Миша как ты себя чувствуешь
Миша, как ты себя чувствуешь? И это не только вопрос.Прочитал наконец «Качели». И скажу: Как ты себя чувствуешь.
Действительно, мой «Девятилетний сын», как ты написал, почти эскиз к роману.
Впечатления. Рад, что появилось сочинение, в котором не дядя взрослый, пусть и талантливый, а человек из 7 класса смог так всеохватно, довольно глубоко, образно, последовательно и интересно поведать миру о его понимании, о впечатлениях, мыслях, переживаниях, Это -твоё внутреннее, а не воспоминания взрослых из тумбочной «этажерки». Всё то, что и меня волнует в людях твоего возраста, увидел твоими глазами, чтобы лучше разобраться «изнутри»: родители-дети, дети-животные,мальчики-девочки, понимание хорошо-плохо, жизненные размышления и выводы, а также курение, поцелуйчики, книги и пр.
Роман неплохо структурирован, его линии логичны и последовательны, легко и интересно воспринимаются.При этом есть сюжет, фабула, за которыми занятно следить. Чёткое выражение мыслей — прямолинейное и не завуалированное, по возрасту. Хороший грамотный и живой язык, не чересчур «литературно-взрослый», но и не скатывающийся к молодёжному (и не только) сленгу, может быть чуть взрослее, чем у твоих ровесников, но ты на таком говоришь и в жизни, судя по выступлениям твоим на Стихире и Прозе.
Я считаю так.Это не судьбоносное достижение, и ты не заболеешь «звёздностью», поскольку трезво воспринимаешь себя. Но это хорошее, добротное, очень интересное современное сочинение, изюминка которого — автор-подросток и его взгляды, и не самый простой кусок жизни.Для дебюта — впечатляюще.
Миша, скажи, ты действительно попал в больницу так, как описал? В романе ведь можно описывать и не произошедшие с тобой события — художественная литература. И столько в тебе спокойствия, оптимизма и неунывания. Слушай, здОрово! Есть, есть эта исконка, пиши, получается.
Честно, немного не так. Я был не на лестнице. Думал, проскочим. Но меня краем задело. А девчонка просто нос разбила.
Спасибо Вам за такое подробное письмо.
Мои родители меня поняли. Но всё равно своё гнут.:)
Но я и не обижаюсь. Наверное, таким же и я стану. Когда-то.
Миша, послушай. Ты воспринимаешь мир,жизнь — глубже, острее, осмысленнее что ли, чем большинство сверстников. Ты анализируешь, «копаешь», сопоставляешь, делаешь выводы, а потом ещё и выдаёшь всё это как результат — в такой форме. Удивительно. Ты чувствуешь, что с тобой говорят на этих страницах как с абсолютно взрослым, а потом только вспоминают — ах, он же мальчишка. Мне кажется, ты не станешь таким как все, у тебя есть чёткий внутренний стержень, почти математическое построение логических конструкций в мыслях, их выражении, сопоставлениях в жизни, отсюда вполне взрослое восприятие окружающего. И в то же время ты — несомненный гуманитарий — впечатлительный, эмоциональный, нормально-романтичный. Для родителей же ты всё равно -сынишка, они, мне кажется, понимая тебя, всё равно скорее воспринимают как родного человечка, а не как героя романа или вызывающего интерес начинающего писателя. Они беспокоятся и переживают за тебя, за твоё благополучие во всех отношениях. Развивайся, пиши, «для души», и тогда эту внутреннюю искорку не потушит циничная жизнь, и она (искорка) ох как тебе пригодится, чем бы ты ни занимался.
Слушай, действительно, издательство выпустит «Качели»? Как они быстро просекли.
Пять издательств готовы издать. А я вот думаю: может, всё-таки пусть улежится? Может, подредактировать? Или отдать опытному редактору? Не будет ли потом стыдно за изданное? Сейчас вот так думаю, а постепенно начинаю сомневаться, особенно после стихи ру и прозы ру.
Миша.
На мой взгляд, Миша, по поводу издания книги — да, это неплохо. Это сам факт.Это само по себе достижение.Это заявка на развитие. Это интерес читателей. Это создание имени, что облегчит движение в такой стезе потом.Это интеллектуальный добротный заработок. Стыдно, считаю, не будет, роман лучше многого издающегося сейчас. Отлежится-отредактируется? Может быть, подождать немного — месяц, например. Впитать рецензии проза.ру-ливые (не те, где хвалят пусть и заслуженно, а те, где анализируют, а ругательных там и нет). Посмотреть ещё раз потом своим взглядом. Наверняка что-то захочется поменять. Отдать редактору? Смотри, не потеряется ли изюминка — взгляд и стиль семиклассника?
