Текст книги «Собрание сочинений в трех томах. Том 1»
Автор книги: Василий Федоров
Поэзия
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Я расскажу иными днями
В словах по сердцу и уму,
Какими трудными путями
Мы шли к полету твоему.
Да, мне хотелось, чтобы поэма «Седьмое небо» стала поэмой о наших трудных путях. Насколько мне это удалось, судить не мне. Помню, когда еще в рукописи я прочел «Землю и Вегу» в Ленинграде, любимый мной поэт Александр Прокофьев даже забеспокоился: не хочу ли я в своей поэзии отойти от земных дел? Потом, когда я «вернулся» на землю и написал новые главы, старик успокоился. Но вот прошло еще несколько лет, и все мы видим, что штурм космоса становится все решительней и, видимо, для счастья земли необходимым. При этом становится виднее, «что платим мы земною платой за тяготенье к высоте». Цена платы все увеличивается, тем не менее хочется закончить свой автобиографический очерк самыми последними строчками из поэмы «Седьмое небо»:
СТИХИ РАННИХ ЛЕТ
(1936 – 1945)
«Имел бы я всевещий ум пророка…»
Имел бы я
Всевещий ум пророка,
Я б заглянул
В грядущие года:
Куда меня,
Взметенная высоко,
Пригонит жизни
Быстрая волна?
Имел бы я
Магические призмы,
Я подсмотрел бы
Вопреки годам,
Что даст мне мир,
В который был я призван,
И что я сам
За это миру дам.
Хотя б на миг
Из тех далеких далей
Единый миг
Приблизился ко мне,
Чтобы понять,
Зачем меня призвали,
Что должен я
Исполнить на земле.
«Как случилось, не заметил…»
Как случилось,
Не заметил,
Что в тебя я так влюбился,
Как случилось,
Что, целуя,
Оторваться не могу.
Как случилось, дорогая,
Что ты стала всех дороже,
Как случилось, что другая
Потеряла красоту.
Если сердце ошибется,
Пусть его любовь накажет,
Но не верю я, чтоб сердце
Ошибалось хоть на миг…
Если разум ошибется,
Пусть его затмит измена,
Но не верю я, чтоб разум
Был плохим поводырем.
Почему, как Прометея,
И меня ты приковала,
Неужели я похитил
Пламень сердца твоего?!
«Радость, нежность и тоска…»
Радость,
Нежность
И тоска,
Чувств нахлынувших
Сумятица.
Ты – как солнце
Между скал:
Не пройти
И не попятиться.
На тебе
Такой наряд:
Сердце вон
За поглядение.
Ты светла,
Как водопад,
С дрожью,
С ужасом падения.
Ты извечная,
Как Русь,
Ты и боль
И врачевание.
Я нескоро
Разберусь,
В чем твое
Очарование.
«Если б богом я был…»
Если б
Богом я был,
То и знал бы,
Что творил
Женщину!
Если б
Скульптором стал,
Высек бы
Из белых скал
Женщину!
Если б
Краски мне дались,
Рисовала б
Моя кисть
Женщину!
Но
Не бывшую со мной
И не ставшую женой
Женщину!
«Милая моя, милая…»
Милая моя, милая, —
Милому вымолить мало.
Какой неземною силою
Ты меня приковала?
Милая моя, скрытная,
Кто тебе дал, по грешности,
Эти глаза магнитные
И руки нежнее нежности?
Если из них, любимая,
Будет петля устроена,
Сделай, чтоб жизнь моя
Была ее удостоена.
Шею мою
Не спеша
Сдави
Так, чтоб, слабея силою,
Видел я долго глаза твои,
Губы твои, любимая.
Глядя в очи остылые,
Смейся, смейся…
Не бойся.
Пусть подумают, милая,
Что мы оба смеемся.
«Мы с тобой не много пробежали…»
Мы с тобой
Не много пробежали.
В быстром беге
Мог ли думать я,
Что меня
Украдкою ужалит
Злая
Подколодная змея!
Под какой
Колодиной лежала?
