Не омрачает моей радости
Сектантство и протестантизм запись закреплена
Александр Лухманов
Почему я не могу оставаться баптистом и вообще протестантом
Священник Сергий Кобзарь
Введение: Мой опыт поиска Истины
Часть I. О НАШИХ ОБВИНЕНИЯХ ПРАВОСЛАВНЫХ:
НАСКОЛЬКО ОНИ ОБОСНОВАННЫ
Глава 1. О ношении крестика, об осенении себя крестным
знамением, и о кресте вообще
Глава 2. О вещественных святынях
Глава 3. Об иконопочитании и молитвенном общении
земной и небесной Церкви
Глава 4. О почитании Девы Марии
Глава 5. О православном богослужении и его сложности
Глава 6. Об отношении прихожан к священнику
Глава 7. О постах
Глава 8. О заученных молитвах
Глава 9. О монашестве
Глава 10. О спасении в Православии: по делам или
благодати? Об уверенности в спасении
Глава 11. О проповеди в Православии
Глава 12. О грехах и грешниках в Православии
Часть II. О ТАИНСТВАХ ЦЕРКВИ
Глава 1. О таинстве Священства
Глава 2. О таинстве Крещения
Глава 3. О таинстве Миропомазания
Глава 4. О таинстве Исповеди
Глава 5. О таинстве Причастия
Глава 6. О таинствах Елеопомазания и Брака
Часть III. О СВЯЩЕННОМ ПРЕДАНИИ
Часть IV. О СУЩНОСТИ ЦЕРКВИ
Глава 1. О единстве и неодолимости Церкви Христовой
Глава 2. Об отношении Православия к экуменизму
Заключение: Последнее слово к протестантам
Приложение I: О неканонических книгах
Приложение II: О Септуагинте
Приложение к 5-му изданию
Примечания
Библиография
Источник
Единственное, что омрачало мою радость – это беспокойство о Руди
К этому концерту мы готовились, как ни к какому другому. И дело было даже не в вокале, или нашей общей сыгранности, хотя что Руди, что Зюсю было тяжеловато возвращаться на прежний уровень, пусть они оба очень старались. Саныч вместе с хранителями долго сидел и продумывал, как максимально обезопасить меня во время концерта. В итоге они сошлись на том, что я буду торчать с микрофоном где-то на уровне Фримена с его ударной установкой, а передо мной широкой стеной встанут Зюсь, Руди и народнички. Если кого-то из зрителей это удивит или того пуще шокирует, это проблемы зрителей. Единственный вариант с гарантией зацепить меня при такой диспозиции, это начать палить из чего-то автоматического, а это самое автоматическое ещё и пронести как-то надо. Сверху над нами будет крыша, то есть опасности оттуда никакой. Снизу нас достать тоже проблематично, не тот угол атаки. Возле лестницы, ведущей на галерею второго этажа, где и состоится концерт, будет сидеть Марина с мерчем и наблюдать за теми, кто будет сюда подниматься. Если увидит хоть кого-то подозрительного, тут же напишет в общем чате «алерт», и мы будем наготове. Ну а на улице мне предстоит передвигаться короткими перебежками, со всех сторон прикрываемой широкими спинами хранителей.
Саныч, который давно уже напрямую общался с тем самым другом из СК, отдельно спросил его, можем ли мы выступить на концерте, на что получил обтекаемое сообщение, что запретить нам этого, конечно, никто не может, но и охрану отдельную никто не выделит. Уж не знаю почему, но Сан Саныч остался полностью удовлетворен этим ответом. И даже сделал предположение, что в помещении явно будет несколько товарищей из этого ведомства, косящих под байкеров. Ведь у нас фактически получается охота на подсадную утку. Сами они по ряду причин подобное нам предложить не могли из соображений этики и общей безопасности. Но вот воспользоваться ситуацией им это совершенно не мешало. Если что – их руки чисты. А если вдруг получится вычислить Заточного, то все бонусы достаются им. И все довольны и счастливы.
Я же чувствовала себя как-то странно. Во-первых, я была уже не той девочкой Олесей, которую когда-то подобрали-обогрели добрые байкеры. Я – Бонни, секретарь клуба, солистка группы Bike O’Noir, и мой голос ценился уже наравне с голосами прочих офицеров. Я легко могла сказать, что нет, я боюсь и передумала, и никто бы не укорил меня за это. Но… где-то глубоко внутри росла уверенность, что всё идет ровно так, как надо. Наверное, это прозвучит смешно, но я повзрослела. Причем именно сейчас, после того, как получила клубную жилетку. Я не могу подвести свой клуб и свою группу. Я часть этого сообщества. И не ударю в грязь лицом.