Я когда издавал свою книгу (она, правда, была не художественная, а экономическая), переделывал и шлифовал сто раз.
И смотри, не задери нос к звёздам! Очень чревато!
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Источник
Кортик, стр. 6
В комнату вошла мама. Она недавно приехала из Москвы, вызванная телеграммой. Она оправила постель, убрала со стола тарелку, хлеб, смахнула крошки.
– Мама, – спросил Миша, – кино у нас в доме работает?
– Какая картина идет?
– Не помню. Лежи спокойно.
– Я лежу спокойно. Звонок у нас починили?
– Нет. Приедешь – починишь.
– Конечно, починю. Ты кого из ребят видела? Славку видела?
– А Шурку Большого?
– Видела, видела… Молчи, я тебе говорю!
Эх, жалко, что он поедет в Москву без бинтов! Вот бы ребята позавидовали! А если не снимать бинтов? Так забинтованному и ехать. Вот красота! И умываться бы не пришлось…
Мама сидела у окна и что-то шила.
– Мама, – спросил Миша, – сколько я буду еще лежать?
– Пока не выздоровеешь.
– Я себя чувствую совсем хорошо. Выпусти меня на улицу.
– Вот еще новости! Лежи и не разговаривай.
«Жалко ей, – мрачно думал Миша. – Лежи тут! Вот возьму и убегу». Он представлял себе, как мама войдет в комнату, а его уже нет. Она будет плакать, убиваться, но ничто не поможет, и она никогда уже его не увидит.
Миша искоса поглядел на мать. Она все шила, опустив голову, изредка откусывая нитку.
Тяжело ей придется без него! Она останется совсем одна. Придет со службы домой, а дома никого нет. В комнате пусто, темно. Весь вечер она будет сидеть и думать о Мише. Жалко ее все-таки…
Она такая худенькая, молчаливая, с серыми лучистыми глазами, такая неутомимая и работящая. Она поздно приходит с фабрики домой. Готовит обед. Убирает комнату. Стирает Мише рубашки, штопает чулки, помогает ему готовить уроки, а он ленится наколоть дров, сходить в очередь за хлебом или разогреть обед.
Милая, славная мамочка! Как часто он огорчал ее, не слушался, плохо вел себя в школе! Маму вызывали туда, и она упрашивала директора простить Мишу. Сколько он перепортил вещей, истрепал книг, порвал одежды! Все это ложилось на худенькие мамины плечи. Она терпеливо работала, штопала, шила, а он стыдился ходить с ней по улице, «как маленький». Он никогда не целовал мать – ведь это «телячьи нежности». Вот и сегодня он придумывал, какое горе причинить ей, а она все бросила, целую неделю моталась по теплушкам, тащила на себе нужные ему вещи и теперь не отходит от его постели…
Миша прикрыл глаза. В комнате почти совсем темно. Только маленький уголок, там, где сидит мама, освещен золотистым светом догорающего дня. Мама шьет, наклонив голову, и тихо поет:
И это протяжное, тоскливое, как стон, «слу-у-шай…».
Это поет узник, молодой, с прекрасным лицом. Он держится руками за решетку и смотрит на сияющий и недоступный мир.
Мама все поет и поет. Миша открыл глаза. Теперь смутно видно в темноте ее бледное лицо. Песня сменяет песню, и все они заунывные и печальные.
Миша вдруг разрыдался. И когда мама наклонилась к нему: «Мишенька, родной, что с тобой?» – он охватил ее шею, притянул к себе и, уткнув лицо в теплую, знакомо пахнущую кофточку, прошептал:
– Мамочка, дорогая, я так тебя люблю.
Миша быстро поправлялся. Часть бинтов уже сняли, и только на голове еще белела повязка. Он ненадолго вставал, сидел на кровати, и наконец к нему впустили друга-приятеля Генку. Генка вошел в комнату и робко остановился в дверях. Миша головы не повернул, только скосил глаза и слабым голосом произнес:
Генка осторожно сел на краешек стула. Открыв рот, выпучив глаза и тщетно пытаясь спрятать под стул свои довольно-таки грязные ноги, он уставился на Мишу.
Миша лежал на спине, устремив глаза в потолок. Лицо его выражало страдание. Изредка он касался рукой повязки на голове – не потому, что голова болела, а чтобы Генка обратил должное внимание на его бинты.
Наконец Генка набрался храбрости и спросил:
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – тихо ответил Миша, но глубоким вздохом показал, что на самом деле ему очень нехорошо, но он геройски переносит эти страшные муки.
Потом Генка спросил:
– В Москву уезжаешь?