Сколько лет
Таилась, стерегла?
Нет,
Ты только выщерила жало,
А ужалить в сердце
Не смогла.
«Где плыву? Куда причалю. »
Где плыву?
Куда причалю?
Ты не гнись,
Мое весло.
Не заметил,
Как печалью
Лодку в горе
Унесло.
А у горя,
Как у моря,
Волны черные дики.
И любовь,
Со мною в споре,
Погасила маяки.
Ты плыви,
Плыви далеко,
Спорь с туманом
Над волною.
И красива
И жестока,
Но жестока
Лишь со мною.
«Кто б жизнь мою…»
Кто б жизнь мою
Окинул оком
И кто бы догадался сам,
Что я стою живым упреком
Несправедливым небесам.
И кто бы проявил участье,
Постигнув главное одно:
За что рожденному для счастья
Любви и счастья не дано.
«Когда влюбляются титаны…»
Когда влюбляются титаны,
То начинаются раздоры, —
Они волнуют океаны
И рушат каменные, горы.
Они, глашатаи эпохи,
Дерзнувшие попрать законы,
Вздохнут, и пагубные вздохи
Опасны людям, как циклоны.
Бывает,
Падают титаны,
Но долго не смолкает слава:
Их раны – дымные вулканы,
А кровь их – огненная лава.
«И мороз, и снег бескрайний…»
И мороз,
И снег бескрайний.
На стекле, прикрыв закат,
Зарождается из тайны
Белый,
Белый,
Белый сад.
Все бело,
Как в дни цветенья:
Ветви, листья и трава.
Нежные до изумленья
Зачинаются слова.
Слышу
Птичье щебетанье,
Вижу белых гроздьев дрожь.
Только знаю,
На свиданье
В этот сад
Ты не придешь.
«Мне рваные брюки сегодня приснились…»
Мне рваные брюки
Сегодня приснились,
Взгрустнул я: заплата нужна.
Но Муза тогда надо мной наклонилась,
И вот что сказала она:
«Ты молод,
И помощь мою не отбрасывай.
За всех вас болея душой,
Я брюки чинила поэту Некрасову
И опыт имею большой.
Не каждому
С песнями жить припеваючи,
Не каждому – море любви.
Некрасов был гений,
А ты начинающий…
Терпи, мой хороший, терпи!»
«За дружбу, за любовь…»
За дружбу,
За любовь,
За боль
Последней встречи,
За сладкий хмель
Испитого вина
К тебе одной
В прощальный этот вечер
Грудь
Благодарности полна.
Когда другие
Только боль
Дарили,
Притворствуя в любви,
Но не любя,
Твои глаза
С упреком говорили:
«С другими ты,
А я люблю тебя».
Твое прощенье
И твое прощанье
Соединились,
Чувство не дробя,
В один порыв
Любви и обещанья:
«Я все равно
Буду любить тебя!»
«Прощай, село. »
Прощай, село!
Я сын твоих полей.
Мне мил простор твоих зеленых пашен.
В прощальный час торжественно налей
Свой дикий хмель в приподнятую чашу.
В твоих чертах
Суровый признак есть.
И пусть я рос, по-детски мало нежась, —
В моей груди все время будет цвесть
Твоих лесов невянущая свежесть.
Мою страну
Не обойти в года.
Есть много мест,
Прославленных другими,
Но никому я счастья не отдам
Нести твое немеркнущее имя.
Промчится время – много, много лет,
Посмотрят люди, спросят мимоходом:
– Откуда он? —
И скажут им в ответ:
– Он – марьевский
И поступью и родом.
«Любви и ненависти в дар…»
Любви и ненависти в дар
Я нынче все отдать поклялся,
Чтоб каждый боевой удар
Ударом сердца отозвался.
Чтоб там,
Где русская верста
Под ноги чуждые упала,
Над тенью черного креста
Звезда России засияла.
ПИСЬМО СОЛДАТА
Хочу в письме
Тебе о всем поведать.
Пока не слышно зова батарей,
Мечта спешит великий день победы
Предугадать за много, много дней.