Не знаю, какими соображениями руководствовалась Долли, но она полностью перекроила уже привычную нам программу концерта. В итоге начинали мы с песни, на которой было удобно распеваться. Вторая песня по большей части была отдана инструментальным прогонам – уже чтобы разогрелись ребята. С третьей шло хулиганское рубилово и прочий треш. Второе отделение совершенно неожиданно начиналось с нашей коронной «Аллилуйя», дальше чередовалась лирика и безусловные хиты, а заканчивать она предложила на «Больше никаких слез». Хм, странный выбор, как по мне, но тут ей виднее.
Когда я отдельно спросила Долли, почему так и не иначе, она пустилась в пространные объяснения, что, дескать, с такой акустикой как в этом месте, нам надо выложиться по максимуму в первом отделении, затем вновь привлечь к себе внимание во втором, а дальше уже потихоньку поддерживать всё на среднем уровне. То есть перенести кульминацию с конца второго отделения на конец первого, а потом аккуратно отыгрывать программу чуть ли не в фоновом режиме, и закончить на лирическом хите.
В день концерта Джун притащила мне изумительные берцы в готическом стиле со шнуровкой почти под колено и подошвой-платформой. Дескать, для солистки самое то будет, а ей они в этот день всё равно не с ноги, потому что управлять в них автобусом тяжеловато, и вообще она предпочитает кроссовки. Поскольку у нас с Джун был практически один размер, ботинки пришлись мне в самый раз. Вот представьте себе: черная футболка с нашей символикой, поверх жилетка, джинсы по фигуре, заправленные в берцы. Да я сама в себя влюбилась в таком виде! Даже заставила Руди утром сделать в клабхаусе несколько фото в таком виде. Как же красиво-то!
Интересно, я когда-нибудь привыкну к этому? Мы уже сидим в Вене: Джун за рулем, я рядом с ней. Впереди потихоньку выстраивается наша колонна. Стоит на подножке мот Сан Саныча: он с Долли осматривает и закрывает клабхаус. За ним почти в паре стоят Дроссель с Мариной за спиной и Зюсь. Затем Дэн и Руди. Потом Фрозен и Бульдог. И три хранителя. Какое же бесподобное зрелище!
Единственное, что омрачало мою радость – это беспокойство о Руди. Рано, ох рано он сел за руль! Рука у моего любимого ещё ощутимо побаливала, но когда он узнал, что Зюсь категорически отказался ехать на концерт в минивэне, то вслед за ним сообщил, что он тоже будет на моте. Вот же два гордеца! Никто бы им и полслова не сказал после таких-то ранений, но они дружно уперлись рогом. Надеюсь, что ехать нам не так далеко, и они преодолеют этот перегон без особых проблем. Тем более зная Сан Саныча, он поведет колонну во втором правом ряду со скоростью не больше 60-70 километров в час. Так что особо переживать не из-за чего. Хоть сегодня и холодновато для поездок на мотоцикле, всё-таки ноябрь уже на дворе, но зато сухо, безветренно и снега нет. Судя по всему, это наш последний большой выезд в этом году. Для двухколесных – так точно.
Руди последние дни был какой-то странный. И нежный, и нервный, и колючий, и всё одновременно. Я пыталась его спросить, что происходит, но он лишь отмахивался, да целовал в щечку. Видимо, переживает за меня, но боится напугать. Ничего, я – нынче стреляный воробей. В прямом смысле слова. Так что Заточному лучше лечь на дно и не отсвечивать.
Кстати, мы решили не таиться, и в своем сообществе афишу с новым концертом разместили заранее. Тем более что для зрителей это было совершенно бесплатно, а фиксированную сумму, близкую к символической, нам платила администрация «Приюта отшельника». Но Саныч был настроен весьма оптимистично и делал большую ставку на новую партию мерча. Если Марине удастся распродать хотя бы треть того, что он заготовил на сегодня, мы уже окажемся в плюсах, даже с учетом бензина и накладных расходов. А продавать Марина, как ни странно, умела и любила. Хотя до недавнего момента и не подозревала в себе подобного таланта.
