Маяковский среди дураков чувствую себя

Архив проза ру. А среди дураков я впервые!

Даже у самых умных людей в подсознании творится чёрт знает что.

— Вот вы писали, что «среди грузинов я грузин, среди русских я русский», а среди дураков вы кто?
— А среди дураков я впервые!

Владимир Владимирович Маяковский

«C каждым днем я все больше уверен в том, что я не идиот.
Может быть, я был идиотом раньше. В детстве, например, когда учился в этой ужасной школе. Это была специальная школа, обычных детей там не было вообще. Один мальчик постоянно пытался схватить учительницу за грудь. Другой голыми руками душил кошек. Две девочки все время смеялись, как заведенные. Там все были идиоты, все до одного. Да, точно, я тогда тоже был идиотом.
Позже в училище я попал к другим детям, но лучше мне не стало. Каждый день мне говорили, что я придурок, болван и много других обидных слов. Мне постоянно казалось, что я виноват перед ними, что я такой. Я старался всем угодить, всегда имел в кармане жвачку и сигареты. За это меня почти не били.»

«Не менее двадцати ладоней в холке ростом, прекрасно сложенный, с черной, как душа убийцы, шелковистой шкурой, он покорно следовал за Ласло, кивая в такт шагам большой костистой головой с благородным выпуклым профилем, и бубнил, бубнил, бубнил…
Спустя час после покупки, несчастный рыцарь вынужден был вернуться и приобрести своему болтливому спутнику хакамору (узда без удил), так как испорченная удилами лошадиная дикция действовала на нервы сильнее самой нудной болтовни.
Жеребца звали Торментор.
Вытерпев почти бесконечную сагу о тяготах лошадиной жизни где-то в далёких степях Южной провинции, рыцарь предложил ему заткнуться.
Гневно раздувая широкие ноздри, Торментор заявил, что молчал уже слишком долго, а некоторым вообще полезно узнать прежде о чужих неудачах и грехах чем потом исповедоваться в собственных. Рыцарь же ответил, что скорее поверит в пользу кошачьей мочи с укропом.»

«Знаете ли вы, что это такое, когда мама устраивает личную жизнь? Это когда разум шепчет, что «все имеют право на счастье», а ноги покорно ведут тебя ночевать то к бабушке, то к двоюродной тетке, утром же вручается очередная шоколадка и отстраненный поцелуй. А потом на кухне воцаряются все мамины подружки, вздрагивают от телефонных звонков, и сквозь пелену сигаретного дыма прорываются фразы типа «плюнь, он не последний мужчина на планете…».
На сей раз все было несколько иначе. Мама не металась от телефона к окну, не роняла пепел на грудь, пол и собаку. Она задумчиво смотрела в зеркало, вдумчиво читала книгу «Как не потерять партнера» и, совсем не думая, пересаливала борщ. Подруги внезапно испарились, и потому однажды зимним вечером на кухню была вызвана я.
– Танюша, – сказала мама, – ничего, что я курю при тебе?
Я внутренне ойкнула, ибо сколько себя помнила, никто у меня ничего подобного не спрашивал.
– Н-нет, – выдавила я.
– Надеюсь, ты не куришь? – прищурилась мама. – Узнаю – придушу.
Я невольно потерла шею, хотя душить меня повода не было».

«И вдруг — за минуту до смерти — вдруг явились слова и Тимур Батырович понял, что главная беда России не Дураки, а — Дурость, и что ничем и никогда ту ДУРОСТЬ не победить и не изжить, ибо впечатана та ДУРОСТЬ в каждый зубец Кремля, в каждую загогулину Царь-пушки и в каждый булыжник Красной Площади, и что покуда жива Россия будет и та ДУРОСТЬ жить, и, что ничего тут не поделаешь и ровным счетом ничего не изменишь, хоть засели всю страну сплошными гениями и умницами.
Додумав эту мысль до конца, Тимур Батырович умер.»

«Приговор оказался суровым, но справедливым: если на протяжении тридцати лет кушать все, что хочешь, то на 31-м придется заняться своей фигурой. В противном случае она займется тобой.
Поскольку я не имею представления об умеренности, особенно когда речь заходит о шоколаде и пирожных, талия и все, что ниже, в один день всем своим видом сказали обреченно: «Если ты не возьмешься за ум, мы за себя не отвечаем».
И я взялась.
— Два яйца и огурец в день! – сказала мне подруга, — и через неделю ты поймешь, что не зря коптишь это, и без тебя порядком загаженное небо.
— Разве это не вредно? – недоумевала я.
— А как по твоему, жить не вредно? – по привычке ответила она мне вопросом на вопрос.
— Яйца-то хоть деревенские можно?
— Хоть бычьи! Но – два в день. Не больше».

