Радость неописуемая
Быль.
Памяти моей мамы — Александры Павловны
Памяти моей бабушки -Александры Акимовны Набережневых — Лучкиных
Вкусный аромат завтрака уже давно щекотал Алькин нос под одеялом. Но окончательно ее разбудил грохот – это старший брат высыпал охапку промерзших мелких поленьев возле печи.
— Эй, соня, зиму проспала! — подшучивал он над младшей сестренкой. — Посмотри, сколько зима бриллиантов рассыпала! Бери ведро и беги за алмазами!
Алька подскочила пружинкой. Босиком, в длинной байковой сорочке, она забралась на кушетку и прильнула к стеклу. О чудо, зима! Зима укрыла землю дорогим, слепящим глаза покрывалом. Алька метнулась к валенкам и шубейке. В руки ведро – и айда, на улицу! Выскочила и остолбенела – ее окружало снежное царство. Снега было так много, что, казалось, не сугробы, а белые малахаи сползают с крыш на подслеповатые глаза-оконца сараюшек. Все кругом сверкало и искрилось тысячами разноцветных огоньков. Вспомнив прочитанную недавно мамой сказку Бажова, Алька торопливо стала горстями нагребать снег в ведро. Счастливая и довольная собой, девочка внесла в дом ведро снега.
Брат почти серьезно посоветовал:
— Поставь к печке: снег растает, воду талую выльешь, а сокровища со дна соберешь.
Алька присела у ведра, но снег почему-то таять не спешил. Темнел, набухал влагой и уже не манил искорками огня. Вскоре ждать надоело и она села за стол завтракать. Снег в ведре растаял только к обеду, но сколько Алька не булькала ладошками в холодной воде, ничего не нашла.
Вернувшаяся с работы мама пожурила старшего сына за шутку: младшая дочь недавно переболела отитом, уличные прогулки и снежные забавы были пока не для нее.
Алька загрустила и даже немного всплакнула. А брат, подбадривая, сказал ей:
— Не грусти, чудеса случаются.
Мама обняла Альку и, вытирая ее мокрые глаза, подтвердила:
-Да, это правда. Особенно в Рождество – это время чудес и светлой радости.
Алька с любопытством спросила:
— А скоро Рождество?
— Скоро, — улыбнулась мама.
-А с тобой чудеса хотя бы разочек случались?
-Да, было такое, только очень давно. Я тогда была чуть немногим старше тебя, но все очень хорошо помню.
-Расскажи, расскажи, мамочка! – стала умолять Алька.
-Вечером, — пообещала мама. – Вот справлюсь с домашними делами и обязательно расскажу.
-Ну, это еще не скоро, — протянула Алька и пошла на свое любимое место у окна — забралась с ногами на кушетку. Ее глазам предстала еще более заманчивая картинка: за изгородью подружки барахтались в сугробах, пытаясь раскатать горку. От зависти, а еще больше от жалости к самой себе навернулись слезы, и Алька включила радиолу. Чужие бойкие голоса иногда прерывались непонятным треском. Алька нашла свою любимую волну эфира. С удовольствием прослушав «Клуб знаменитых капитанов» и «Радио — няню», девочка увидела, что зимние ранние сумерки наполнили дом. Мама села за вязание, а, значит, обязательно расскажет свою интересную историю.
Алька бочком подсела к маме. Та, вздохнув и поправив очки на переносице, сказала:
— Ну, слушай. Правда, в моем рассказе чуда совсем немного, а больше грустного и нерадостного. Не знаю, поймешь ли. Но было и в моей жизни чудесное рождество и радость неописуемая.
«Много лет назад жила девочка Шура. Была она очень шустрая и подвижная, а потому в глаза и за глаза ее звали «Шурка-казак». Семья девочки жила у самого синего моря, и Шурка часто наблюдала, как на море взлетают и садятся гидропланы. А вокруг высятся подковой строгие зеленые горы. Старший брат гор не боялся, и по весне приносил из ущелий роскошные дикие пионы. Семья жила радостно и в достатке, и своей домовитостью вызывала черную зависть у нерадивых соседей.
