Они шагали рядом два мира чувств

10 цитат из романа Уильяма Голдинга «Повелитель мух»

«Хорошо думается только тогда, когда идешь, не глядя себе под ноги»

Известность лауреату Нобелевской премии, сэру Уильяму Голдингу (1911 — 1993), принес роман «Повелитель мух» , экранизированный в 1963 году Питером Бруком. Эта книга стала классикой мировой литературы XX века.

Мы отобрали из нее 10 цитат:

Неважно, сильный ты или нет, а честность есть честность.

Когда боишься кого, ты его ненавидишь и всё думаешь про него и никак не выбросишь из головы. И даже уж поверишь, что он — ничего, а потом как посмотришь на него — и вроде астмы, аж дышать трудно.

Может, зверь этот и есть. Может. это мы сами.

Если лицо совершенно меняется от того, сверху ли или снизу его осветить, — чего же стоит лицо? И чего все вообще тогда стоит?

Они шагали рядом — два мира чувств и понятий, неспособные сообщаться.

Объяснения отнимают у вещей всю прелесть.

Хорошо думается только тогда, когда идешь, не глядя себе под ноги.

Когда ты главный, тебе приходится думать и надо быть мудрым, в этом вся беда. То и дело надо принимать быстрые решения. И тут поневоле будешь думать, потому что мысли — вещь ценная, от них много проку.

Важные утверждения, чтобы они дошли до всех, надо повторить хотя бы дважды.

Если б было светло, они б сгорели со стыда. Но кругом чернела ночь.

Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов

Источник

Они шагали рядом два мира чувств

Что бы ты ни дал женщине, она сделает из этого что-то еще лучшее. Если ты дашь ей сперму, она родит ребенка. Если ты дашь ей квартиру, она сделает уютный дом. Если ты дашь ей продукты, она сделает вкусную еду. Женщина все приумножает и развивает. Поэтому, если ты сделал ей какую-нибудь малюсенькую какашку, будь готов получить обратно тонну говна.

Повелитель мух

1) Он вдруг понял как утомительна жизнь, когда приходится заново прокладывать каждую тропинку и чуть не все время следить за своими вышагивающими ногами.

2) Все всегда оказываются не такими, как от них ждешь.

3) Когда боишься кого-то, ты его ненавидишь и все думаешь про него и никак не выбросишь из головы.

4) Они шагали рядом — два мира чувств и понятий, неспособные сообщаться.

5) Роджер набрал горстку камешков и стал швырять. Но вокруг Генри оставалось пространство ярдов в десять диаметром,…
… показать весь текст …

Жизнь не имеет аналога, потому что объемлет всё.
Все схемы проваливаются одна за другой: жизнь состоит из случайностей.

Есть родство между людьми, которые хоть раз сидели подле угасающего огня и мерили по нему свою жизнь.

Объяснить тебе, в чем смысл нашей жизни? Подумай о мотыльке, который живет один только день. А вот тот ворон кое-что знает о вчерашнем и позавчерашнем дне. Ворон знает, что такое восход солнца. Быть может, он знает, что завтра солнце взойдет снова. А мотылек не знает. Ни один мотылек не знает, что такое восход! Вот так и мы с тобой! Нет, Роджер, я не собираюсь читать тебе проповедь о том, сколь кратка наша земная жизнь. Мы знаем, что она непереносимо длинна, и тем не менее ее надо перенести. Но в нашей жизни есть смысл, потому что мы оба — избранники. Мы как мотыльки. Мы не знаем, что нас ждет, когда поднимаемся вверх, фут за футом. Но мы должны прожить свой день с утра до вечера, прожить каждую его минуту, открывая что-то новое.

В глубине души я оптимист. На интеллектуальном уровне понимая, что… шансы у человечества взорвать себя — примерно один к одному, на эмоциональном уровне я просто не верю, что оно это сделает.

Источник

Уильям Голдинг. Повелитель мух

Подлинный шедевр мировой литературы. Странная, страшная и бесконечно ПРИТЯГАТЕЛЬНАЯ книга. Книга, которую трудно читать — и от которой НЕВОЗМОЖНО ОТОРВАТЬСЯ. История благовоспитанных мальчиков, внезапно оказавшихся на необитаемом острове. Философская притча о том, что может произойти с людьми, забывшими о любви и милосердии. Гротескная антиутопия, роман-предупреждение и, конечно, напоминание о хрупкости мира, в котором живем мы все. Все это — «Повелитель мух», книга, которую можно перечитывать снова и снова.