«Открывая шампанское, сломали: палец, штопор, вилку, нож и повредили глаз справа сидевшему. Вылетевшая пробка сбила люстру, которая, падая, расколотила вдребезги сервиз на двенадцать персон. Обрушившийся стол придавил ноги произносившему тост. Переполох, вызванный падением тяжёлых предметов и криками пострадавших, возбудил скандал, спровоцировавший вызов соседями милицейского наряда, который и препроводил согласно протоколу, в ближайшее отделение группу веселившихся, возмущённых соседей и случайных свидетелей, до выяснения, а также травмированных граждан в травмпункт для оказания первой помощи. Лёгкий шок от пережитого у участников полностью компенсировался богатыми воспоминаниями о происшедшем».

«Я хотел сказать ещё, что сейчас ей стоит поступить иначе, не как всегда, не как дура. И хорошо, что не сказал.
Она пообещала, что дождется меня, но уже на полпути к бару, я понял, что её там, в студии, больше нет. Мария ушла навсегда. Опять. Как всегда.
— Дура, — вырвалось у меня. Я вернулся в пустую студию и снова громко произнес это слово: «Дура! Дура!»
Эхо подхватило мой крик и разбило о стены. Больно ударило по ушам, мне показалось, что это был не мой крик. Что кричала она. Быть может, она вот так всегда уходит в надежде, что кто-то догонит её, остановит… Оборвет бесконечную череду вечного, дурацкого, быть может, и кому-то нужного жертвоприношения.
Я выскочил на улицу, пробежал сначала в одном направлении, потом в другом. Я выкрикивал её имя. Я хотел, чтобы она вернулась. Чтобы закончилось её путешествие, её умирание, её невозвращение…»

«Кто знает, почему иногда сходят с ума? Бывают случаи, когда и врачи – даже самые знаменитые! – разводят руками. Видимо, одно из таких исключений произошло и с нашим героем. Просто играл в обед на работе с коллегой-кандидатом в шашки, вдруг ни с того ни с сего схватил шашечную доску и ухнул ей с размаху по кандидатской голове. «Ход игры не понравился» — скажет он опешившим родителям, когда под вечер вернется домой с повесткой в милицию на руках, и рассмеется счастливо, как беспечный ребенок. Только сорокалетний. С животом и ранней одышкой.
Родители его, не медики, но все же люди неглупые, понимающие — позвонили другу психиатру. Тому и пришлось после ряда тяжелых бесед и личных сомнений определить Леву в богоугодное заведение.
Его поместили в палату «тихих»»

«Бабка лет на десять его моложе, все больше «по людям ходила». Там подомовничает, тут повивалит. Говаривали, что знает она травы лечебные, и ходили к ней из ближайших деревень за советом и помощью. Варя ей помогала хозяйничать. Ну, чашки-ложки перемоет, крошки везде стряхнет, в сенях веником подмахнет, курам корм даст. А как урвет часок – в лес бежит. Зачем? Неведомо было. Только придет, бывало, раскрасневшаяся, себе самой улыбается. Бабка пробовала с вопросами: «Ну, где, Варя, была, что видала?». Только молчит, да глаза земле кажет. Чудная. Мальчишки деревенские за ней ватагой бегут да кричат «Дурочка! Глянь, дурочка идет!». И впрямь девка чудна была. Горе чужое ее не трогало, радость соседская душу не грела. Так жила неприметно. Грамоты не знала, да вскоре старики рукой махнули: «пускай, дескать, живет, как знает». Никто не видал, как она гневается, чувствовала ли что-либо — неведомо. К ней привыкли. Семнадцать лет назад в родах умерла ее мать, и Богу стало угодно, чтобы растили ее старики.»

