Жизнь«Тебе вообще не нужна жизнь?»: Истории людей, которые не чувствуют страх
Детские травмы и взрослый аутотренинг
Недавно в СМИ начали говорить про болезнь Урбаха — Вите: вследствие разрушения миндалевидного тела люди полностью перестают чувствовать страх. Однако бывает и так, что чувство страха человеку знакомо, но значительно притуплено — кто-то достигает этого намеренно, у других такое ощущение снижается само по себе. Анна Боклер поговорила с людьми, которые почти не испытывают страха, а заодно рассказала и собственную историю.
текст: Анна Боклер
Думая о своём страхе, я представляю типичную восьмибитную игру на приставке из девяностых: преодолевая монстров, выходишь на новый уровень. Изначально у меня был достаточно низкий порог страха. В мои три года родители поругались: мама пыталась убить отца и ранила его ножом. Почему-то с тех пор чувство страха только разгоралось — боялась потерять родителей, потом стала бояться и всего остального: крика, конфликтов, плохого настроения мамы. Страх сделал из меня очень послушного ребёнка, я старалась никого не тревожить и никому ни в чём не отказывать. Когда мне было четырнадцать, отец умер, а мама ушла в секту (сохранена лексика героини. — Прим. ред.) «Радастея». Какое-то время я тоже посещала собрания и принесла оттуда некоторые тезисы в класс. За рассказ про астральные путешествия к другим планетам и сплетение энергий я тут же получила прозвище «наркоманка» и подверглась травле. Потом мама привела домой мужчину, который недавно освободился с зоны, нуждался в крыше над головой и имел явные признаки ПТСР: много пил, мог ломать вещи, бить стёкла, бить мать, часто уходил бродяжничать и возвращался истощённым. Я продолжала бояться и быть послушной, но к двадцати одному году всё-таки поняла, что мои стартовые возможности довольно ничтожные: я из Челябинска, из семьи алкоголиков, получила гуманитарное образование — и с этим желательно что-то делать. Я испугалась, что стану такой же женщиной из системы, как все окружающие, буду жить со случайным мужчиной, защищать «Единую Россию», держаться за рабочее место.
Я подумала, что только переступив через свои страхи, я получу шанс на другую личность. Сразу на ум пришёл страх высоты, когда я приближалась к краю и смотрела вниз, не могла контролировать дрожь и ощущение тошноты. Так совпало, что в тот момент я проходила один тренинг и там нужно было прыгнуть вниз с семнадцати метров. Я пошла и сразу прыгнула, больше никогда не боялась высоты. Так же было и с автостопом: я вышла на трассу, физически тряслась, потом проехала определённое расстояние и больше никогда не боялась дороги. Ещё на нас с подругой один раз физически напали парни на улице, тогда я очень растерялась. Но когда столкнулась с такой же ситуацией в глухой деревне, уже ничего не чувствовала и холодно из неё выпутывалась. Я приучила себя ходить в одиночные походы и ночевать в лесу. Возможно, кто-то на моём месте пошёл бы в психотерапию, а не напрямую в собственные страхи, но у меня не было денег, и, более того, одиннадцать лет назад я лично не знала никого, кто проходил психотерапию.
В конечном счёте у меня не атрофировался страх, просто я натренировала терпимость к любому уровню стресса. С моей точки зрения, в этом гораздо больше плюсов, чем минусов. Сейчас не бывает такого, чтобы я терялась в стрессовых ситуациях, но в то же время у меня сохранилось чувство осторожности и самосохранения. Один раз я достаточно плохо повела себя с водителем. Всю дорогу он делился со мной опасениями, что жена изменяет, пока он в рейсе. Мне так надоел этот разговор, что, выходя, я сильно хлопнула дверью и с иронией сказала: «Пусть жена у тебя будет верная». Водитель вышел, ударил меня по лицу, наклонился и стал кричать. До того, как очки съехали, я увидела, что стою на самом краю обрыва, не помню, чтобы это вызвало какую-то реакцию в плане эмоций, но на рациональном уровне я подумала, что лететь вниз слишком далеко и необоснованно, а от меня вообще не убудет, если я молча посмотрю ему в глаза и промолчу. В другой раз я застопила бандитов на сельской дороге, они ехали на дело и обсуждали грядущую перестрелку. Я обрадовалась, что у них есть своё занятие и насилия не будет. Периодически я напоминала о себе, говорила, что они должны довезти меня в целости. Думаю, в таких ситуациях паника может только вредить и провоцировать у окружающих агрессию.
