Позвольте мне вазу разбить от чувств
Раскачиваясь на облаках воспоминаний
Стирая горечь с алых губ от предсказаний
Наивной юности ростками прорастая…, тая…
Под преломлением времени жизнь кажется чужая
Дыхание чувств речного бриза полны силы,
Сквозь поволоку утомленный взгляд, что сердцу милый,
Листая памяти альбом слеза в душе застыла,
Хрусталь мечты своей, где все могло бы быть,… разбила…
Разбитые чувства, как разбитое зеркальное отражение.
Осколки счастья не склеишь, хранить в сердце плохая примета.
От любви до ненависти.
Мне не нужны слова твои,
Твоим поступкам нет прощения.
Познаешь боль и силу мщения
за всё, что раньше говорила.
За ложь мне данных обещаний
Ты заслужила лишь презрение,
И вызывает отвращение
Трагичность этого прощания…
Увы… ломать легко, а строить уже бесполезно,
На развалинах усердно, щепки в горсть собирать…
Со стороны смешно и будет ли уместно?
Над тем, что развалилось беспощадно умирать!
. ты поймешь,родной мой,что это тебе,когда прочтешь эти строки. они-ЭТО МОИ ПЕРЕЖИВАНИЯ СЕЙЧАС. ТРЕВОГИ И ВОЛНЕНИЯ.
ты поймешь, родной мой, что это тебе, когда прочтешь эти строки…
они-ЭТО МОИ ПЕРЕЖИВАНИЯ СЕЙЧАС…
ТРЕВОГИ И ВОЛНЕНИЯ…
.а помнишь, ты говорил, что НИКОГДА НЕ РАЗОБЬЕШЬ МНЕ СЕРДЦЕ, НЕ ОБИДИШЬ И БУДЕШЬ ЛЮБИТЬ МЕНЯ ВЕЧНО.
только вот где она сейчас-ТВОЯ БЕЗМЕРНАЯ ЛЮБОВЬ…((((((
ПРОЧТИ
И ТЫ ВСЕ ПОЙМЕШЬ
* * * * * *
внутри станет пусто…
и вновь сердцу больно…
в душе опустеет.
и слезы…
невольно… накатятся снова…
и мысли нахлынут…
… показать весь текст …
Я была когда-то солнцем… Таким ярким, таким счастливым, таким светлым… Я не знала, что для тебя все солнца… Ты не думай, я буду счастливой. Теперь я солнечный удар.
Не повезло…, разбив кувшин, пыталась склеить. Вроде нормально, да и сколы все сошлись. Но вот, а годен ли на что, надо проверить… Увы и ах, мои надежды не сбылись! А без него жизнь стала тусклой и унылой… Я к Гончару, — мол, помоги, как воссоздать?! На мой вопрос ответил лишь кусочек глины: «ЛЕПИ ПО НОВОЙ! КЛЕИТЬ, ЧТО РАЗБИТО — ЖИЗНЬ ПО ВЕТРУ ПУСКАТЬ!»
В грехах на Господа не стоит уповать,
Решив без совести, обманом жить.
Господь не в помощь, если будешь воровать,
А если пойман, нечего и ныть.
И помнить — словом можно и убить.
Сто раз подумать, прежде чем сказать.
Не ждать любви, раз сам не смог любить.
Чтоб одиночеством других не наказать.
Ведь с чувствами быть надо осторожным,
Чтоб не оставить грязного следа.
Разбитую посуду склеить можно.
А жизнь разбитую не склеишь никогда.
Сколько бы раз в жизни нам не пришлось пережить крушений и видеть, как разбиваются наши сердца-мы всё равно должны верить и любить…
Сказанное слово не вернешь
Разбитую чашу не склеишь,
И сказанное слово не вернешь,
Уйдя однажды не подумав,
Обратно больше не придешь,
И не помогут уговоры,
Слова и россыпи богатства,
Не нужно больше унижаться,
Не нужно больше панибратства.