И осмотреть
Влюбленными глазами
Тот светлый день,
И сердце отогреть.
О, как, омытый кровью и слезами,
Он будет ослепительно гореть!
И если нам
Его не видеть вместе,
И если…
О, как хочется прочесть
Мне лишь одно
Среди твоих известий —
Что будет сын,
Что у меня он есть!
И в ожиданье
Грозного рассвета
Воображать любимое лицо.
Что мне с того,
Что назовут поэтом,
Когда никто
Не назовет отцом!
Никто не скажет
Сверстникам-ребятам
Всей гордостью
Восьми каких-то лет:
«В те времена
Отец мой был солдатом,
Он, между прочим,
Был еще поэт».
ЗАВЕЩАНИЕ
Солдат,
Приподнимаясь над постелью,
В предсмертный час
Для сына диктовал:
«Передаю тебе родную землю,
Которую я вновь отвоевал.
Чтоб не посмел
Никто ее обидеть,
Ты, продолжая славный путь отца,
Расти большим,
Чтоб всю ее увидеть,
Понять ее душою до конца.
Пиши, сестра, пиши…
Наш край метельный,
Где ты родился, —
Так и напиши, —
Умей любить
Любовью беспредельной,
Умей любить
Всей нежностью души.
Смотри, мой сын,
По капле не разлейся,
Но, жизнь, и труд,
И славу полюбя,
Ты мужеству учись
И не надейся,
Что кто-то будет думать за тебя.
Настанет время,
И дорогой вешней
По волнованью луговой травы
Ты в жизнь пойдешь,
Не выходи без песни,
Не опускай веселой головы.
Она подарком не дается свыше,
Умея жить и все одолевать,
Я сделал все,
Чтоб ты ее услышал,
Узнал ее и смог завоевать.
Чтоб в трудный час
Любого испытанья
Ты верности в груди не погасил…
Писал в минуту ясного сознанья
И в полноте моих душевных сил».
МУЗЫКАЛЬНЫЙ МОМЕНТ
В ярком свете
Седой запрокинулся тыл;
Вскинув
Тонкие длинные руки,
Дирижер надо мной
Черным лебедем взмыл
И застыл на волне
Раскаленного звука.
Люди в зное сидели,
Немея и тая,
Скрипка соседку
Куда-то бежать торопила.
А волна закачалась,
Барьер сметая,
И темные грядки
Голов затопила.
Хлюпала флейта:
«Омой, омой его. »
Свирельный фонтанчик
Морозил до дрожи…
А над потопом
Ковчегом Ноевым
Сдвинулись плотно
Пузатые ложи.
Спас барабан,
Как всегда,
Когда нежненьким туго,
Цыцкнул на скрипку:
«Сегодня стонать бы не ей!
Настежь двери!
За мной, хоралы и фуги!
Сегодня я
Верхохорю симфонией!»
«Учитель через много лет…»
Учитель
Через много лет
Прочтет вопрос
На детских лицах:
«Как обновлялся старый свет
В своих изломанных границах?
Чем наша Родина жила?
Кому судьбу свою вверяла?
А где тогда Сибирь была —
Все там же,
За хребтом Урала?»
И, давней битвы
Рваный след
Спокойно обведя рукою,
Он скажет:
«В дни народных бед
Сибирь стояла под Москвою».
ВОЙНА И МУЗЫКА
Не лечу —
Пару ног волочу
От земной перегрузки,
От бессонниц,
От звуков,
Что сдавили виски.
Вдруг запела
Веселая музыка.
Музыка.
Разве время для музыки?!
Разве ей
Наше горе понять
И поправить?
Ну, с чего ей поется?
Ну, кто ее просит
Размораживать душу
До слякоти?
Я ведь
Заморозил ее
На сибирском морозе.
Пусть поймет,
Что у ночи
Я все еще пленный,
Что мне легче
Седеть и стареть
Несогретым.
Если юность
Нельзя сохранить неизменной,
Мы охотно с нее
Сохраняем портреты.