Сейчас я больше всего боюсь потерять самоуважение: допустим, если соглашусь на секс, испугавшись угроз, мне будет очень тяжело восстановиться. По сути, это единственный страх, который мне кажется серьёзным. Через всё остальное я могу пройти без особенно ярких ощущений. На самом деле, за последние годы я в значительной степени проработала свои личные границы, раньше они были очень размыты: несколько раз я соглашалась на секс с водителями, просто чтобы не доводить ситуацию до конфликта. У меня всегда было очень высокое либидо, и сам по себе половой акт никогда не был для меня травмой, но сейчас я понимаю, что тупо давать человеку делать об меня секс — сильнейшее неуважение к себе. По поводу этих историй я чувствую сильный дискомфорт, понимаю, что нельзя было настолько легко сдавать границы. В своё время ужасно не хватило рассказов от классных женщин, где проговаривалось бы, что такой способ поведения вообще не единственный и надо думать в первую очередь о себе. Когда-то хочу написать книгу про свои негативные моменты на трассе, потому что мечтаю, чтобы никто из девушек не повторял моих ошибок.
В итоге я натренирована на всякого рода экстрим, кажется, готова к любым сложным ситуациям в стране. Понятно, что здесь напрашивается вопрос: а зачем затачивать себя под стрессы, если можно привыкать и стремиться к хорошему? Я вижу в этом инвестицию в реальность. Ведь преодоление хрупкости в итоге распространяется и на преодоление социальных паттернов. Например, во время пандемии мне нужно было срочно сменить работу, и я остановилась на клининге. Конечно, были определённые предрассудки и опасения насчёт этого, но из-за привычки перешагивать через такое я стала уборщицей. Кстати, ни разу не пожалела, так как за время локдауна заработала больше, чем могла бы в других местах, а во-вторых, я получала удовольствие от того, что сразу вижу результат работы.
Я не хотела бы снова стать человеком, который чувствует страх. С одной стороны, я понимаю, что это классное чувство, в нём полнота жизни, бодрость, концентрация. С другой стороны, это не продуктивно и энергозатратно. Иногда я испытываю выброс адреналина и ощущаю лёгкий кураж там, где вроде должен быть страх. Один раз я застопила ночью машину, водитель смотрит на мою грудь, говорит: ну, садись, посмотрим, чем ты заплатишь. И я села только из-за ощущения, что хочу посмотреть — кто кого. По итогу человек и не предпринял никаких решительных действий — ему надо было вести машину. Я не про то, что классно садиться в тачку после таких реплик, а про то, что, когда не боишься, видишь только реальные угрозы, а не те, которые тебе навязывают. Ещё я не очень боюсь сломаться от обстоятельств. Это делает меня свободнее финансово: когда-то я согласилась на практически полную нищету ради того, чтобы развивать свой бизнес, в итоге получила хороший опыт. Отсутствие явных страхов лишает меня границ в плане перемещений и места жительства, я могу уехать в Чили без денег и точно разберусь, что там делать. Разберусь хотя бы потому, что не буду тратить ресурсы на панику.
Понимаю, что в определённой степени я вышла за пределы условной нормы. Например, с трудом представляю, что смогу встроиться в спокойную жизнь и обрести финансовое благополучие. Однако мне нравится, что в сложных ситуациях я могу быть опорой для других людей и что я всегда могу немного больше узнавать жизнь, потому что имею ресурс пойти в любую ситуацию.
Когда со мной происходят моменты, о которых говорят «страшные», у меня включается мысль о том, что я — это не я, а другой человек в этой же ситуации. Я буквально вижу это со стороны, смотрю кино, и мне всегда хочется поступить так, чтобы сюжет развивался, чтобы смотреть было классно. Ни в каком нормальном фильме человек не убегает из экстремальных ситуаций. Я понимаю, что это всё может звучать болезненно, но я так ощущаю и с интересом переживаю любой закрученный сюжет. Интерес, мне кажется, вытесняет потенциальный страх, он про то, чтобы действовать и двигать ситуацию самой, а страх часто парализует и делает тебя жертвой обстоятельств. Достаточно долго думала, что многие люди точно так же переживают столкновения со страхом, но мне пришлось признать, что между нами есть определённая разница, когда я стала постоянно слышать «это какая-то жесть», «как ты не испугалась?» на практически любой рассказ из своей жизни. Сейчас я к этому привыкла, меня никак не раздражает чужая пугливость — понимаю, что у каждого свои границы. В то же время я не завидую людям, которые умеют бояться, считаю, что это парализующее чувство, которое сужает любые возможности и никак тебя не выручит в экстренном случае.