Марина, кстати, тоже сильно изменилась. Не подберу другого слова, но она… поплыла. Стала мягкая, веселая, мечтательная, задумчивая. Такое ощущение, что со своим любимым Масей она взяла реванш за те десять лет, которые провела в обществе Влада, скрывая свой настоящий характер. Нет, стальной стержень в ней, безусловно, остался, но если раньше он был на переднем плане, то сейчас стал просто одной из деталей общего пейзажа. Я однажды случайно услышала, как Дроссель к ней обращается, и многое поняла. «Моя королева»! Представляете? И если бы это были только слова! Он и смотрел на неё с таким искренним обожанием, что я поняла, почему Долли с самого начала иначе как «котяра» его не величала. Очень-очень надеюсь, что это у них надолго и всерьез.
До места мы доехали безо всяких проблем, если не считать единожды заглохшего в пути Блейда. Ничего, Джун притормозила, под прикрытием Вени Блейд быстро завелся, и мы нагнали колонну. Выйти наружу после остановки мне позволили только через десять минут, причем всё это время я сидела в салоне, согнувшись в три погибели, чтоб никто даже в теории не мог заметить меня через окно. Потом хранители взяли меня в коробочку и мы быстро-быстро забежали на самый верх. Называется, почувствуй себя супер-звездой. Только вместо одного Кевина Костнера рядом сразу четверо мужиков ростом под два метра и с размахом плеча «сажень косая полуторная». Меня за ними и не видно вовсе.
Ну а дальше всё было уже привычно-обычно. Ребята распаковывали аппаратуру и инструменты, Джун за пультом ругалась на звук, Марина раскладывала на столике мерч. Поскольку меня от всех забот отстранили и хранителями заслонили, я сидела почти что за ударной установкой, и под прикрытием большого барабана рассматривала окружающую действительность. Снизу, где разложили свои товары продавцы, слышался ровный гул голосов и смех, иногда можно было разобрать возгласы «какие люди» и «сколько зим, сколько лет»! Здесь реально встречались и обменивались новостями давние друзья по дороге, включая тех, кому в этом году не слишком повезло: я заметила парочку человек на костылях. И я, кажется, начала понимать, почему все остальные байконуры так рвались здесь выступить, несмотря на не самые лучшие условия.
Руди, ничего не объясняя, куда-то убежал, сильно нервничая, но когда вернулся, на его лице играла улыбка. Видимо, тоже кого-то из старых знакомых увидел. Не буду пока ни о чем его спрашивать, ему тоже на концерт настроиться надо. Шутка ли – с больным плечом одолеть путь за рулем мотоцикла, а теперь ещё и безо всяких поблажек играть!
Первое отделение прошло ровно, без особых пиков. Безусловно, кто-то из наших постоянных зрителей сюда приехал и стоял возле сцены, мне даже показалось, что я узнала несколько лиц, но в целом было видно, что концерт здесь не самое главное. Мы действительно просто оживляли собой общую тусовку, и не более того.
В антракте Долли лично подошла ко мне, потому что кулис или гримерки как таковых здесь в природе не существовало, и протянула фляжку и бутылку с водой. А потом улыбнулась и подняла вверх большой палец. Значит, не так страшно звучим, как боялась Джун, которая не переставала ворчать, и регулярно между песнями отпускала нелестные комментарии в адрес того, кто построил помещение с такой дерьмовой акустикой.
Второе отделение преподнесло первые приятные сюрпризы. После «Аллилуйя» мы услышали аплодисменты не только возле сцены, но и снизу. Вау! Неужели нащупали, попали в нерв публики? Ну что ж, мы и не такое можем! А вот если так.
Концерт неумолимо двигался к финалу, всё больше и больше народа собиралось возле нашей импровизированной сцены, всё чаще и чаще раздавались одобрительные возгласы после песен. Когда пришла пора петь «Больше никаких слез», я даже удивилась. Ничего себе время пролетело! Впрочем, даже с учетом общей благожелательности аудитории рассчитывать на бис тут не приходилось. И я это прекрасно понимала. Да и не страшно, а главное – нисколько не обидно.
