потенциала ЧС заключается в столкновении ранее сложившейся структурной организации личности с новой, непривычной и травмирующей психику ситуацией реальной угрозы для жизни и здоровья, внезапных болезненных утрат и массивного дискомфорта. Необходимость следовать в этих условиях «принципу реальности» создает предпосылки для стресса осознания, порождает интрапсихический конфликт и подвергает тяжелым испытаниям интегративную функцию.
Первичный Эго-стресс – кризисное психическое состояние осознания новой, психотравмирующей реальности играет ключевую роль в генезе психопатологических последствий ЧС, выступающее как сложноорганизованный динамический клинический комплекс болезненных проявлений (синдром) и в то же время как исходное звено психопатологических последствий ЧС. Он и есть собственно посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР).
Описание и анализ клинической картины и механизмов Эго-стресса тем более необходимы, что, в силу реалий отечественной истории и культуры, феномены, составляющие его структуру и обязанные своим возникновением действию патогенных Эго-защит, традиционно рассматривались окружающими как свойственные психическому здоровью (например, укоренившаяся тенденция к использованию ненормативной лексики). Между тем, феноменологическое единство структуры Эго-стресса в норме и патологии лишь подчеркивает особую значимость фактора количественной выраженности составляющих его структуру явлений, а также опасность нераспознавания и недооценки их психопатогенного потенциала.
Клиническую структуру первичного Эго-стресса составляют:
— аффект болезненного недоумения,
— острые реакции на стресс.
Рассмотрим указанные проявления подробно.
Фрустрационная регрессия – форма патогенной психической защиты, проявляющаяся возвращением к ранним (преодоленным в процессе индивидуального развития) формам поведения и архаическим формам эмоциональности в степени, соответствующей тяжести фрустрации и/или ранее сложившимся устойчивым особенностям психофизиологической конституции.
Исходными терминами для обозначения указанного симптома являются понятия «фрустрация» и «регрессия». Фрустрация – психическое состояние, вызываемое объективно непреодолимыми (или субъективно так воспринимаемыми) трудностями, возникающими на пути к достижению цели, сопровождающееся интенсивным переживанием неудачи. Регрессия – форма психической защиты, выражающаяся в возвращении к более примитивным, нередко детским типам поведения, проявляющаяся в основном в стрессовых ситуациях.
Сам факт пребывания в очаге ЧС сопровождается автоматической регрессией психики человека на уровень подросткового пубертатного криза (13–18 лет), что находит свое поведенческое выражение в подчеркнутой дисциплине, субординации, подчиняемости и готовности к самоограничению инициативы (у детей более раннего возраста в «примерном» поведении, послушании), при одновременном повышении вероятности бурных вспышек внутренне неопосредованного разрушительного, либо хаотически дурашливого возбуждения, «подросткового поведения». Регрессия человеческой психики в очаге ЧС на уровень подростковости находит свое выражение в переживаниях двух основных типов:
— ролевая спутанность – переживание неопределенности прав, обязанностей и необходимых действий в чрезвычайной ситуации, а также (позднее);
— кризис самоопределения – состояние невозможности сознательного выбора и утверждения личностью своей позиции в чрезвычайной ситуации.
На фоне фрустрационной регрессии могут наблюдаться два варианта направленности агрессии:
— внешняя агрессия – состояние персонификации источника угрозы с переживанием отвратительности и чуждости «образа врага» (и, напротив, всемогущества и величия «образа магического помощника») и активным внешним проявлением переживаний в поведенческих реакциях и целенаправленной деятельности;
— аутоагрессия – внутренняя направленность агрессивных переживаний, формируемая при наличии мощной внешней блокады проявлений гетероагрессии и внешней враждебности, с возможностью либо аутоагрессивных действий (вплоть до суицидальных), либо дальнейшее углубление регрессии поведения. Зачастую именно аутоагрессия является наиболее болезненной для субъекта.