Источник
Разбитая ваза. Притча
Император так любил напольные вазы, что уставил свои покои самыми красивыми из них — с золотой росписью и драгоценной инкрустацией. Император поручил любимому слуге бережно протирать дорогие вазы и кувшины и время от времени переставлять их местами. Однажды этот слуга случайно разбил вазу. Император пришёл в ярость и приказал казнить бедного слугу. Все придворные, жалея беднягу, пытались вымолить прощение для незадачливого слуги, но безуспешно. Однако император пообещал сохранить жизнь слуги при условии, что найдётся такой умелец, который склеит осколки и восстановит вазу. Но умельцы, только глянув на груду осколков, вздыхали и беспомощно пожимали плечами. А слуга тем временем прощался с жизнью и молился, чтобы император сменил гнев на милость.
А в это время в город вошёл странствующий мастер Покеда. Он услышал историю о разбитой вазе и о приговорённом слуге. Покеда пришёл во дворец и сказал, что он исправит ситуацию. Мастер Покеда славился чем угодно, но только не умением склеивать вазы, однако у него была репутация святого человека, и все посчитали, что он применит какое-то волшебство, особую мантру, чтобы восстановить любимую вазу императора.
Покеду привели в покои императора, показали осколки.
— Мастер! Что ты наделал!
— Я выполнил своё обещание, император.
— Ты же обещал склеить вазу…
— Я этого не обещал. Я сказал, что исправлю ситуацию, и я это сделал. В зале было две дюжины ваз. Расколотив эти вазы, я спас две дюжины людей от смерти.
— Тех, кто в будущем могли разбить эти вазы.
Придворные ещё никогда не видели своего императора в таком гневе. Он приказал связать мастера и растоптать его слонами. Привели слона. Мастер лежал связанный на полу. Воины окружили сцену казни, чтобы предупредить неожиданные вмешательства толпы. Все видели, что Мастер Покеда лежал совершенно неподвижно и слышали, как он тихонько бормотал какую-то мантру. Слон не двигался с места. Слуга подстегнул слона прутом. Слон не шевельнулся. Слуга подстегнул слона ещё раз. Слон попятился, потом развернулся и пошёл в другую сторону. Толпа ахнула.
— Стойте, — закричал император. — Уведите слона немедленно и развяжите Покеду!
Мастера развязали. Император приказал ему приблизиться и сказал так:
— Мастер Покеда, я обещаю, что прощу тебя и прощу слугу, если только ты поделишься со мной своей тайной. Я понял, что ты знаешь какую-то мантру, чтобы успокоить слона.
— О, нет, я не знаю мантры, чтобы успокоить слона. Я знаю только мантру, чтобы успокоить себя.
— Расскажи мне! — Конечно. Есть только одна правильная мантра — мантра любви. О, император, я верю, что мы все — составляющие Бога. И ты, и я, и слон, и воины с мечами, и эта толпа — мы его продукт и всё, что происходит, — часть его великого замысла. Я люблю Бога, и, значит, я не могу не любить тебя и этого слона. Когда я лежал связанный на земле, то я думал о том, что этот слон — прекрасный, добрый и мудрый зверь.
Я любил этого слона и восхищался его силой. Я думал о том, что ты — величайший из императоров и мудрейший из правителей. Моё сердце было преисполнено восхищением и любовью к тебе. Я желал счастья и добра и тебе, и слону. Если бы я позволил ненависти и страху овладеть мной, то они умножились во много раз, и все твои плохие свойства возобладали бы. Слон не тронул меня: звери чувствуют любовь острее, чем люди.
— Как же ты мог любить меня, приговорившего тебя к смерти? Ведь ты всего лишь преподал мне урок, что разбитая ваза — ничто по сравнению с человеческой жизнью. Как же ты мог восхищаться моей мудростью, если я хотел убить человека из-за груды бездушных черепков?
— Ого! — сказал Мастер Покеда. — Мантра работает даже лучше, чем я предполагал.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Источник
Ворона. А. П. Чехов
Было не больше шести часов вечера, когда блуждавший по городу поручик Стрекачев, идя мимо большого трехэтажного дома, случайно бросил взгляд на розовые занавески бельэтажа.
— Тут мадам Дуду живет… — вспомнил он. — Давно уж я у нее не был. Не зайти ли?
Но прежде, чем решить этот вопрос, Стрекачев вынул из кармана кошелек и робко взглянул в него. Увидел он там один скомканный, пахнущий керосином рубль, пуговицу, две копейки и — больше ничего.
— Мало… Ну, да ничего, — решил он. — Зайду так, посижу немножко.