«Дуры бывают разные: законченные, несчастные, набитые, как там еще мы припечатываем себя в приступе самоедства? В душе, конечно, так о себе не думаем. И Олеся не сердилась на мужа, когда тот ласково говорил ей:
– Ах ты, дурочка моя, дуреха!
Иногда говорил – с досадой, удивлением. Она его удивляла все двадцать лет совместного проживания под одной крышей и фамилией. Как Олеся умудрилась сохранить девичью наивность рядом с таким типом, как ее супруг, никто понять не мог. Он – тоже. Сначала Валентина умиляла ее доверчивость ко всему живому, в том числе к нему, от природы хитрому. Потом стало напрягать: вроде бы совесть время от времени проклевывалась, чтобы пристыдить: « Ах ты, сволочь! Кого обманываешь?!» Лет через десять он приноровился к такому неудобному соседству с простодушием, решив про себя, что жена все-таки дура, а значит – ей так комфортно. Тогда он расслабился окончательно.
Это был второй брак. В первом жена ему досталась слишком умной – раскусила через неделю совместной жизни».

«- Мой пращур был гусаром, а масалка — это кисточка на кивере. И тут Дэвичка произнёс свой первый «перл» из многочисленного числа последующих, ради которых я, собственно и пишу эту повесть: «А в Одессе масалка — это «вертухай», а Вы, товарищ старшина, — жопа с кисточкой».
Это было настолько неожиданно , что на всех напала ржачка страшной силы, а несколько человек даже легли на пол и задрыгали ногами. Масалкин фейс стал цвета завтрашнего борща, и он заорал: «Роота, стрройсь. ». Потом подошёл вплотную к Дэвичке и прошипел: «Пока ты, ****ь, не принял присягу, я не могу отправить тебя на «губу», но каждодневные наряды по уборке сральника я тебе устрою. Сам, лично, буду обсирать все очки, а потом проверять».
-Только попробуй — сказал Дэвик. «Я позвоню папе, и он сгноит тебя на «губе». Это было сказано настолько убедительно, что все поверили, будто толстяк начнёт драить «очки» уже прямо сейчас. «Это кто же у нас папа?» — спросил Масалкин. «Директор Одесского КГБ» — скромно сказал Дэвочка».

«Стаська махнул в его сторону рукой: «Это Вовка. Он дурак».
— Как это дурак?
— А так, смотри, – Стаська подошел к Вовке поближе. — Вовка, сколько времени?
— Тридцать пять часов двадцатого, — тут же монотонно откликнулся Вовка, не забыв перед этим аккуратно отодвинуть рукав пиджака и внимательно посмотреть на свое абсолютно пустое запястье, в то место, где обычно у взрослых находились часы.
— Сколько, сколько? – капризно тянет Стаська.
— Восемнадцать сорок третьего часа, — снова невозмутимо отзывается Вовка, проделав, перед тем, как ответить, те же манипуляции с заглядыванием под рукав.
— Будет говорить так столько раз, сколько ни спросишь. Видишь – дурак, — заключил Стаська.»

«Бусику в полном соответствии с докторскими указаниями был обеспечен полноценный отдых. Ему жарились котлетки и фаршировалась шейка – отдельная, без специй. Ему покупалось козье молочко и домашние сливки. И ему не разрешали ходить. Каждая попытка кота встать пресекалась строго-настрого – его хватали на руки и переносили к тому месту, куда он собирался направиться. На второй неделе кот вошел во вкус. И от попыток встать и передвинуться перешел к голосовым командам. Он обнаружил, что хозяева безоговорочно реагируют на его сигналы. Какие выводы из их поведения должна была сделать «мамина маламурочка», которая на самом деле была «гнусным подонком»? Правильно. И Бусик слег окончательно. Теперь его жизнь протекала на специально выделенном ему широком кресле, где он валялся, изредка меняя позы и протягивая лапу за очередной котлеткой. Или кусочком печеночки. Или скумбрийки. Молочком его поили, поднося мисочку прямо к ротику, чтобы котик не напрягался и не дай Б-г, себе что-нибудь еще не повредил».

Источник

Маяковский среди дураков: самые смешные ответы на самые каверзные вопросы

Наверное, у каждого был в жизни момент, когда нужно было ответить на неприятный вопрос или слова собеседника. Ещё хуже — если это нужно сделать публично: в ситуации, когда к вам обращаются прилюдно или когда вы — выступающий, и вам специально задают такой вопрос, чтобы сбить с толку, унизить, поставить в смешное положение.

Не всегда удаётся в таких случаях ответить с ходу. Бывает, что нужный ответ не приходит сразу на ум, а потом, когда придумаешь, как ответить, остаётся только сожалеть — после драки кулаками махать бесполезно.