И когда-нибудь,
Зная, что жил я недаром,
Прошепчу, собирая
Минувшего клочья:
Вот под музыку эту
Бродил я бульваром,
А под эту
Я плакал
Той памятной ночыо.
ПРИТЧА
– Там, на горе,
Построен будет храм, —
Сказал Строитель,
Показал на камень. —
Возьмешь его обеими руками
И понесешь,
И к сроку будешь там.
Счастливый тем,
Что я,
А не другой
Был в ранний час
Строителем замечен,
Я камень приподнял над головой
И, пригибаясь,
Опустил на плечи.
Понес его на горние места,
Сбивая с трав предутренние росы,
И не заметил сам,
Когда устал
И как решил,
Решил я камень сбросить.
И бросил бы,
И сел на камень тот.
Но, трудный путь усталостью итожа,
Спросил себя:
«А кто же понесет
Его наверх?
Когда не я,
То кто же?!»
НА БЕРЕГУ
Бегут круги,
Кружки,
Кружинки…
Мальчонки взмахами уды
Золотобокие кувшинки
Вытаскивают из воды.
Мне слышно,
Как они смеются,
И видно:
На волне крутой
Большая лилия, как блюдце,
Наполнилась живой водой.
Открылись розовые стоки.
Как будто,
Лилию клоня,
Пахучие земные соки
Переливаются в меня.
Все поражает новым смыслом.
Вон девушка,
Моей под стать,
Качается под коромыслом,
Чтобы воды не расплескать.
Все видится
В ином значенье.
Вон легкий ветерок повлек
По серебристому теченью
Кружащий селезнем валек.
А женщина,
Снимая с плахи,
Развешивает на кусты
Не очень новые рубахи
И очень свежие холсты…
И может быть,
Моих открытий
Глухому сердцу не понять.
Войной оборванные нити
Соединяются опять.
В душе
Ни боли,
Ни страданья,
В душе зажегся робкий свет.
Как долго шел я на свиданье,
Отложенное на пять лет.
Но сердце многого не знает,
Когда у тихих берегов,
Стуча,
Само напоминает
Забытый звук ее шагов.
Давно их нет.
За датой дата
Проходит в памяти…
Прогнать?!
Нет, все, что я любил когда-то,
Я не могу не вспоминать.
ПЕРЕПУТЬЯ
(1945 – 1950)
ДРУГУ
Не удивляйся,
Что умрешь.
Дивись тому,
Что ты живешь.
Дивись тому,
Что к сердцу близко
Однажды ночью голубой
Горячая упала искра
И стала на земле тобой.
Не скифом
И не печенегом,
Минуя сотни скорбных вех,
Ты сразу гордым человеком
Явился
В наш двадцатый век.
– Мы – люди.
Нас легко обидеть. —
Но ты подумал ли хоть раз,
Что я бы мог и не увидеть,
Мой друг,
Твоих печальных глаз?
Нас, гордых,
Жизнь не стала нежить,
Нам горький выдался посол.
Мы люди,
Нас легко утешить
Напоминаньем больших зол.
В любви,
В крови,
В огне боренья,
Со славой тех, кто первым пал
Сменялись,
Гибли поколенья
За это все, что ты застал.
Все чудо:
Солнце, весны, зимы,
И звезды, и трава, и лес.
Все чудо!
И глаза любимой —
Две тайны
Двух земных чудес.
Да будь я камнем от рожденья,
Я б в жажде все одолевать
Прошел все муки превращенья,
Чтоб только
Человеком стать.
Не удивляйся,
Что умрешь.
Дивись тому,
Что ты живешь.
«На родине моей повыпали снега…»
На родине моей
Повыпали снега,
Бушует ветер в рощах голых.
На родине моей,
Должно, шумит пурга
И печи топятся в притихших селах.
Приветом детства
Встала предо мной
С годами позабытая картина:
Горит луна,
И смутно под луной
Поблескивает снежная равнина.
Отбушевав,
Снега притихли – спят.