Вариантом фрустрационной регрессии является архаическая эмоциональность – переживание угрозы процесса чрезвычайной ситуации, отражающее регрессию психики человека на еще более ранний, а именно препубертатный уровень, что предполагает наличие аффективно искаженного – аутического, эгоцентрированного мышления.
По мере углубления регрессии это переживание может представать в виде аффекта болезненного недоумения, который входит в динамическую структуру синдрома первичного травматического Эго-стресса. Данный аффект связан с переживанием в очаге ЧС чувства беспомощной подверженности реальной и непосредственной опасности для жизни, здоровья, благополучия и комфорта. Это, в первую очередь, аффект болезненного недоумения – состояние, отражающее наличие упорных и безуспешных попыток осмысления новой, психотравмирующей реальности, присущий начальному периоду существования синдрома Эго-стресса, проявляющийся глубокой задумчивостью, погруженностью в мучительные, часто с оттенком невыносимости, переживания. Для данного типа состояний характерен элективный мутизм – нарушение волевой сферы, проявляющееся в избирательном общении только с ограниченным кругом людей, при этом могут быть выражены явления ограниченной подвижности (субступорозности), безвольного подчинения. Своеобразным символом аффекта недоумения представляется метафорическая речь: «Надо что-то вспомнить, вспомнить самое главное, от чего зависит счастье. А мысли разваливаются, и самое главное, вильнув хвостиком, исчезают». В связи с этим следует отметить, что метафоричность мышления и речи представляется типичной характеристикой различных субкультур и, прежде всего, молодежной, иными словами, метафора – феномен и инструмент освоения новой реальности. В обыденной жизни переживание умеренно выраженного аффекта недоумения носит, как правило, оттенок поиска ошибки партнера или подспудное чувство собственной смутной, неясной вины, самоупрека.
Аффект болезненного недоумения следует рассматривать как клиническое проявление дальнейшей регрессии патогенной тревоги (чувства угрозы), а его выраженность служит показателем индивидуальной травматичности психического стресса (фрустрации потребностей самосохранения и самоопределения). Мощный аффект болезненного недоумения нередко определяется у людей, спасенных после длительного пребывания под завалами.
Следующий тип переживаний при синдроме первичного травматического Эго-стресса – аффект психалгии – невыразимое словами (алекситимическое) переживание душевной боли, страдания. Может рассматриваться как показатель дальнейшего течения фрустрационной регрессии в структуре синдрома Эго-стресса. Если для аффекта недоумения характерны краткость существования, яркость клинических проявлений и преобладание оттенка мучительности попыток осмысления результатов психоагрессии, то для психалгии характерны, напротив, длительность, скрытность и оттенок признания безнадежности, безвозвратности утрат и потерь, победы психоагрессивного вмешательства и психотравмирующей реальности над внутренним миром человека. Феномен психалгии описан еще Р. Краффт-Эбингом как состояние болезненно подавленного настроения с характерным оттенком «невыносимости страдания». Для алекситимической психалгии характерны явления маскированной депрессии – депрессии, при которой сниженное эмоциональное состояние маскируется соматическими, вегетативными масками, «охранительным режимом» по отношению к темам, причиняющим болезненные переживания. Такие состояния сопровождаются вспышками гнева при неосторожном прикосновении к «больному месту» или, напротив, «примерным», тихим поведением с легко выявляемыми переживаниями ангедонии – неспособности к радости, наслаждению, обреченности, подавленности и пассивности.
В структуру феномена психалгии или «душевной боли» следует включать и явления внутреннего напряжения. Вообще, из-за алекситимии – нарушения, связанного с затруднением словесного выражения своего психического состояния и обязательной маскированности депрессивного аффекта выраженность и прогностическое значение феномена душевной боли, как правило, недооценивается психологами. Между тем, именно алекситимическая психалгия реализуется в наиболее острых кризисных психических состояниях, в частности, при неожиданных вспышках разрушительного хаотического возбуждения, алкогольных (и иных токсикоманических) эксцессах и внезапных «безмотивных» суицидальных попытках.