Через минуту Стрекачев стоял уже в передней и полною грудью вдыхал густой запах духов и глицеринового мыла. Пахло еще чем-то, чего описать нельзя, но что можно обонять в любой женской, так называемой одинокой квартире: смесь женских пачулей с мужской сигарой. На вешалке висело несколько манто, ватер-пруфов и один мужской лоснящийся цилиндр. Войдя в залу, поручик увидел то же, что видел он и в прошлом году: пианино с порванными нотами, вазочку с увядающими цветами, пятно на полу от пролитого ликера… Одна дверь вела в гостиную, другая в комнатку, где m-me Дуду спала или играла в пикет с учителем танцев Вронди, старцем, очень похожим на Оффенбаха. Если взглянуть в гостиную, то прямо видна была дверь и из нее выглядывал край кровати с кисейным розовым пологом. Там жили «воспитанницы» m-me Дуду, Барб и Бланш.
В зале никого не было. Поручик направился в гостиную и тут увидел живое существо. За круглым столом, развалясь на диване, сидел какой-то молодой человек с щетинистыми волосами и синими мутными глазами, с холодным потом на лбу и с таким выражением, как будто вылезал из глубокой ямы, в которой ему было и темно и страшно. Одет он был щегольски, в новую триковую пару, которая носила еще на себе следы утюжной выправки; на груди болтался брелок; на ногах лакированные штиблеты с пряжками, красные чулки. Молодой человек подпирал кулаками свои пухлые щеки и тускло глядел на стоявшую перед ним бутылочку зельтерской. Тут же на другом столе было несколько бутылок, тарелка с апельсинами.
Взглянув на вошедшего поручика, франт вытаращил глаза, разинул рот. Удивленный Стрекачев сделал шаг назад… Во франте с трудом узнал он писаря Филенкова, которого он не далее как сегодня утром распекал в канцелярии за безграмотно написанную бумагу, за то, что слово «капуста» он написал так: «копусста».
Филенков медленно поднялся и уперся руками о стол. Минуту он не спускал глаз с лица поручика и даже посинел от внутреннего напряжения.
— Ты как же это сюда попал? — строго спросил у него Стрекачев.
— Я, ваше благородие, — залепетал писарь, потупя взор, — на дне рождения-с… При всеобщей повинной военности, когда всех уравняли, которые…
— Я тебя спрашиваю, как ты сюда попал? — возвысил голос поручик. — И что это за костюм?
— Я, ваше благородие, чувствую свою виновность, но… ежели взять, что при всеобщей повинной… военной всеобщности всех уравняли, и к тому как я все-таки человек образованный, не могу на дне рождения мамзель Барб существовать в форме нижнего чина, то я и надел оный костюм соответственно своему домашнему обиходу, как я, значит, потомственный почетный гражданин.
Увидев, что глаза поручика становятся всё сердитее, Филенков умолк и нагнул голову, словно ожидая, что его сейчас трахнут по затылку. Поручик раскрыл рот, чтобы произнести «пошел вон!», но в это время в гостиную вошла блондинка с поднятыми бровями, в капоте ярко-желтого цвета. Узнав поручика, она взвизгнула и бросилась к нему.
Увидев, что Барб (это была одна из воспитанниц m-me Дуду) фамильярна с поручиком, писарь оправился и ожил. Растопырив пальцы, он выскочил из-за стола и замахал руками.
— Ваше благородие! — заговорил он, захлебываясь. — Со днем рождения имею честь поздравить любимого существа! В Париже такой не сыщешь! Именно-с! Огонь! Трех сотенных не пожалел, а сшил ей этот капот по случаю дня рождения любимого существа! Ваше благородие, шампанского! За новорожденную!
— А где Бланш? — спросил поручик.
— Сейчас выйдет, ваше благородие! — ответил писарь, хотя вопрос относился не к нему, а к Барб. — Сию минуту! Девица а ля компрене аревуар консоме! Намедни купец из Костромы приезжал, пятьсот отвалил… Легко ли дело, пятьсот! Я тыщу дам, только спервоначалу характер мой уважь! Так ли я рассуждаю? Ваше благородие, пожалуйте-с!
Писарь подал поручику и Барб по стакану шампанского, а сам выпил рюмку водки. Поручик выпил, но тотчас же спохватился.
— Ты, я вижу, позволяешь себе лишнее, — сказал он. — Ступай-ка отсюда и скажи Демьянову, чтобы он тебя посадил на сутки.