Если б было светло, они б сгорели со стыда. Но кругом чернела ночь.

Они шагали рядом — два мира чувств и понятий, неспособные сообщаться.

Все всегда оказываются не такими, как от них ждешь.

Если лицо совершенно меняется от того, сверху или снизу его осветить, — чего же стоит лицо? И чего же всё вообще тогда стоит?

Неважно, сильный ты или нет, а честность есть честность.

Собрания. Очень уж мы их любим. Каждый день. Хоть по два раза в день. Все болтаем. Вот сейчас протрублю в рог, и увидишь — примчатся как миленькие. И все честь честью, кто-то скажет — давайте построим самолет, или подводную лодку, или телевизор. А после собрания пять минут поработают и разбегутся или охотиться пойдут.

Мальчики после крушения самолета оказались на необитаемом острове.

— Правила! — крикнул Ральф — Ты нарушаешь правила!
— Ну и что?
Ральф взял себя в руки.
— А то, что, кроме правил, у нас ничего нет.

Он вдруг понял, как утомительна жизнь, когда приходится заново прокладывать каждую тропинку и чуть не все время следить за своими вышагивающими ногами.

Мысли — вещь ценная, от них много проку.

Когда боишься кого-то, ты его ненавидишь и все думаешь про него и никак не выбросишь из головы.

Ральф стоял и смотрел на него, как немой. На миг привиделось — снова берег окутан теми странными чарами первого дня. Но остров сгорел, как труха, Саймон умер, а Джек. Из глаз у Ральфа брызнули слёзы, его трясло от рыданий. Он не стам им противиться; впервые с тех пор, как оказался на этом острове, он дал себе волю, спазмы горя, отчаянные, неудержимые, казалось, сейчас вывернут его на изнанку. Голос поднялся под чёрным дымом, застлавшим гибнущий остров. Заразившиеся от него, другие дети тоже зашлись от плача. И, стоя среди них, грязный, косматый, с неутёртым носом, Ральф рыдал над прежней невинностью, над тем, как темна человеческая душа, над тем, как переворачивался тогда на лету верный мудрый друг по прозвищу Хрюша.

. От бури не осталось следа, берег блистал, как наточенное лезвие. Гора и небо сияли в жаре, в головокружительной дали; и приподнятый миражем риф плыл по серебряному пруду на полпути к небу.

Источник

Они шагали рядом два мира чувств

Lord of the flies

The Scorpion God

© William Golding, 1954, 1971

© Перевод. Е. Суриц, 2013

© Перевод. В. Минушин, 2014

© Перевод. Л. Плостак, 2014

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

Светловолосый мальчик только что одолел последний спуск со скалы и теперь пробирался к лагуне. Школьный свитер он снял и волочил за собой, серая рубашечка на нем взмокла, и волосы налипли на лоб. Шрамом врезавшаяся в джунгли длинная полоса порушенного леса держала жару, как баня. Он спотыкался о лианы и стволы, когда какая-то птица желто-красной вспышкой взметнулась вверх, голося, как ведьма; и на ее крик эхом отозвался другой.

– Эй, – был этот крик, – погоди-ка!

Кусты возле просеки дрогнули, осыпая гремучий град капель.

– Погоди-ка, – сказал голос. – Запутался я.

Светловолосый мальчик остановился и подтянул гольфы автоматическим жестом, на секунду уподобившим джунгли окрестностям Лондона.

Голос заговорил снова:

– Двинуться не дают, ух и цопкие они!

Тот, кому принадлежал голос, задом выбирался из кустов, с трудом выдирая у них свою грязную куртку. Пухлые голые ноги коленками застряли в шипах и были все расцарапаны. Он наклонился, осторожно отцепил шипы и повернулся. Он был ниже светлого и очень толстый. Сделал шаг, нащупав без опасную позицию, и глянул сквозь толстые очки.

– А где же дядька, который с мегафоном?

Светлый покачал головой:

– Это остров. Так мне по крайней мере кажется. А там риф. Может, даже тут вообще взрослых нет.

– Был же летчик. Правда, не в пассажирском отсеке был, а впереди, в кабине.

Светлый, сощурясь, озирал риф.

– Ну, а ребята? – не унимался толстый. – Они же, некоторые-то, ведь спаслись? Ведь же правда? Да ведь?

Светлый мальчик пошел к воде как можно непринужденней. Легко, без нажима он давал понять толстому, что разговор окончен. Но тот за спешил следом.

– И взрослых, их тут совсем нету, да?