Хронический характер алекситимической психалгии, ее скрытность и потенциальная деструктивность дают основания рассматривать этот феномен фрустрационной регрессии аффекта как центральное звено первичного травматического Эго-стресса.
Дисторсия – искажение, «вывих» мышления, паралогическая или аффективная идея, призванная определить источник чрезвычайной угрозы. Это понятие, малознакомое современным отечественным психологам, примерно соответствует концепции «первичной бредовой идеи» М.И. Вайсфельда, «не обусловленной никакими психологическими основаниями – ни мышлением, ни галлюцинациями, ни характером больного: . у нее нет психогенеза». Поэтому можно условно определить дисторсию как элементарную единицу аутистического мышления. Представляется, что феномен дисторсии играет, к сожалению, чрезмерно важную роль в формировании менталитета современного жителя России.
В данном контексте чаще всего имеется в виду реактивная дисторсия, – реакция на чрезвычайное событие в форме идеи катастрофы как результата происков враждебных сил глобального масштаба, иррационального зла. Так, после землетрясения в Спитаке высказывалась идея, что катастрофа произошла вследствие «отдаленного ядерного взрыва, проведенного Москвой в ответ на требование Арменией самоопределения». В ряде случаев могут иметь место изолированные идеи виновности и греховности самого субъекта переживания, а также переживание чрезвычайной ситуации как наказания за грехи и искупления грехов (реактивная Эго-дисторсия).
Можно отметить, что реакция окружающих на высказывание подобных дисторсий в норме сопровождается выраженным аффектом недоумения.
Реактивная дисторсия нередко (в ситуации хронического жестокого стресса, например, в местах лишения свободы) может проявляться реакциями враждебного недоверия (поведение «загнанного зверя») – парадоксальным сочетанием чувствительности, ранимости с настороженностью и подозрительностью при случайном или намеренном прикосновении к комплексу болезненных переживаний. Расширение поля подобных реакций отражает нарастание аутистической трансформации личности. С точки зрения МКБ-10, все это – острые психотические реакции на стресс. При участии дисторсий реализуются характерные для крупномасштабных катастроф тенденции к формированию субкультуры, эпоса и мифологии событий ЧС.
При клинической оценке характера концептуальных суждений людей, переживающих травматический Эго-стресс, следует всегда обращать особое внимание на реалии национального менталитета, в силу которых самые экстравагантные идеи могут оказаться вполне реалистическими.
Острые реакции на стресс – наиболее выраженные, внешне проявляемые патологические психические реакции человека в ответ на внешние воздействия чрезвычайных ситуаций. В структуре синдрома первичного травматического Эго-стресса из-за исходной скрытости напряженного регрессированного аффекта острые реакции на стресс представляются особенно неожиданными. Выделяют три типа таких острых реакций на стресс: аффективный, поведенческий и острый соматоформный типы реакций на стресс. Однако для клинической картины в очаге ЧС характерна типологическая смешанность и взаимная сменяемость в рамках однократного приступа острых реакций.
Конституциональный тип острых реакций на стресс – конфликтные реакции, связанные со стрессовой актуализацией конституциональных черт (демонстративности, аффективной ригидности, стремления к доминированию…), возникающие обычно на почве профессиональных конфликтов, утомления или дискомфорта;
Аффективный тип острых реакций на стресс – патологические,чрезмерные эмоциональные реакции на чрезвычайную ситуацию в виде истерического смеха, рыданий и т.п.;
Поведенческий тип острых реакций на стресс – хаотическое агрессивное разрушительное возбуждение, мощное, непредсказуемое и кратковременное;
Соматоформный тип острых реакций на стресс – субъективно переживаемые расстройства сердечно-сосудистой, пищеварительной или дыхательной систем при объективно сохраненной их функциональности.