Но концерт почему-то и не думал заканчиваться. Я уже давно опустила микрофон, как наши вдруг очень слаженно заиграли мелодию про Бонни. Ну, ту самую, когда Бонни где-то там шляется за океаном, а поющий просит немедленно вернуть ему его Бонни. При этом играли все, кроме Руди, который отложил в сторону свой аккордеон, добыл что-то из кармана, подошел ко мне, встал на одно колено и протянул на ладони открытую бархатную коробочку, в которой лежало кольцо.
— Бонни, будь моей женой! Рука, сердце, печень, почки – я твой со всеми потрохами!
Господи, я-то думала, такое происходит только в слезливых романах про любовь и старых киношках про девятнадцатый век. Но вот передо мной мой любимый человек, который лукаво смотрит на меня, держит это, мать его, колечко, и я… и я… Я, кажется, опять плачу! Плачу от немыслимого счастья, от того, что рядом со мной в эту минуту столько близких людей, которые с надеждой ждут моего ответа.
Не знаю, как нужно было отвечать правильно и стильно. Была бы на моем месте Долли, вот тут бы точно ей все рукоплескали, она такие штуки проворачивает элегантно и небрежно. А я просто бросилась к Руди на шею. Так что пришлось ему вставать с колен, поднимать меня, надевать колечко на мой палец под общие аплодисменты, свист и улюлюканье, целовать и вообще всячески руководить этой церемонией. Наверное, правы те, кто говорят, что счастливый человек становится немножко глупым. Я вот лично сейчас даже очень глупая. Мне всегда было достаточно того факта, что рыжик рядом. Я даже в мыслях не представляла, что мы когда-нибудь станем настолько парой. Просто запретила себе после того неудачного гражданского брака мечтать, что у меня будет настоящая семья. Но Руди решил этот вопрос по-своему. Вот почему он в последние дни был такой напряженный! Готовил сюрприз! И у него это получилось на все двести, даже триста процентов!
Источник
Снова о маме или Что такое море позитива. Продолжение темы «Что делать с мамой».
Писатели для меня, если они хорошие писатели — небожители.
Те, которые могут заставить плакать, сопереживая с героями. Я помню, как плакала, читая «Доктора Живаго».
Или — смеяться! «Иван Чонкин» Войновича тому яркий пример. Печатаю статью и -смеюсь, вспоминая.
Я — совсем не писатель. Не небожитель — это уж точно. А напротив, очень даже земной человек. Женщина. И как у всех, у меня есть свои ангелы и демоны. И они вечно борются друг с другом.
Люблю бороздить Дзен. С удовольствием читаю разные умные публикации — о житейских неурядицах, о чужих успехах и неудачах, о путешествиях близких и далеких. Много чего для себя беру.
А вот борьба свекровей и невесток мне неинтересна.
Поражаюсь НЕумным статьям. Грубым. Даже примитивным порой. Но интересно же кому-то! Вздыхаю про себя, соглашаюсь. Это как называется — толерантность? Тогда я — толерантная.
. И было лето. Отпуск. Упоительное пребывание наедине с собой.
В этом состоянии вдруг стало писаться.
Я писала обо всем. О своих финансовых неудачах. О людской зависти. О неловких ситуациях. свидетелем чему была и куда сама попадала. Никакой реакции! Моему удивлению не было предела. Как так -про неблагодарных родственников говорят и говорят, не переставая, а я такие «шедевры» создаю и — тишина!
Дай-ка, думаю, о «высоком» напишу — Леонардо да Винчи. Джоконда. Музейная тишина!
. Я остыла. Но в один непростой момент написала о своей маме. О том, что ей — 91. Что дважды она ломала шейку бедра. Две операции.. И — ходит! Да так быстро, что это стало нашей ежечасной тревогой.
И тут оно произошло! Комментарии сыпались -я не знаю, чем могут сыпаться комментарии: охапками? пачками? еще чем-то? Много их было и они продолжаются. И я со всей ответственностью и себе, и всем вам, дорогие, говорю: никогда я не ощущала такого глобального чего-то хорошего, чему не могу найти определения. И глобального же чувства единения с единомышленниками, желавшими ей, маме нашей, долгих лет и всяческих благ.
Вы восхищались ее силой духа, удивлялись (как, собственно. и мы!) ее жизненной энергии. Столько позитива я не читала НИКОГДА доныне.
Спасибо вам, дорогие мои читатели и подписчики. Как немного, оказывается,нужно, чтобы в жизни появились новые краски — нежные, яркие, искренние.
Источник