Среди снегов, запорошивших вербу,
Полозья одинокие скрипят,
Как будто жалуются небу.
Сместилось все
В сознании моем:
Как будто брежу дальними огнями
И в полушубке стареньком своем
Шагаю за скрипучими санями.
Вновь мерзну,
А дорога далека,
Сугробам белым нет конца и краю.
На родине моей
Повыпали снега,
Я их люблю,
За что – и сам не знаю.
За речкой не открыть Америк,
Но ты вела меня на взгорье.
– Закрой ладонью дальний берег,
И ты под ней увидишь море.
Виднелись села за рекою.
Вдали брело за стадом стадо…
Я берег закрывал рукою,
И выходило все как надо.
Летели годы —
Речка уже,
А мир все шире…
Нам с тобою
В метельной и буранной стуже
Порой был слышен шум прибоя.
Нас жизнь
Носила и хлестала
Пять лет —
От горя и до горя,
Да так, как будто суша стала
Намного беспокойней моря.
И, наконец,
При тихом ветре,
Преодолев каменьев груды,
Глядели мы с высот Ай-Петри
На вечное земное чудо.
Ты привела меня, как прежде,
К живому шуму синей лавы…
На Черноморском побережье
Я вспомнил детские забавы.
Вот море —
Буйное такое,
Ладонью мысленно приглажу…
И, горизонт закрыв рукою,
Хочу увидеть; речку нашу.
МАСТЕР
Три года живу я в столице,
Люблю я столицу…
И вот
Когда она вся озарится,
То чем-то напомнит завод.
Припомнится город сибирский,
И тут же привидится мне:
Летят автогенные брызги,
Скользя по кирпичной стене,
И вдруг ни с чего затоскую,
Да так, что сдержаться нет сил,
И вспомню тогда мастерскую
И цех, где я мастером был.
Представлю на миг лишь единый
Пролеты больших корпусов,
Бульдозеров гнутые спины
И вздохи чугунных прессов…
Рабочих
За именем имя
Проходит минутой такой…
И станет завидно, что с ними
Работает мастер другой.
И может быть, так,
Между прочим,
Хорошую память храня,
Какой-нибудь старый рабочий
Ему говорит про меня:
Москва, мол, кому не приснится!
И он-де, упрямый такой,
Уехал за песней в столицу,
А песня живет в мастерской.
И скажет еще,
Что теперь я
Решил подучиться и сам,
Охотно уйдя в подмастерье
К московским большим мастерам.
Тогда неуемным желаньем
И верой наполнится грудь,
Что я свое прежнее званье
Сумею обратно вернуть.
СЕСТРЕ
Опять, как перед зеркалом, стою.
За худенькие плечи обнимая,
В глазах сестры читаю жизнь свою,
Забытые черты припоминая.
Все круче лоб,
Все реже рыжий чуб,
Темней глаза, прямолинейней брови,
И линии когда-то добрых губ
Становятся точнее и суровей.
Мишенью
Для ходячих остряков
Не станет ли седое благородство?
Все чаще я гляжу на стариков,
Уже предвидя будущее сходство.
Но, изменяясь,
Сохранить бы рад
Изо всего, чем наделен в излишке,
Все тот же тихий,
Любопытный взгляд
Простого деревенского мальчишки.
РЫЖУХА
Очень часто,
Всем сердцем гордый
За места, где я жил и рос,
Вместо отдыха, на курортах,
Взявши отпуск,
Я шел в колхоз.
Вот дорога слегка пылится.
По дороге навстречу мне
Мчится рыжая кобылица
С русым мальчиком на спине.
Он сидел,
Боевой, глазастый:,
Стиснув тонкие повода.
Поравнялись.
– Рыжуха, здравствуй! —
Крикнул весело я тогда.
– Здравствуй, старая. —
Левым ухом,
Правым рыжая повела…
– Что вы, дяденька…
Та Рыжуха
Позапрошлый год умерла.
Это дочка,
«Весна» по кличке.
Трактор пашет вон там, где лес,
Ну, а мы с Весной рапортички
Возим в ближнюю МТС.