Таким образом, картина кризисного психического состояния в форме первичного травматического Эго-стресса (стресса осознания новой, психотравмирующей реальности) складывается из явлений фрустрационной регрессии психики, аффектов метафорического недоумения, алекситимической психалгии, дисторсии (Эго-дисторсии) и острых реакций на стресс.
Синдромообразующие характеристики первичного травматического Эго-стресса таковы:
— структурные элементы неравноценны, в силу чего образуется динамическая иерархия феноменов;
центральное звено синдрома – поэтапная регрессия аффекта (чувство угрозы – аффект недоумения – аффект душевной боли);
сопутствующая ему поэтапная рецессия речи, мышления и самосознания (метафорическая речь – алекситимия – дисторсия);
— эпизодические срывы социальной и психофизиологической адаптации в виде острых смешанных стрессовых реакций.
Синдром первичного Эго-стрссса можно рассматривать как непосредственный результат психоагрессии (чрезвычайной угрозы), формирующий адаптационно-психодинамическую основу аффективных, поведенческих, конституциональных и соматоформных реакций. Первичный Эго-стресс обладает способностью переходить в перманентный (вторичный) Эго-стресс (кризис самоопределения) и способствовать развитию дальнейших психопатологических последствий ЧС. В этом смысле синдром Эго-стресса является центральным звеном патогенеза психопатологических последствий чрезвычайных ситуаций.
Источник
Синдромодинамика первичного Эгостресса (стресса осознания)
Погибло все. Палящее светило По-прежнему вершит годов круговорот.
По миновании драматических и ярких аффективно-шоковых (острых психоневротических) реакций, характерных для первоначальных событий в очаге катастрофы, на первый план закономерно выступает менее впечатляющая, но гораздо более грозная прогностически клиническая картина первичного травматического Эго-стресса (стресса осознания).
Сущность психопатогенетического потенциала ЧС заключается в столкновении ранее сложившейся структурной организации Эго (личности) с новой, непривычной и травмирующей психику поетшоковой ситуацией реальной угрозы для жизни и здоровья, внезапных болезненных утрат, потерь и массивного дискомфорта.
Первичный Эго-стресс (стресс осознания новой, психотравмирующей реальности) играет ключевую роль в гене- зе психопатологических последствий ЧС. Он и есть соб-ственно травматический психический стресс (ТПС), выс-тупающий как сложноорганизованный динамический клинический симптомокомплекс (синдром) и в то же время как исходное звено патогенеза психопатологических последствий ЧС.
Описание и анализ клинической картины и механизмов Эго-стресса тем более необходимы, что, в силу реалий отечественной истории и культуры, феномены, составляющие его структуру и обязанные своим возникновением действию патогенных Эго-защит, традиционно рассматривались окружающими как свойственные психическому здоровью (например, укоренившаяся тенденция к использованию ненормативной лексики). Между тем, феноменологическое единство структуры Эго-стресса в норме и патологии лишь подчерки-вает особую значимость фактора количественной выражен-ности составляющих его структуру явлений, а также опас-ность нераспознавания и недооценки их психопатогенного потенциала.
Клиническую струкгуру синдрома составляют фрустра- ционная регрессия, аффект болезненного недоумения, аффект психалгии, дисторсия и острые реакции на стресс.
Регрессия проявляется (в целом) возвращением к ранним (преодоленным в процессе индивидуального развития) фор-мам поведения и архаическим формам эмоциональности в степени, соответствующей тяжести фрустрации и/или ранее сложившимся устойчивым особенностям психофизиоло-гической конституции.
Можно утверждать, что психопатогенетический потенциал ЧС в современной России прямо и непосредственно связан с фрустрационной регрессией психики участника ЧС.