Светлый произнес это мрачно. Но тотчас его одолел восторг сбывшейся мечты. Он встал на голову посреди просеки и во весь рот улыбался опрокинутому толстому.

– Без всяких взрослых!

Толстый размышлял с минуту.

Светлый сбросил ноги и сел на распаренную землю.

– Наверно, нас высадил, а сам улетел. Ему тут не сесть. Колеса не встанут.

– Ну, он-то вернется еще, как миленький!

Толстый покачал головой:

– Мы когда спускались, я – это – в окно смотрел, а там горело. Наш самолет с другого края горел.

Он блуждал взглядом по просеке.

– Это все от фюзеляжа.

Светлый потянулся рукой и пощупал раскромсанный край ствола. На мгновенье он заинтересовался:

– А что с ним стало? Куда он делся?

– Волнами сволокло. Ишь, опасно-то как, деревья все переломаты. А ведь там небось ребята были еще.

Он помолчал немного, потом решился:

Толстый ждал, что его, в свою очередь, спросят об имени, но ему не предложили знакомиться; светлый мальчик, назвавшийся Ральфом, улыбнулся рассеянно, встал и снова двинулся к лагуне. Толстый шел за ним по пятам.

– Я вот думаю, тут еще много наших. Ты как – видал кого?

Ральф покачал головой и ускорил шаг. Но наскочил на ветку и с грохотом шлепнулся.

Толстый стоял рядом и дышал, как паровоз.

– Мне моя тетя не велела бегать, – объяснил он, – потому что у меня астма.

– Ага. Запыхаюсь я. У меня у одного со всей школы астма, – сказал толстый не без гордости. – А еще я очки с трех лет ношу.

Он снял очки, протянул Ральфу, моргая и улыбаясь, а потом принялся их протирать замызганной курткой. Вдруг его расплывчатые черты изменились от боли и сосредоточенности. Он утер пот со щек и поскорей нацепил очки на нос.

Он кинул взглядом по просеке.

– Фрукты эти, – сказал он. – Вроде я…

Он поправил очки, метнулся в сторонку и присел на корточки за спутанной листвой.

Ральф осторожно высвободился и нырнул под ветки. Сопенье толстого тотчас осталось у него за спиной, и он поспешил к последнему заслону, отгораживавшему его от берега. Перелез через поваленный ствол и разом очутился уже не в джунглях.

Берег был весь опушен пальмами. Они стояли, клонились, никли в лучах, а зеленое оперенье висело в стофутовой выси. Под ними росла жесткая трава, вспученная вывороченными корнями, валялись гнилые кокосы и то тут, то там пробивались новорожденные ростки. Сзади была тьма леса и светлый проем просеки. Ральф замер, забыв руку на сером стволе, и щурясь смотрел на сверкающую воду. Там, наверное, в расстоянии мили лохматилась у кораллового рифа белая кипень прибоя и дальше темной синью стлалось открытое море. В неровной дуге кораллов лагуна лежала тихо, как горное озеро – разнообразно синее, и тенисто-зеленое, и лиловатое. Полоска песка между пальмовой террасой и морем убегала тонкой лункой неведомо куда, и только где-то в бесконечности слева от Ральфа пальмы, вода и берег сливались в одну точку; и, почти видимая глазу, плавала вокруг жара.

Он соскочил с террасы. Черные ботинки зарылись в песок, его обдало жаром. Он ощутил тяжесть одежды. Сбросил ботинки, двумя рывками сорвал с себя гольфы. Снова вспрыгнул на террасу, стянул рубашку, стал среди больших, как черепа, кокосов, в скользящих зеленых тенях от леса и пальм. Потом расстегнул змейку на ремне, стащил шорты и трусики и, голый, смотрел на слепящую воду и берег.

Он был достаточно большой, двенадцать с лишним, чтоб пухлый детский животик успел подобраться; но пока в нем еще не ощущалась неловкость подростка. По ширине и развороту плеч видно было, что он мог бы стать боксером, если бы мягкость взгляда и рта не выдавала его безобидности. Он легонько похлопал пальму по стволу и, вынужденный наконец признать существование острова, снова упоенно захохотал и стал на голову. Ловко перекувырнулся, спрыгнул на берег, упал на коленки, обеими руками подгреб к себе горкой песок. Потом выпрямился и сияющими глазами окинул воду.

Толстый мальчик осторожно спустил ноги с террасы и присел на край, как на стульчик.