Мальчик долго не трогал с места,
Разговаривал все бойчей…
Узнавая в нем чье-то детство,
Я спросил его:
– Сам-то чей?
Пригляделся —
И вспомнил друга,
Что погиб на чужой земле…
– Ну, пошла! —
И малец упруго
Приподнялся вдруг на седле.
Как бы тело ни уставало,
Все бы шел я вперед и шел,
Потому что на сердце стало
И печально и хорошо…
СЛЕДЫ
Вспоминается:
В книге я встретил
Очень горькие строки о том,
Будто в семьях лишь первые дети
Обладают богатым умом.
Говорил я с обидой ребятам:
– Вот настанут большие дела,
Разве я виноват, что девятым
Мать на поле меня родила.
Не скажите,
Что был я нескромен
Тем, что грань разнолетья стирал, —
Братья были
Строители домен,
Удивительных дел мастера.
Для обиды
Есть разные поводы:
Я догнал бы, но, как на беду,
Начались торопливые проводы…
В сорок первом году.
Никогда,
Никогда не забуду:
Мать глядела и мяла платок…
Разорвать наши взгляды с минуту
Даже поезд, казалось, не мог…
Никакие меня неудачи
Не сумели пригнуть и сломать.
Стал я первым в семье,
Но иначе…
Вспоминая потерянных, плачет,
Моя старая тихая мать.
Даже если и слезы бывают,
Их не видит никто.
Поутру
Слишком быстро они высыхают
На холодном сибирском ветру.
Даже больше —
Весенними днями,
Когда жизнь проступает во всем,
Их смывает косыми дождями
На горячий крутой чернозем.
Помню путь
К материнскому дому:
Проходя за пределом предел,
По-иному, совсем по-иному,
Не по-детски на мир я глядел.
Отдохнув на траве придорожной,
После стольких
Стремительных лет
Я шагал по земле осторожно,
Сапогами печатая след.
Было грустно.
Скажу откровенней:
Наклоняясь над теплой пыльцой,
Я как будто ослаб на мгновенье
И присел на родное крыльцо.
Вечерами
Здесь братья сидели
И делились заботами дня…
Все, что сделать они не успели
В этой жизни,
Легло на меня.
Чтоб сказать
О потерях негрубо,
Вспоминая братанов своих,
Целовал материнские губы
Много раз —
За себя и за них.
«Любовью, гневом сердце мая…»
Любовью,
Гневом
Сердце мая,
Людей привык я разделять
На тех, которых я не знаю,
И тех, которых смог узнать.
И этих,
Что узнал поближе,
Я, приглядевшись,
Так делю:
Одних до радости люблю,
Других до боли ненавижу.
СКУЛЬПТОР
Он так говорил:
– Что хочу – облюбую,
А что не хочу – недостойно погони. —
Казалось, не глину он мнет голубую,
А душу живую берет он в ладони.
Ваятель,
Влюбленный в свой труд до предела,
Подобен слепому:
Он пальцами ищет
Для светлой души совершенное тело,
Чтоб дать ей навеки живое жилище.
Не сразу,
Не сразу почувствовать смог он,
Не сразу увидеть пришедшие властно:
И девичий профиль,
И девичий локон,
Капризную грудь,
Задышавшую часто…
Но тщетно!
И, верен привычке старинной,
Он поднял над нею дробительный молот
За то, что в душе ее – глина и глина…
За то, что в лице ее – холод и холод…
Нам жизнь благодарна
Не славой охранной,
А мукой исканий, открытьем секрета…
Однажды,
На мрамор взглянув многогранный,
Ваятель увидел в нем девушку эту.
Невольно тиха
И невольно послушна,
Она, полоненная, крикнуть хотела:
«Скорее, скорее!
Мне больно, мне душно,
Мне страшно!
И мрамор сковал мое тело».
– Не будешь,
Не будешь,
Не будешь томиться,
Ты видишь, как рад твоему я приходу! —
Схватил он резец,
Словно ключ от темницы,
И к ней поспешил,
Чтобы дать ей свободу.