Вскоре по злому навету семью Шурки – взрослых и детей – сослали в Сибирь.
-В Сибирь? – переспросила Алька. — А разве там плохо и страшно?
-Другие времена, дочка, были. Было и страшно, и голодно.
Мама, взяв новый клубок, продолжила рассказ.
-Семью разлучили – взрослые были вывезены на лесозаготовительные участки в тайгу, а Шурку, по малолетству, пристроили нянькой в семейство одного из начальников.
Первое время Шуркины глаза не просыхали от слез: она очень скучала по родным, да и житье в чужой семье было не сахар. Хозяйка Устя, вредная и злющая, все время старалась стукнуть или ущипнуть Шурку – все было не по ней. Восьмилетняя Шурка часто от усталости и бессонных ночей валилась с ног. Но всегда ожидала появления в доме Власа- хозяина. Небольшого роста, кряжистый, он одним взглядом обрывал разошедшуюся супругу, не разрешал обижать Шурку. На улице девочка бывала только по делам: двор подмести да с Кирюхой погулять. И поэтому она и не заметила, как пришла зима.
Зима пришла вьюжная. Лихо она укутала и одела в снежные шубы и шапки подступающий к поселению лес. Снегу навалила по пояс.
Хозяин вошел в дом, похлопал мерзлыми рукавицами, смахнул иней с усов и бровей и сказал:
— Хороша погодка! Завтра, по прежним временам, в ночь Рождество. С утра в город поедем! А ты, Шурка, за старшую останешься. Давай, хозяйка, ставь на стол ужин!
Шурке очень хотелось узнать, какой же он — этот город, но спросить Власа не решилась.
В этот вечер малыш уснул на удивление быстро. Прикорнула и Шурка. И, засыпая, слышала надоедливое жужжание хозяйки:
-Чудно! Сколько лет Рождество не справляем! Ты и лба никогда не перекрестишь! Праздник святой, великий.
Влас зло одернул:
-Уймись, святоша! За что девчонку пилишь?
-Да непослушная больно, — начала было Устя, но послышался храп, и вскоре в доме наступила тишина.
Шурка, услышав про Рождество, вспомнила рассказы братьев о подарках и чудесах в Рождественскую ночь. Девочка почувствовала, как в душе что-то шевельнулось далёкое, неясное.
Влас поднялся еще затемно; следом вскочила хозяйка и растолкала спавшую сладким сном Шурку. Та встала, но еще не проснулась: зябко поеживалась, часто и судорожно зевала.
Натянув старое заштопанное платьице, она села у зыбки: малыш спал. И незаметно для себя, свернувшись клубочком на лавке, девочка уснула. Во сне ощущение долгожданного счастья и покоя обнимало и грело Шурку, она улыбалась – ей снился сон…
…Мама привела дочку на берег моря.
— Какое оно ласковое! – восторженно закричала девочка, едва теплая волна коснулась ее ног. Она шевелила пальчиками, хватала ими разноцветную гальку и, пропуская золотистый песок ручейками, звонко смеялась на весь пляж. Откуда-то со стороны моря нарастал гул – это гидроплан заходил на посадку. Но почему – то, приводнившись, он на полной скорости понёсся прямо на дочку с мамой. Девочка в ужасе закричала и бросилась к маме, но она исчезла. А вместе с гулом девочку накрыла тьма.
Слыша свои крики, девочка изо всех сил выбиралась из тёмной и холодной мглы. Наконец ей это удалось, и она увидела, что сидит по-прежнему на лавке. За окном белый день, а с улицы послышалось ржание коня и разговоры людей.
«Уже вернулись» – подумала Шурка, но подняться с лавки она не смогла. Вот распахнулась дверь, и, пропуская стужу вперёд себя, в дом вошли с кучей пакетов да парой мешков хозяева. Они как будто и не замечали смотревшей на них во все глаза девочки. Поставив в угол мешки, Устя разложила на столе узелки и пакеты. Потом вынула что-то красного цвета, встряхнула и сказала:
– До чего красивое, — и повесила на веревочку возле печки маленькое, но очень нарядное платьице.