— Ваше благородие, да, может, вы думаете, что я какой ни на есть свинья? Так вы думаете? Господи! Да ведь мой папаша потомственный почетный гражданин, орденов кавалер! Меня, ежели желаете знать, генерал крестил. А вы думаете, что я ежели писарь, то уж и свинья. Пожалуйте еще стаканчик… шипучечки… Барб, лупи! Не стесняйся, за всё можем заплатить. При современной образованности всех уравняли. Генеральский или купеческий сын идет на службу всё равно как мужик. Я, ваше благородие, был и в гимназии, и в реальном, и в коммерческом… Везде выгоняли! Барб, лупи! Бери радужную, посылай за дюжинкой! Ваше благородие, стаканчик!
Вошла m-me Дуду, высокая полная дама с ястребиным лицом. За ней семенил Вронди, похожий на Оффенбаха. Немного погодя вошла и Бланш, маленькая брюнетка, лет 19-ти, со строгим лицом и с греческим носом, по-видимому, еврейка. Писарь выбросил еще одну радужную.
— Жарь на все! Жги! Позвольте мне эту вазу разбить! От чувств!
M-me Дуду начала рассказывать, что теперь всякая честная девушка может составить себе приличную партию и что девушкам пить неприлично, а если она и позволяет своим девочкам пить, то только потому, что надеется, что мужчины порядочные, а будь мужчины другие, она и сидеть бы им здесь не позволила.
От вина и соседства Бланш у поручика стала кружиться голова, и он забыл о писаре.
— Музыку! — кричал отчаянным голосом писарь. — Подавай музыку! На основании приказа за номером сто двадцатым предлагаю вам танцевать! Ти-ише! — продолжал орать во всё горло писарь, думая, что это не он сам кричит, а кто-то другой. — Ти-ише! Я желаю, чтоб танцевали! Вы должны мой характер уважить! Качучу! Качучу!
Барб и Бланш посоветовались с m-me Дуду, старик Вронди сел за пианино. Танец начался. Филенков, топая в такт ногами, следил за движениями четырех женских ног и ржал от удовольствия.
— Рви! Верно! Чувствуй! Отдирай, примерзло!
Немного погодя вся компания поехала в колясках в «Аркадию». Филенков ехал с Барб, поручик с Бланш, Вронди с m-me Дуду. В «Аркадии» заняли стол и потребовали ужин. Тут Филенков до того допился, что охрип и потерял способность махать руками. Он сидел мрачный и говорил, моргая глазами, как бы собираясь заплакать:
— Кто я? Нешто я человек? Я ворона! Потомственный почетный гражданин… — передразнил он себя. — Ворона ты, а не гра…гражданин.
Поручик, отуманенный вином, почти не замечал его. Раз только, увидев в тумане его пьяную физиономию, он нахмурил брови и сказал:
— Ты, я вижу, позволяешь себе очень…
Но тотчас же потерял способность соображать и чокнулся с ним.
Из «Аркадии» поехали в Крестовский сад. Тут m-me Дуду простилась с молодежью, сказав, что она вполне надеется на порядочность мужчин, и уехала с Вронди. Потом потребовали для освежения кофе с коньяком и ликеров. Потом квасу, и водки, и зернистой икры. Писарь вымазал себе лицо икрой и сказал:
— Я теперь араб или вроде как бы нечистый дух.
На другой день утром поручик, чувствуя в голове свинец, а во рту жар и сухость, отправился к себе в канцелярию. Филенков сидел на своем месте в писарской форме и дрожащими руками сшивал какие-то бумаги. Лицо его было сумрачно, не гладко, точно булыжник, щетинистые волосы глядели в разные стороны, глаза слипались… Увидев поручика, он тяжело поднялся, вздохнул и вытянулся во фронт. Поручик, злой и не опохмелившийся, отвернулся и занялся своим делом. Минут десять длилось молчание, но вот глаза его встретились с мутными глазами писаря, и в этих глазах прочел он всё: красные занавесочки, раздирательный танец, «Аркадию», профиль Бланш…
— При всеобщей повинной военности… — забормотал Филенков, — когда даже… профессоров в солдаты берут… когда всех уравняли… и даже свобода гласности…
Поручик хотел распечь его, послать к Демьянову, но махнул рукой и сказал тихо:
Источник