Сам факт пребывания в очаге ЧС сопровождается автоматической регрессией психики человека на уровень подросткового пубертатного криза (13—18 лет), что находит свое поведенческое выражение в подчеркнутых дисциплине, субординации, подчиняемости и готовности к самоограничению инициативы (у детей более раннего возраста в «примерном» поведении, послушании), при од-новременной повышенной вероятности бурных вспышек внутренне неопосредованного разрушительного, либо хаотически дурашливого возбуждения, «подросткового поведения». Регрессия человеческой психики в очаге ЧС на уровень подростковости находит свое выражение в пе-реживании role confusion (ролевой спутанности) и (позднее) явлениях identity crisis (кризиса самоопределения), в частности, обнаруживается заметный аффект недоумения (об этом ниже).
Особое место занимает ситуация фрустрации потребностей самоопределения (ограничения прав и свобод личности). Здесь на фоне регрессии могут наблюдаться два варианта условно патологической динамики личности в очаге ЧС:
персонификация источника угрозы с переживанием отвратительности и чуждости «образа врага» (и, напротив, всемогущества и величия «образа магического помощника») и активным внешним проявлением переживаний в поведенческих реакциях и целенаправленной деятельности;
при наличии мощной внешней блокады проявлений ге-тероагрессии и враждебности возможны аутоагрессивные (суицидальные) действия, либо дальнейшее углубление регрессии поведения, как правило, не глубже уровня 3-лет-него ребенка, в частности, в области «сфинктериальной дисциплины».
Архаическая эмоциональность связана с переживанием в очаге ЧС чувства беспомощной подверженности реальной и непосредственной опасности для жизни, здоровья, благополучия и комфорта.
Аффект болезненного недоумения.Присущ начальному периоду существования синдрома Эго-стресса. Отражает наличие упорных и безуспешных попыток осмысления («уразумения») новой, психотравмирующей реальности. Проявляется глубокой задумчивостью, погруженностью в мучительные, часто с оттенком невыносимости, переживания. Характерен элективный мутизм, могут быть выражены явления ограниченной подвижности (суб- ступорозности), безвольного подчинения. Своеобразным символом аффекта недоумения представляется метафорическая речь: «Надо что-то вспомнить, вспомнить самое главное, от чего зависит счастье. А мысли разваливаются, и самое главное, вильнув хвостиком, исчезают. И снова надо все обдумать, понять, наконец, что же случилось, почему стало все плохо, когда раньше все было хорошо» (И. Ильф, Е. Петров «Золотой теленок»). В связи с этим следует отметить, что метафоричность мышления и речи представляется в высшей степени типической характеристикой различных субкультур и, прежде всего, молодежной.
Вообще, как отмечает И. Васюченко (журнал «Знамя», октябрь 1989), анализируя роман В. Войновича «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина», «слово, . утрачивая свой первоначальный действительный смысл, получает взамен иррациональное могущество заклинания», иными словами, метафора — феномен и инструмент освоения новой реальности.
В обыденной жизни переживание умеренно выраженного аффекта недоумения носит, как правило, оттенок поиска ошибки партнера по регламентируемым интерперсональным отношениям («Как не стыдно!Ты, такой неробкий, / Ты, в стихах поющий новолунье, / И дриад, и глохнущие тропки, / Испугался маленькой колдуньи. »—Марина Цветаева «Недоумение»), подразумевающий подспудное чувство собственной смутной, неясной вины, самоупрека.
Мучительность переживаний как основное качество бо-лезненого аффекта недоумения находит свое выражение в психиатрической терминологии. В частности, в английском языке «perplexity» близко по содержанию к «anguish» (сильное страдание, жестокая боль, мучение) и франкоязыч-ному «angoisse» (тоска, ужас, тревога, стеснение в груди), что соответствует представлению об иррациональной тревоге.
Поэтому аффект болезненного недоумения следует рассматривать как клиническое проявление дальнейшей регрессии патогенной тревоги (чувства угрозы), а его выраженность служит показателем индивидуальной травматичности психического стресса (фрустрации потребностей самосохранения и самоопределения).
Мощный аффект болезненного недоумения нередко оп-ределяется у людей, спасенных после длительного пребы-вания под завалами, когда «разум сознает свою медленную, движущуюся вспять смерть, сознает, что в конце концов тоже исчезнет и. прощается с жизнью и скорбит на собственных нескончаемых похоронах» (А. Бестер «Человек без лица»).