– Да, – ответил Миша и опять вздохнул.
– Говорят, с эшелоном Полевого, – сказал Генка.
– Ну? – Миша сразу поднялся и сел на кровати. – Откуда ты знаешь?
Они помолчали, потом Миша посмотрел на Генку и спросил:
– Ну, ты как, решил?
– Поедешь в Москву?
Генка сердито мотнул головой:
– Чего ты спрашиваешь? Ведь знаешь, что отец не пускает.
– Но ведь тетка твоя, Агриппина Тихоновна, сколько раз тебя звала. Вот и сейчас с мамой письмо прислала. Поедем, будешь с нами в одном доме жить.
– Говорю тебе, отец не пускает. – Генка вздохнул. – И тетя Нюра тоже…
– Тетя Нюра тебе не родная.
– Она хорошая, – мотнул головой Генка.
– Агриппина Тихоновна еще лучше.
– Очень просто: в ящике под вагоном. Ты туда спрячешься, а как отъедем от Ревска, выйдешь и поедешь с нами.
– А если отец поведет поезд?
– Вылезешь в Бахмаче, когда паровоз сменят.
– Что я в Москве буду делать?
– Что хочешь! Хочешь – учись, хочешь – поступай на завод токарем.
– Как это – токарем? Я ведь не умею.
– Токарем не умеешь? Ерунда, научишься… Подумай. Я тебе серьезно говорю.
– Про разведчиков ты тоже серьезно говорил, а мне за мясо так попало, что я до сих пор помню.
– Разве я виноват, что Никитский напал на Ревск? А то обязательно пошли бы в разведку. Мы, как в Москву приедем, запишемся в добровольцы и поедем на фронт белых бить. Поедешь?
– Куда? – насторожился Генка.
– Сначала в Москву, а потом на фронт – белых бить.
– Если белых бить, то, пожалуй, можно, – уклончиво ответил Генка.
Генка ушел. Миша лежал один и думал о Полевом. Почему он не приходит? Что особенного в этом кортике? Для чего-то на рукоятке бронзовая змейка, на клинке значки: волк, скорпион и лилия. Что это все значит?
Его размышления прервал дядя Сеня. Он вошел в комнату, снял пенсне. Глазки у него без пенсне маленькие, красные, как бы испуганные. Потом он водрузил пенсне на нос и спросил:
– Как ты себя чувствуешь, Михаил?
– Хорошо. Я уже вставать могу.
– Нет, нет, ты, пожалуйста, лежи, – забеспокоился дядя Сеня, когда Миша попытался подняться, – пожалуйста, лежи! – Он неловко постоял, затем прошелся по комнате, снова остановился. – Михаил, я хочу с тобой поговорить, – сказал он.
«Неужели о камере?» – подумал Миша.
– Я надеюсь, что ты, как достаточно взрослый человек… гм… так сказать… способен меня понять и сделать из моих слов полезные выводы.
– Так вот, – продолжал дядя Сеня, – последний случай, имевший для тебя столь печальные последствия, я рассматриваю не как шалость, а как… преждевременное вступление в политическую борьбу.
– Чего-чего? – Миша удивленно уставился на дядю Сеню.
– Не понимаешь? Разъясню. На твоих глазах происходит акт политической борьбы, а ты, человек молодой, еще не оформившийся, принял участие в этом акте. И напрасно.
– Как это так? – изумился Миша. – Бандиты будут убивать Полевого, а я должен молчать? Так, по-вашему?
– Как благородный человек, ты должен, конечно, защищать всякого пострадавшего, но это в том случае, если, допустим, Полевой идет и на него напали грабители. Тогда – другое дело. Но ведь в данном случае этого нет. Происходит борьба между красными и белыми, и ты еще слишком мал, чтобы вмешиваться в политику. Твое дело – сторона.
– Как это – сторона? – заволновался Миша. – Я ж за красных.
– Я не агитирую ни за красных, ни за белых. Но считаю своим долгом предостеречь тебя от участия в политике.
Источник
Сапожник без сапог. Глава 17. Двадцать четыре пропущенных
Представляю вашему вниманию мой новый роман «Сапожник без сапог». Елена, кандидат педагогических наук, является убеждённым противником семейных ценностей. Однажды она решает снять на лето дачный домик. Тут-то и начинаются её приключения.
P.S. Все события вымышлены, все совпадения случайны.
— А как же Михаил? Он вернётся, а вас нет! — с тревогой спросил Саша, когда они выехали из коттеджного посёлка.
— Он приедет послезавтра. Я ему сама завтра позвоню и скажу, что я пока в городе, и чтобы он ехал ко мне. Сегодня не буду ничего говорить, зачем расстраивать его заранее? Да и мне выступать завтра на работе, а госпожа Хоботова выбила меня из колеи.