Среди известных людей были такие острословы, которые никогда не лезли за ответом в карман! Их ответы как анекдоты пересказывали друг другу, записывали — и вот мы о них знаем и можем рассказать.

Однажды Маяковский выступал на диспуте об интернационализме. Маяковский родился и некоторое время жил в Грузии, поэтому сказал:

— Среди грузин я — грузин, среди русских — русский!

— А среди дураков вы кто? — спросил остряк из зала.

— А среди дураков я — впервые! — сразу ответил Маяковский.

Конечно, прекрасным чувством юмора обладал и Марк Твен.

На светском приёме Твен беседовал с дамой. У него было прекрасное настроение, и он сказал даме:

Женщина высокомерно ответила:

— К сожалению, я не могу вас отблагодарить подобным комплиментом.

— А вы сделайте, как я: соврите!

Научитесь выступать и отвечать на каверзные вопросы на oratorsecrets.ru

Уинстон Черчилль был признанным острословом. О нём ходит множество историй. Вот его разговор с другим известным шутником своего времени, драматургом Бернардом Шоу:

-Я оставил вам пару билетов на свою премьеру, — сказал Шоу. — Приходите с другом — если, конечно, у вас есть друзья.

-Приду, — ответил Черчилль, — Но не на премьеру, а на обычный спектакль. Если, конечно, он после премьеры состоится.

Однажды подруга жены Черчилля воскликнула:

-Если бы вы были моим мужем, Уинстон, я бы подлила вам яду!

-Если бы я был вашим мужем, я бы немедленно его выпил,- пробурчал в ответ Черчилль.

Впрочем, этот диалог приписывают также Бернарду Шоу, который, как видно, соперничал с Черчиллем по части остроумных ответов.

Вот пара ситуаций, в которых Шоу блеснул прекрасным чувством юмора.

Шоу встретился как-то с очень толстым джентльменом. Взглянув на худого Шоу, толстяк заметил:

— У вас такой вид, что можно подумать, будто Англия голодает.

— А посмотрев на вас, — ответил Шоу, — можно подумать, что вы являетесь причиной этого голода.

На званом обеде один из гостей обратился к Шоу, видимо, желая задеть и унизить его:

— Вы и есть тот самый знаменитый юморист? А это правда, что ваш отец был портным?

— Так почему вы не стали портным?

— Трудно сказать. Призвание, а может быть, просто каприз. Ну вот, например, ваш отец, если не ошибаюсь, был джентльменом?

— Так почему вы тоже им не стали?

Больше интересных историй на канале «След на земле» — подпишитесь сейчас!

Ставьте «лайк» — это большая мотивация для нас!

Источник

Владимир Маяковский: ругательства и цитаты

Все-таки жизни, опыта и мудрости надо набираться у тех людей, которые во все времена могли жить весело. Даже в послереволюционные. Вот Маяковский – вкушал зарождавшийся социализм большими ложками, слепо веря в его правоту. Да, застрелился, но это уже излишки. Самовлюбленный поэт, писавший сомнительного качества, но с изюминкой, стихи, одними почитается как гений, другими – как щегол коммунистический, третьими – как пропагандист шведской семьи. Верность идеалам революции мешает нынче разглядеть в Маяковском хорошее. Вот кому верить: Дмитрий Дибров в своих трансляциях по перископу говорит, что 10 лет совокуплялся в грубой форме с СССР, а Маяковский писал ему оды? Верить нужно маме и своей интуиции, а знаменитых людей нужно слушать, читать и делать выводы. Вот поэтому к твоему вниманию высказывания суперзвезды постреволюционной России, первого, после Ленина, среди моряков и вчерашних куртизанок, и новой советской элиты, любимца всех эпох и разных граждан, Владимира Маяковского, как литературные, так и не очень. Уж он-то способен зарядить бодростью духа в начале рабочей недели.

1. О внешности

Это цитата из одного стихотворения Владимира Владимировича. И надо сказать, она точно отображает поведение поэта. Да, в это сложно поверить, но здоровенный бугай, отсидевший за революционные настроения в тюрьмах, вышедший из простой семьи лесничего и писавший такие резкие, как удар серпом по яйцам, стихи, был донельзя чистоплотным человеком. Обычным делом для «поэта революции» было разглядывать свою физиономию в зеркале на предмет наличия новых прыщиков, царапин и слишком длинных щетинок. Брился Маяковский каждый день, оправдывая это словами: «Нет, недостаточно я красив, чтобы бриться не каждый день».