Аффект психалгии. Невыразимое словами переживание душевной боли, страдания (синдром алекситимической пси- халгии) может рассматриваться как показатель дальнейшего течения фрустрационной регрессии в структуре синдрома Эго-стресса. Если для аффекта недоумения характерны краткость существования, яркость клинических проявлений и преобладание оттенка мучительности попыток осмысления результатов психоагрессии, то для психалгии характерны, напротив, длительность, скрытность и оттенок признания безнадежности, безвозвратности утрат и потерь («Слава тебе, безысходная боль! / Умер вчера сероглазый король. ../. А за окном шелестят тополя: / Нет на земле твоего короля. »—А. Ахматова «Сероглазый король»), победы психоагрессивного вмешательства и психотравмирующей реальности над внутренним миром человека.
По-видимому, именно психалгию (чувство душевной боли) имеют в виду авторы, описывающие феномен тревоги-гнева («anger») и его проявления (экстернализации) как конъюнктивные, а не дизъюнктивные переживания.
В структуру феномена душевной боли, очевидно, следует включить явления внутреннего напряжения и гипересте-зические реакции в силу их алекситимической формы. Вообще, из-за алекситимии (и обязательной маскированности субдепрессивного аффекта) выраженность и прогностическое значение феномена душевной боли, как правило, недооценивается клиницистами. Между тем, именно алексити- мическая психалгия реализуется в острых соматоформных, поведенческих, аффективных и конституциональных реак-циях, в частности, неожиданных вспышках разрушительного хаотического возбуждения, алкогольных (и иных токсикома- нических) эксцессах и внезапных «безмотивных» суицидаль-ных попытках.
Хронический характер реактивной алекситимической психалгии, ее скрытность и потенциальная деструктивность дают основания рассматривать этот феномен фрустрацион- ной регрессии аффекта как центральное звено синдромоди- намики Эго-стресса.
Дисторсия (буквально — искажение, искривление, извращение, «вывих» мышления). Это понятие, малознакомое современным отечественным специалистам, примерно соответствует концепции «первичной бредовой идеи» М. И. Вайсфельда, «не обусловленной никакими психологическими основаниями — ни мышлением, ни галлюцинациями, ни характером больного.
В блестящей литературной форме эта идея дается
В. М. Гаршиным в знаменитом «Красном цветке»: «Он сорвал этот цветок, потому что видел в таком поступке подвиг, который он был обязан сделать. В этот яркий красный цветок собралось все зло мира. Цветок в его глазах осуществлял собою все зло: он впитал в себя всю невинно пролитую кровь (оттого он и был так красен), все слезы, всю желчь человечества. Это было таинственное, страшное существо, противоположное богу, Ариман, принявший скромный и не-винный вид.. Нужно было сорвать его и убить».
В данном контексте чаще всего имеется в виду реактивная дисторсия — паралогическое формирование (комплекс «аффект-идея»), призванное определить источник чрезвы-чайной угрозы. Подобная дисторсия, как правило, имеет форму изолированной концептуальной идеи катастрофы как результата происков враждебных сил глобального масшта-ба, иррационального зла. Так, после землетрясения в Спи-таке высказывалась идея, что катастрофа произошла вслед-ствие «отдаленного ядерного взрыва, проведенного Москвой в ответ на требование Арменией самоопределения». В ряде случаев могут иметь место изолированные идеи виновности и греховности, а также наказания за грехи и искупления грехов (реактивная Эго-дисторсия).
Можно отметить, что реакция окружающих на высказывание подобных дисторсий также сопровождается выраженным аффектом метафорического недоумения.