– Я долго очень, ничего? От фруктов этих…

Он протер очки и утвердил их на носу-пуговке. Дужка уже пометила переносицу четкой розовой галкой. Он окинул критическим оком золотистое тело Ральфа, потом посмотрел на собственную одежду. Взялся за язычок молнии, пересекающей грудь.

Но вдруг решительно дернул за молнию и потянул через голову всю куртку.

Ральф смотрел на него искоса и молчал.

– По-моему, нам надо все имена узнать, – сказал толстый. – И список сделать. Надо созвать сбор.

Ральф не клюнул на эту удочку, так что толстому пришлось продолжить.

– А меня как хочете зовите – мне все равно, – открылся он Ральфу, – лишь бы опять не обозвали, как в школе.

Тут уж Ральф заинтересовался:

Толстый огляделся, потом пригнулся к Ральфу. И зашептал:

– Хрюша – во как они меня обозвали.

Ральф зашелся от хохота. Даже вскочил.

– Ральф! Ну Ральф же.

Хрюша всплеснул руками в ужасном предчувствии:

– Я сказал же, что не хочу…

Ральф выплясал на солнцепек, вернулся истребителем, распластав крылья, и обстрелял Хрюшу:

Плюхнулся в песок у Хрюшиных ног и все заливался:

Хрюша улыбался сдержанно, радуясь против воли хоть такому признанию.

– Ладно уж. Ты только никому не рассказывай…

Источник

«Повелитель мух» — Уильям Голдинг

Читайте нас в Телеграм

Небольшое предисловие

Повелитель мух — это история о благовоспитанных мальчиках, внезапно оказавшихся на необитаемом острове. Это философская притча о том, что может произойти с людьми, забывшими о любви и милосердии.

Книга, в некотором смысле, уникальна: она дает ответ на главный вопрос «Почему в мире все так плохо?». Хочешь знать откуда берется злоба и зависть, религиозное и политическое безумие, откуда взялись инквизиция, Гитлер, Бокасса и Пол Пот, и вообще почему люди так лихо уничтожают друг друга вместо того, чтобы дружить, — обращайся к этой книге.

История

«Повелитель мух» — дебютный роман Голдинга. Написал он его в 1954 году. После написания, роману предстояла долгая дорога к признанию и известности. Рукопись Голдинга отверг двадцать один издатель и лишь единственное издательство «Faber & Faber» согласилось его печатать (кстати, в следующем году издательству исполнится уже 90 лет). Но у издательства было одно условие: убрать несколько страниц, описывающих ужасы ядерной войны.

Название книги «Повелитель мух» является буквальным переводом с древнееврейского имени языческого бога — Бааль звув, чьё имя (Вельзевул) в христианстве стало ассоциироваться с дьяволом.

Поначалу, роман не привлек к себе большого внимания (в США за год продали всего 3000 копий). Постепенно, увеличивая продаваемые тиражи, роман получил огласку и к 1960 был признан бестселлером. В СССР все было немного печальнее. До него он дошел лишь к 1969, увидев свет в журнале «Вокруг света» (в том самом). Отдельной же книгой роман начал издаваться лишь в 1981.

Введение в сюжет

Самолет, эвакуировавший людей во время войны, терпит крушение в Тихом океане (какой — не уточняется, однако фраза «мы бы в плен к красным могли попасть» как бы намекает). Выжившие быстро выбираются на остров, находящийся по близости. Тут автор знакомит нас с одним из главных героев — Ральфом.

Ральф — это обычный парень лет двенадцати. Выбравшись на сушу, он находит выжившего. Это толстый, страдающий астмой, но рассудительный и догадливый мальчик в очках. Все зовут его Хрюшей, ибо имени никто не знает.

Они понимают, что надо бы собраться всем выжившим и решать что делать дальше уже вместе. На берегу Ральф находит ракушку (позже ее все будут называть рогом) и с помощью издаваемого звука собирает всех. Выясняется, что в катастрофе выжило лишь два десятка детей (6-12 лет). Понятно, что группой людей должен кто-то руководить.

— Правила! — крикнул Ральф — Ты нарушаешь правила!
— Ну и что?Ральф взял себя в руки.— А то, что, кроме правил, у нас ничего нет.

В кандидаты лидеров выбиваются два мальчика: Джек и ранее знакомый нам Ральф. Джек в романе является антагонистом Ральфа. После победы второго на выборах, Джек и его хористы (в Англии он пел в церковном хоре) провозглашают себя охотниками. Но Джек не спешит отдаляться от Ральфа и пока держится вместе с большой группой.