Якшаясь с футуристами, Владимир Маяковский зачастую выглядел словно умалишенный в своём знаменитом оранжевом свитере, поверх которого напяливал бант. Но в повседневной жизни он был подчеркнуто элегантен, одеваясь по моде того времени. Его вполне можно было назвать денди, помешанным на чистоплотности. Именно что помешанным, другое слово подобрать довольно трудно. Больше прыщиков он боялся за собственное здоровье, фобия заразиться нехорошими болезнями преследовала его с детства, после нелепой смерти отца. Там действительно все вышло довольно глупо: отец проткнул палец иглой для сшивания бумаг и умер от заражения крови. Не самая лучшая смерть, Маяковский постоянно носил с собой мыльницу и при каждом удобном случае мыл руки.

2. О своих стихах и стихах Блока

Как видим, дерзкий и самовлюблённый Маяковский, писавший про то, что: «В наши дни писатель тот, кто напишет марш и лозунг!» – довольно трезво оценивал своё творчество. Да, конечно, не меланхолично резкий и утонченный Блок, но по-своему хорош.

3. О жизни и смерти

Своеобразный некролог на смерть другого великого поэта – Есенина. И в этой фразе гораздо больше стимула и мудрости, чем в любых словах поддержки и утешениях. Наверное, эту фразу надо вдалбливать в голову всем возомнившим, будто у них нет выбора. Ведь зачастую самоубийство – это внебрачное дитя малодушия и депрессии. Кстати, в этом послании есть ещё одна интересная фраза: «Лучше умереть от водки, чем от скуки!» Маяковский употреблял её с большим жирным слоем иронии, но каждый видит в ней свой смысл. И всё бы ничего, но…

Как говорят –
«инцидент исперчен»,
любовная лодка
разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете
и не к чему перечень
взаимных болей,
бед
и обид.

Но Маяковский сам покончил жизнь самоубийством и оставил после себя такое вот послание. По сути, это последнее произведение замечательного поэта – его предсмертная записка. Написана, кстати, вполне в манере Владимира Владимировича. Здесь он упомянул всех: любимую женщину, вторую любимую женщину и ставшие легендарными слова: «Любовная лодка разбилась о быт», – это все из самого печального произведения Маяковского из его предсмертной записки. А ведь слова – точнее не придумаешь. С каждым бывает, с каждым случится.

4. О пролетарском интернационализме

Знаменитый отрывок из выступления в Политехническом институте на диспуте о пролетарском интернационализме. Маяковский имел ввиду, что среди всех народов он чувствует себя своим. Тем более сам о грузинах знал не понаслышке, как-никак, родился в селе Багдади, что вблизи современного Тбилиси (тогда Тифлис).

Самое интересное, что один мой приятель-полукровка сказал то же самое про греков и русских. Так вот, его отец (грек) почему-то перестал с ним разговаривать. Наверное, потому что он идиот.

5. О муже своей любовницы Лилли Брик

На, Ося, расставь запятатки.

Эта фраза ожидала все произведения поэта, которые увидели печать. Дело в том, что у Маяковского не было возможности получить настоящее образование, и в этом крылась главная проблема творца – ужасная безграмотность. Собственно, обилие неологизмов в его стихах этим и объясняется. Не знал парень, как можно писать, а как нельзя. Особую неприязнь он питал к запятым, за всю жизнь так и не поняв, где их нужно ставить, а где нет. Знаменитая «лесенка», которой выкладывались его строки, была способом хоть как-то прикрыть безграмотность. Хотя коллеги-поэты обвиняли его в жульничестве, ведь поэтам тогда платили за количество строк, и Маяковский получал в 2-3 раза больше за стихи аналогичной длины. Чтобы у редактуры не возникало вопросов и инфаркта, он отдавал их на редактуру мужу своей любовницы Лилли Брик – Осипу. Это удивительная история любви между любвеобильным поэтом и весьма расчетливой девицей. Самое интересное, что в один прекрасный момент Маяковский переехал в их дом, где они жили втроем. Ося не возражал, Ося редактировал стихи, пока голубки ворковали. Вот такая вот свобода нравов. Как говорили ранние большевики: «Брак – пережиток буржуазного прошлого».

6. О заграничных женщинах

Просто поэт делится впечатлениями о заграничных женщинах.

Источник