«Кому же это?- подумалось Шурке. — Тете Усте будет мало…»
Но тут в сенях раздался стук.
— Наверное, кто-то из стариков-ссыльных милостыню попросить…- Влас направился к дверям, но дверь внезапно сама собой отворилась, и в дом хлынул столп бледно-голубого цвета.
Опешившая Устя стала креститься и приговаривать: «Свят, свят, свят, Пресвятая Дева Мария!».
Кирюха завозился в зыбке, заплакал. Плач малыша разбудил и оторвал от странного сна Шурку.
Она быстро перепеленала малыша и сунула в требовательный ротишко оставшуюся ещё с ночи «жёванку». Малыш старательно сосал и таращил глазёнки. Играя с ребёнком, девочка не заметила, как прошло время обеда, и не услышала подъехавших саней. И только, когда в сенях стали гулко стучать и обметать с валенок и шуб снег, она поняла: «Вернулись!» Вместе с хозяевами в дом ворвалась ядреная свежесть мороза. Словно волна она накатилась на Шурку. И та почувствовала, что-то хорошее и радостное. Душа заметалась, как будто не знала, за что ухватиться. Девочка, чтобы скрыть свое неясное волнение, достала малыша из зыбки и тесно прижала к себе.
Сложив все покупки на лавку, хозяйка посмотрела на Кирюху; тот не обращая внимания на вернувшихся родителей, теребил за нос и губы свою малолетнюю няньку.
Устя улыбнулась и сказала:
-Сейчас, лампу зажгу, и стол накрою – сумерничать пора.
Влас и Устя недолго разбирались в своих узелках, при этом как-то странно переглядываясь, подмигивая друг дружке и поглядывая на Шурку. Та, ничего не понимая, робко улыбалась. Потом Влас посадил к себе на колени Кирюху, А Устя, пошуршав в последнем кульке, сказала:
– А ну-ка примерь, девонька!
Шурка ахнула – платьице! Как во сне! Новенькое, яркое, с зеленой тесемочкой по оборке и воротнику! От платья шёл необыкновенный запах – аромат нечаянного счастья!
– Ну, давай, давай, – велел Влас.
– Это тебе, — шепнула Устя, – Рождественский подарок. Чудо-платье!
Вконец оробевшая Шурка пришла в себя и, понукаемая Устей и Власом, наконец, осмелела и, скинув старое, взяла новое платьице в руки. Руки у неё дрожали и никак не попадали в рукава, голова не находила вырез, и ей вдруг стало страшно и горько – мало? Мало… Но ловкие руки Усти быстро одели на Шурку обнову. Нет, не мало — все по ней!
– Ишь, какая ладная растёт! Красивая будешь, девонька!
Шурка зарделась и застеснялась слов Усти, и еле слышно сказала:
— Чудо-чудное, как в моём сне! Спасибо вам, люди добрые!
Так её мама благодарила незнакомых людей за оказанную помощь. И добавила мамиными же любимыми словами:
– Красота какая – неописуемая!
– Ну, вот и ладненько! — сказал Влас и потёр ладони. – Дела сделаны.
И добавил, с насмешкой глядя на Устю:
— Управились! До первой звезды…
— Ой, и правда, — всполошилась Устя. – Уже и звезда в окно смотрится. Сейчас соберу на стол, — и сунула Кирюху в руки Шурки.
За столом хозяйка кормила Кирюху, а Шурка, ещё не пришедшая в себя, присела к уголку стола.
Все вдруг услышали слабую возню в сенях — кто-то очищал снег с одежды и обуви. Следом раздался стук в дверь, и Шуркино сердце замерло.
Сон моментально встал перед глазами, и она уверенно объявила:
– Это пресвятая Дева Мария! Как в моём сне!
Ничего не понимающие хозяева оцепенели от её слов, но в распахнутую дверь вошло нечто закутанное, обмотанное с головы до ног.