Они шагали рядом – два мира чувств и понятий, неспособные сообщаться.

После небольшой экспедиции оказалось, что никто из взрослых не выжил в катастрофе и дети на острове совершенно одни. Джек и Ральф по-разному смотрят на ситуацию. Ральф предлагает постоянно поддерживать костер, чтобы проплывающие корабли заметили их. Джек же считает, что стоит сосредоточиться на добыче еды. Постепенно эти разногласия только возрастают и в дальнейшем выливаются в настоящую вражду.

Также к ключевым героям можно отнести мальчика по имени Саймон. Один из маленьких детей оказал большое влияние на всех выживших своим рассказом, в котором он, якобы, видел «зверя» (огромный и страшный хищник). В итоге среди детей поползли слухи о его существовании. Дабы убедиться, что никакого зверя не существует, Саймон идет в лес и натыкается на свиную голову, насаженную на кол.

Может, зверь этот и есть. Может. это мы сами.

Голова свиньи открывает глаза читателю на замысел, заложенный в роман писателем (Подробнее об этом чуть позже). Саймон узнает эту правду и вскоре очень жестоко за нее расплатится.

Образ главных героев

Голдинг избирает в качестве образца для своего произведения известный каждому англичанину роман Роберта Баллантайна «Коралловый остров». Это типичная «робинзонада» – роман, в котором попавшие на необитаемый остров трое мальчиков – Джек, Ральф и Питер оказываются достаточно сильными и мудрыми, чтобы выжить, не утратив человеческого облика. В самых сложных условиях они побеждают пиратов и противостоят язычникам-дикарям.

Уильям не случайно дает двум центральным персонажам романа имена героев Кораллового острова– Джек и Ральф. Но между ними возникает не дружба, а соперничество и вражда. А само пребывание на «коралловом острове», по мотивам книги Балантайна, доводит обычных мальчишек до полного озверения.

Автор вступает в спор с книгой, на которой воспитывался сам, которую читали его ученики. Он создает «анти-робинзонаду»: роман, в котором английские мальчики не выдерживают проверки свободой. Ни их воспитание, ни их образование не мешает им превратиться в дикарей. Лишь Ральф до конца продолжает отстаивать то, чему его научили в Англии.

Повелитель мух

Главный образ повествования — свиная голова на палке, ну или как ее назвал автор «Повелитель мух». Он, как и дьявол, воплощает в себе разрушение и разложение всего человечества.

Глаза Саймона не могли оторваться от Повелителя мух, а тот висел прямо перед ним. – И что тебе одному тут делать? Неужели ты меня не боишься? Саймон вздрогнул. – Никто тебе не поможет. Только я. А я – Зверь. Губы Саймона с трудом вытолкнули вслух: – Свиная голова на палке. – И вы вообразили, будто меня можно выследить, убить? – сказала голова.

Несколько мгновений лес и все другие смутно угадываемые места в ответ сотрясались от мерзкого хохота. – Но ты же знал, правда? Что я – часть тебя самого? Неотделимая часть! Что это из-за меня ничего у вас не вышло? Что все получилось из-за меня?

Повелитель мух символизирует подсознание, функция которого включать инстинкт самосохранения в опасных для жизни ситуациях. Законы, нормы морали и мышление не стоят ничего, когда подсознание в действии. Оно берет контроль над действиями человека и устремляет всю энергию на выживание.

Больше всего он теперь боялся этого занавеса, который мог вдруг снова затрепыхаться в мозгу, заслонить ощущенье опасности, сделать из него несмышленыша.

Падение и человечество

Через всю книгу можно отследить образы падения: падение Хрюши вместе с рогом, крушение самолета, падающий парашютист, — все это говорит нам о падении человечества. Автор напоминает читателю, что человек способен творить зло. При определенных обстоятельствах его надувные системы морали становятся ничем.

Если лицо совершенно меняется от того, сверху ли или снизу его осветить, — чего же стоит лицо? И чего все вообще тогда стоит?

Даже взрослый, в лице морского офицера, хоть и кажется детям таким правильным, но на деле является лишь стороной конфликта. Он просто пристыдил детей, но никак не решил проблемы. Поэтому, истинная проблема заключается в том, что спасать цивилизованное человечество от собственной жестокой природы попросту некому.

Здесь, невидимый, но строгий, витал запрет прежней жизни. Ребенка на корточках осеняла защита родителей, школы, полицейских, закона. Роджера удерживала за руку цивилизация, которая знать о нем не знала и рушилась.

Источник