Реактивная дисторсия нередко (в ситуации хронического жестокого стресса, например, в местах лишения свободы) может проявляться реакциями враждебного недоверия (поведение «загнанного зверя») — парадоксальным сочетании сензитивности и ранимости с настороженностью и подозрительностью при случайном или намеренном прикосновении к комплексу болезненных переживаний. Расширение поля подобных реакций отражает нарастание аутистической трансформации личности. Интересно отметить, что психодиагностика подострых реакций враждебного недоверия показывает их структурное сходство с описанием С. Г. Жислиным «параноидов внешней обстановки» и/ или реактивными психозами мест лишения свободы. С точки зрения МКБ-10, все это — острые психотические реакции на стресс (п. F 23.ООО).
Нередко отмечаются явления паратаксической дистор- сии в виде спонтанных упреков в несостоятельности «магических помощников», призванных «совершить невозможное», а также в виде завуалированных метафорами и другими средствами языка и речи оттенков скрытой враждебности (корысти, ревности, зависти, неприязни) в речевой продукции.
Наконец, при участии дисторсии фантазирования (fantasised distortion) реализуются характерные для крупномасштабных катастроф тенденции к формированию субкультуры, эпоса и мифологии событий ЧС.
При клинической оценке характера концептуальных суждений людей, переживающих травматический Эгостресс, следует всегда обращать особое внимание на реалии национального менталитета, в силу которых самые экстравагантные идеи могут оказаться вполне реалистическими.
Острые реакции на стресс. В структуре синдрома первичного травматического Эго-стресса из-за исходной скры- тости напряженного регрессированного аффекта острые реакции на стресс предстают особенно неожиданными. Клинически могут быть разграничены конституциональный, аффективный, поведенческий и острый соматоформный типы реакций на стресс. Однако для клинической картины в очаге ЧС характерна типологическая смешанность и взаимная сменяемость в рамках однократного приступа острых реакций.
Три вида таких реакций можно считать присущими обстановке (прежде всего, профессиональной деятельности, но также и другой целенаправленной деятельности) в очагах ЧС:
конфликтные реакции, связанные со стрессовой актуализацией конституциональных черт демонстративности, аффективной ригидности, стремления к доминированию (возникают обычно на почве профессиональных конфликтов, на фоне утомления и дискомфорта);
хаотическое агрессивное разрушительное возбуждение, мощное, непредсказуемое и кратковременное, на фоне алкогольных (и иных токсикоманических) эксцессов, обычно также с наблюдаемыми конституциональными стигмами органической недостаточности ЦНС;
сердечно-сосудистые кризы, как правило, в ситуации «психологического раскачивания», на фоне хронической алкогольной интоксикации, утомления и дискомфорта, при обнаруживаемой конституциональной недостаточности вегетативно-сосудистого регулирования.
Таким образом, клиническая картина Эго-стресса (стресса осознания новой, психотравмирующей реальности) скла-дывается из явлений фрустрационной регрессии психики, прежде всего аффектов метафорического недоумения и алек- ситимической психалгии, эпизодической Эго-дисторсии и острых смешанных реакций на стресс.
Синдромообразующие характеристики Эго-стресса таковы:
структурные элементы неравноценны, в силу чего образуется динамическая иерархия феноменов;
центральное звено синдрома — поэтапная регрессия аффекта (чувство угрозы — аффект недоумения — аффект душевной боли);
сопутствующая ему поэтапная регрессия речи, мышления и самосознания (метафорическая речь — алекси- тимия — дисторсия);
эпизодические срывы социальной и психофизиологической адаптации в виде острых смешанных стрессовых реакций.
Поэтому синдром первичного Эго-стресса можно рассматривать как непосредственный результат психоагрессии (чрезвычайной угрозы), формирующий адаптационно-психодинамическую основу аффективных, поведенческих, конституциональных и соматоформных реакций. Как будет показано далее, первичный Эго-стресс обладает аутохтонной способностью переходить в перманентный (вторичный) Эгостресс identity crisis, кризис самоопределения и способствовать развитию дальнейших психопатологических последствий ЧС. В этом смысле синдром Эго-стресса является центральным звеном патогенеза психопатологических последствий ЧС.
Источник