— Госпожа Хоботова! Классно вы её обложили!
— А пусть не лезет, куда не просят!
Саша довёз Елену с Кузей до дома и уехал.
. Елена выступила на конференции, выпила кофе с сослуживцами в буфете при их институте, и вышла из здания. Было уже около шести часов вечера. Она достала телефон, который мигал синим глазом, оповещая о звонке или сообщении. Провела пальцем по дисплею. Двадцать четыре неотвеченных от Михаила! Её охватила паника. Она ставила телефон на беззвучный режим, пока шла конференция, и забыла снять потом.
Быстро перезвонила Михаилу.
— Миша? Что за пожар?
— Леночка! — в его голосе было отчаяние. — Ты где?
— С работы вышла. А ты где?
— Я у твоего института. Ездил к тебе домой, потом приехал сюда.
— Всё, Миша, вижу машину! — Елена нажала отбой и быстро пошла к стоянке. Её машина осталась на даче, но Елена жила недалеко от института, ходила на работу и с работы пешком.
Почему он приехал сегодня?! Завтра же должен был!
Она увидела, как Михаил выскочил из машины, и пошла ещё быстрее.
— Леночка, — он прижал её к себе.
— Миша, ты что?! — она не на шутку встревожилась.
— Я приехал, а там ни тебя, ни Кузи! Я подумал, ты бросила меня! Что они наговорили тебе? Вероника молчит. Я позвонил Сашке, он сказал, что увёз тебя в город, и что ты обещала сама мне позвонить.
— Миша, так я ждала тебя завтра, и хотела позвонить сегодня, после конференции!
— Я совсем забыл про твою конференцию.
— Ты как в анекдоте, Миша! Возвращается муж из командировки на день раньше.
— «Муж в Тверь, а жена в дверь», — рассмеялся он и прижал Елену к себе ещё крепче.
— Вот-вот! И напридумывал себе! С ума сошёл!
— Это точно. Я с тобой совсем с ума сошёл.
Что-то было не так. Елена отстранилась и посмотрела на него. Глаза блестят сухим блеском, щёки горят. Он смуглый, но лицо ближе к бледному всегда. Елена потрогала его лоб сначала рукой, потом губами.
— Миша, ты горишь! Ты себя как вообще чувствуешь?
— Чёрт его знает. Горло болело ещё вчера, и сегодня утром. А потом ничего не помню, с тех пор, как Эмму увидел вместо тебя.
— Ну-ка быстро на пассажирское сиденье! Я поведу.
Они доехали за пять минут. Михаил умылся, и Елена сразу заставила его лечь. Температура была выше тридцати девяти. Елена вызвала неотложку. Потом нашла таблетки в своей аптечке на все случаи жизни, и приготовила «тройчатку» трясущимися руками.
Спустя полчаса температура начала снижаться. Елена и Кузя устроились на кровати рядом с Михаилом, который уснул, как только стало легче.
Елена была в ужасе: как он ещё ездил туда-сюда в таком состоянии? А вдруг бы случилось что-то?
Она ругала себя. Нужно было вчера сказать ему, что она в городе. Но ведь и он вчера словом не обмолвился о том, что приедет сегодня.
Врач приехала через пару часов, когда температура снизилась почти до нормы.
— ОРВИ. Горло красноватое, но не сказать, что прямо совсем красное или воспалённое. Видимо, перегрелся, или переутомился.
Назначив лечение, врач ушла.
Елена быстро сбегала до аптеки, дала лекарства Михаилу, и снова легла рядом с ним. Он опять уснул. Видимо, очень устал в дороге, да ещё стресс наложился на состояние.
Елена гладила его руку, смотрела на любимые черты. Подумал, что она его бросила! Вот даёт! Она не представляла себе жизни без него. Только не это. Только не жизнь без Миши. С этими мыслями Елена уснула.
Утром температура была тридцать семь, начался насморк. Но в целом Михаил чувствовал себя нормально, и отказался лежать весь день. И даже позавтракал. Кофе и сгущённое молоко Елена купила заранее.
За завтраком она и рассказала Михаилу всё, что произошло позавчера в его доме. Подробно. Можно сказать, по ролям.
Он потёр глаза, задумался.
Явно был расстроен поведением Вероники.
— Я что-нибудь придумаю, Леночка. Подобное не повторится, обещаю! Очень жаль, что тебе пришлось всё это выслушать. И как хорошо, что ты у меня такая – не робкого десятка, можешь за себя постоять.
Он поцеловал руку Елены и снова погрузился в свои мысли.
Источник