— Это ещё что?- сказал Влас и шагнул к порогу, опрокидывая табурет. А у порога кто-то выпростал руки, и сдёрнул с себя платки — чёрной блестящей змейкой скользнула на грудь тяжёлая и длинная, и такая знакомая для девочки коса. Почти теряя сознание — силы оставляли ее от переутомления и диковинного сна, от всех уже произошедших волнительных событий — Шурка кинулась к вороху заиндевевших тряпок и закричала:
— Это моя мама! Мамочка моя! Мамочка! Чудо ты чудесное! — Мать легонько приобняла и придержала дочку. Чувствуя её слабость, она быстро освободилась от холодных вещей и взяла дочку на руки. Та с трудом пришла в себя, а, очнувшись, без конца повторяла:
— Мамочка, какой сегодня чудесный вечер! Мамочка — ты моя радость неописуемая!
Мать, с трудом сдерживая слёзы, вынула из-за пазухи небольшой узелок – в нём была горстка кедровых орехов: «Это тебе, от брата гостинец к Рождеству».
Хозяева молча, наблюдали щемящую сердце картину. Когда мама и дочь немного успокоились, Влас спросил:
-С какого участка, с какой делянки прибежала?
Но, отведя глаза к окну, сказал:
— Ладно, завтра поговорим. Давайте уже за стол что ли — давно первая звезда в окно смотрится»
Алькино сердечко переполняло тепло и нежность к маме. Девочка с трепетом обняла её, и горячо и торопливо зашептала слова утешения и любви. Потом мама достала из бабушкиного сундука заветную шкатулку и вынула из неё маленький узелок. В маминой ладони на лоскутке красной ткани с зеленой тесьмой лежало немного кедровых орехов – она хранила орешки с того памятного печально-волшебного Рождества из своего детства.
Источник
Рождество Христово
Я не знаю авторов, помогите найти
Тонкий месяц, снег идет…
Купола с крестами
Так и кажется, вот-вот
понесутся сани.
Ждешь и веришь в волшебство,
кажется все новым.
Так бывает в Рождество.
С Рождеством Христовым!
Я с днём Христова Рождества
Вас поздравляю!
С особым чувством торжества
Вновь представляю,
Как в царстве Ирода-царя
Мрак осветился,
Взошла духовности заря –
Христос родился!
Любить умели и прощать
Из милосердья,
Молитвой страсти укрощать
Не без усердья.
Чтоб каждый день и каждый час
Мы с верой жили,
И чтоб для каждого из нас
Был крест по силе.
Чтоб всех нас пестил и любил
Творец Наш Сущий,
И чтоб не очень горек был
Наш хлеб насущный.
Ещё хочу душой своей
Всем пожелати
Любви, здоровья, светлых дней
И благодати!
Самый кроткий, самый ясный,
Полный нежности и света,
Такой добрый и прекрасный
Величайший праздник этот!
Жизни путь пусть будет длинным,
Крепче будет пусть здоровье.
Чтобы верить – нужно силу,
Сил прибавится пусть втрое!
Пусть любовь живет и правит,
Жизнь пусть будет интересней,
Зло сломиться не заставит.
Нету праздника чудесней!
Пусть накроют счастья волны,
Ваша вера крепче станет,
Пусть Ваш дом, уюта полный
Добрый ангел охраняет.
Во тьму веков уж ночь та отступила,
Когда, устав от злобы и тревог
Земля в объятьях неба опочила
И в тишине родился: «С нами БОГ!»
И многое уж невозможно ныне:
Цари на небо больше не глядят,
И пастыри не слушают в пустыне
Как ангелы про Бога говорят.
Но вечное, что в эту ночь открылось, —
Несокрушимо временем оно,
И Слово вновь в душе твоей родилось,
Рожденное над яслями давно.
Да! С нами Бог – не там, в шатре лазурном,
Не за пределами бесчисленных миров,
Не в злом огне и не в дыханье бурном,
И не в уснувшей памяти веков.
Он здесь теперь – средь суеты случайной,
В потоке шумном жизненных тревог.
Владеешь ты всерадостною тайной:
Бессильно зло, мы вечны, С НАМИ БОГ!
Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звёзды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потёмках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на Деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.
Источник