Заспорил он с камнем,
Как с недругом ярым…
И, споря с тем камнем,
Боялся невольно,
Чтоб пряди не спутать,
Чтоб резким ударом
Лицо не задеть
И не сделать ей больно.
Из белого камня она вырывалась,
Уже ободренная первым успехом,
С таким нетерпеньем,
Что мрамор, казалось,
Спадал с ее плеч горностаевым мехом.
С тех пор,
Равнодушная к пестрым нарядам,
Легко отряхнувшись
От мраморных стружек,
Глядит она тихим,
Задумчивым взглядом
На мимо идущих веселых подружек.
На жизнь трудовую,
Чтоб здесь не стоять ей,
Она променяла бы долю такую.
Стоит и не знает она, что ваятель,
Блуждая по городу,
Ищет другую.
МАТЕРИ
Есть такой порыв неодолимый,
Когда все высокой страстью дышит.
Пишет сын стихи своей любимой,
Только писем
Он тебе не пишет.
Не писать же в них,
Что не на шутку,
Как отец кулачный бой и пьянку,
Полюбил он вопреки рассудку
Легкую, как ветер,
Москвитянку.
Вся она
Сплошное заблужденье.
Нужно – до чего невероятно! —
Возвратиться с ней
К ее рожденью,
А потом
Вести ее обратно.
Верю я,
Что люди очень скоро
Подобреют в мудрости глубокой,
Но любовь, как яблоко раздора,
Навсегда останется
Жестокой.
Ты прости,
Совсем небоязливым
Прикоснулся я
К такому стану
И такому сердцу,
Что счастливым
Никогда, наверно,
Я не стану.
«Когда в печи большого дома…»
Когда в печи
Большого дома
В рождественские холода
Горит ячменная солома,
А не дрова горят,
Тогда
Истопникам
Не счесть терзаний.
Чтоб стало в доме том теплей,
Вгоняют в мыло лошадей,
Рвут хомуты,
Ломают сани.
Все чаще, милая,
Все чаще
Прошу тепла,
Прошу огня…
Так, может быть,
Не настоящей
Любовью греешь ты меня?
«Лучше сразу бы сказала злое…»
Лучше сразу бы сказала злое,
Чем расстраивать обиняком.
Я тебя ловлю на каждом слове
И на каждом вздохе о другом.
Глупые,
Смешные подозренья!
Но когда сомнение не спит,
Каждое твое разуверенье
Только лишний повод для обид.
И когда
Всем сердцем негодую
И от боли чуть ли не кричу,
Все же ты не думай,
Что ревную…
Просто я тебя, мою родную,
В жалком свете
Видеть не хочу.
«Немало я видел красавиц бедовых…»
Немало я видел
Красавиц бедовых.
Что ж гонит меня
В переулки Садовых
По свежему снегу,
По белому насту.
Такое со мною
Бывает нечасто.
Не поздно ли?
Поздно.
В любовные сети
Не надо запутывать
Добрых соседей.
Не лучше ли тихо,
Сторожко-сторожко,
Условною дробью
Пройтись по окошку.
Крадусь пустырями,
А сердце все ноет:
Откроет ли поздно?
Откроет!
Откроет!
Когда бы спешил,
Не увидел бы мету,
Что шел я к окну
По готовому следу.
Тогда б не услышал,
Сойдясь со стеною.
Что весело милой
С другим,
Как со мною.
Не надо стучаться.
Не надо стучаться.
Не надо встречаться.
Не надо встречаться.
С любовью такою
Теперь не ужиться.
Пойду за метелью
Свистеть и кружиться.
Насмешкой
Над нежностью
Чувств непочатых
Пятнает мне сердце
Следов отпечаток,
Пылает обида
Ночного размена.
Кричу всему свету:
Измена!
Измена!
Сегодня метель
Для неверной подмога,
Она заметает
Следы до порога,
А снег,
Что в открытую душу
Влетает,
Все тает,
Все тает,
Коснется – и тает…
Источник