Я люблю уходить в горы одна. Отдаю себе отчёт, что там нет связи и в экстренном случае мне никто не поможет, но я занимаюсь альпинизмом на таком уровне, где серьёзные травмы случиться не могут — либо я получу совсем лёгкие повреждения, либо сорвусь насмерть, так что в такие моменты я никогда не переживаю, тем более в походе всегда есть много текущих вещей, о которых надо думать в первую очередь. Я знаю, что объективно есть большие риски: обвал камней, срыв. Я не готова прямо сейчас уйти из жизни, но просто стараюсь не думать о смертельном исходе, ведь есть высокие шансы и на то, что всё обойдётся. В разговорах с молодым человеком я стараюсь особо не вдаваться в подробности о рисках альпинизма, чтобы лишний раз его не волновать и не накручивать себя.
Я не думаю, что у моего притуплённого страха есть конкретные истоки. Насколько помню, я с детства мало чего могла испугаться — могла везде залезть и спрыгнуть с высоты, другое дело, что применить это было особо негде. Я росла в Балашове, небольшом городе, единственным способом оттуда вырваться было поступление в университет. Я рано начала тратить всё время на школу и репетиторов, так что вела достаточно обычную, скучную жизнь. Вырвавшись в Питер, я стала пробовать новые вещи, поняла, что высокий порог страха много чего открывает для меня. С одной стороны, руфинг, автостоп, альпинизм можно назвать бесполезными вещами, а с другой стороны, больше узнаёшь о жизни. Я достаточно быстро заметила, что не теряюсь и не паникую в таких ситуациях, которые могут произойти с каждым, — условно, когда кто-то подходит на улице с, очевидно, плохими намерениями. Я всегда понимаю, что не буду паниковать и смогу себя выручить, просто потому что привыкла к подобным ситуациям и никогда не теряюсь. Понятно, что конкретной стратегии поведения нет, но абсолютно точно я усвоила, что в потенциально опасных ситуациях надо чётко доносить свои мысли до агрессора, никогда не сомневаться и внушать себе, что происходящее нормально. Так есть шансы быть услышанной в любой ситуации.
Я точно не хотела бы развить в себе большее чувство страха, скорее стремлюсь преодолеть в себе оставшиеся страхи. Кажется, такой момент сейчас один: я занимаюсь альпинизмом, к нему побочкой идёт скалолазание. Со скалы надо уметь срываться и падать, естественно, ты в это время на страховке. При каждом подъёме у меня возникает момент, когда нужно либо лезть дальше с риском сорваться, либо останавливаться. Я останавливаюсь и никак не могу взять нужную высоту. Однажды, будучи без страховки, я сорвалась, получила перелом, который сопровождался очень интенсивной болью, до сих пор не могу преодолеть это воспоминание, когда лезу вверх. Этот страх мне очень сильно мешает, но я не совсем представляю, как прийти к психологу с запросом: я боюсь срываться со скалы с нижней страховкой. Наверное, буду пробовать преодолеть это самостоятельно. Ещё под чувство страха могу подвести более глобальные вещи. Недавно две питерские группы восходили на пик Победы, слышала от них, что, когда сорвался участник иранской группы, многие обращались к той группе по рации, призывали начать спасательные работы. Но группа отключила рации и шла дальше вверх. На такой высоте никто никого не судит и никто не обязан спасать. Но мне действительно страшно оказаться по обе стороны подобной истории: люди могут видеть, что я сорвалась, и полностью игнорировать этот факт или я сама могу быть настолько одержимой идеей взойти на вершину, что отключу рацию, когда кто-то из товарищей слетит вниз. Тишина смерти меня пугает.
Конечно, не очень сильно развитое чувство страха провоцирует определённые зависимости. Если я доехала автостопом до нужной мне точки без каких-то сложностей, то наступает разочарование — да, по дороге с кем-то знакомилась, мне рассказывали что-то интересное, но всё равно ощущение, как будто покаталась в городском автобусе. В горах тоже происходит что-то подобное, например, недавно были с приятелями в Безенгах, рядом с нами произошёл обвал: камни летели вниз, столкнулись, раздробились на много частей и попали в другую палатку — девушка выжила, но получила достаточно сильные травмы. Вот в такие моменты, мне удаётся испытать не страх, но что-то похожее на драйв — успела пробежаться по лезвию. Мне, можно сказать, стыдно за это чувство, потому что я-то сама выхожу сухой из воды, но я действительно ощущаю кайф от того, что что-то такое произошло рядом и вызвало эмоции. После обвала камней мы продолжили путь вдвоём с напарницей — за год до этого она попала в лавину с альпинистской группой, инструктор погиб — у неё остался сильный страх, при любых звуках обвала она останавливалась. С одной стороны, я понимала, что это травма, с другой стороны, первое время это сильно раздражало, мне надо было вложить много ресурсов, чтобы мы шли дальше. Я понимаю, что если бы и я была склонна поддаваться страху, то мы могли бы ничего не рассчитать и попасть в действительно катастрофическую ситуацию. В критических ситуациях страх всё-таки способен всё испортить.
Ещё помню, я ехала в фуре, и водитель сказал: «Да я же знаю, что вы, автостопщицы, спите со всеми, довезу, и там расплатишься». У меня это был первый случай, когда так прямолинейно мне сказали про грядущее насилие. Из-за этого на момент я почувствовала какой-то драйв, подумала: б-же, чувак, какую же дичь ты говоришь… Но почти сразу я, как обычно, посмотрела на ситуацию со стороны: мы на трассе, водитель за рулём, остановиться здесь негде, значит, я всё контролирую и ещё успею что-то сделать. Я согласилась на секс и стала проситься принять душ на заправке. Возможно, из-за того, что разыграла готовность, мы остановились — я сбросила рюкзак и спрыгнула за ним следом. Водитель, конечно, стал кричать, чтобы я села обратно, я спросила: «Если я сейчас расскажу, что вы меня домогались, то кому из нас поверят?»
Он уехал. Я считаю, что хладнокровие помогает: ты не тратишь нервы попусту, можешь помочь себе в экстренной ситуации. Наверное, если произойдут какие-то глобальные катастрофы, мне будет достаточно несложно адаптироваться и выживать.
Предполагаю, что в ближайшие годы у меня в жизни начнётся перерыв на детей. Я часто слышу от знакомых, что после рождения ребёнка всё перестраивается, начинаешь защищать себя от опасных ситуаций. Если в природе всё действительно рассчитано так, что за счёт гормонов и изменения сознания у меня расширится восприятие страха и пропадёт желание попадать в рискованные ситуации, я буду только рада попробовать новый образ жизни. Понимаю, что это может и не сработать и тогда я должна буду перешагивать через своё стремление чувствовать драйв только из-за социальных ограничений, вот этот вариант будет тяжёлым для меня. Но интересно посмотреть, как получится на самом деле.
Я знаю, что по жизни имею гораздо меньше страхов, чем другие люди. Сама не вижу в этом проблемы, всё-таки я не лишена чувства осторожности и умею просчитывать разные варианты наперёд. То есть я не считаю, что сильно подвергаю себя риску, к тому же отсутствие страха позволяет мне пробовать всё, что я хочу, как в спорте, так и в жизни.
У меня никогда не было сильно развито чувство страха. Я выросла в очень принимающей семье, мне всегда разрешали пробовать новое. Во взрослом возрасте у меня как-то сама собой ещё больше сократилась дистанция между «захотеть чего-то» и «попробовать это».
Мне говорили, что все ощущения изменятся с появлением детей, но в моём случае ничего такого не произошло. Когда младшему было восемь месяцев, а старшему почти три года, я улетела с ними в Израиль. Я не арендовала там жильё и не строила заранее никаких конкретных планов, однако путешествие вышло очень классным и бюджетным. Я получила много отклика от окружающих. Кто-то восхищался, другие говорили, что Ашкелон бомбят и вообще это сумасшествие — ехать одной с двумя маленькими детьми. Но я считаю, что если в этой стране люди живут на постоянной основе и заводят там детей, то почему именно мне надо было бояться?
Также многие люди думали, что я брошу дельтатуризм после рождения детей, но я по-прежнему регулярно летаю на дельтаплане и не собираюсь это бросать. У меня не бывает страхов в полёте, потому что все движения и ощущения мне знакомы. Единственное, я могу не полететь, если объективные риски разбиться высоки, например специфические погодные условия и знающие люди советуют мне не лететь. Я люблю кататься на горных лыжах и сноуборде, получаю удовольствие от процесса, но не могу сказать, что часто случается выброс адреналина, опять же это про то, что ты уже привык к движениям и ландшафту, уверенно себя в этом чувствуешь.
Мне удавалось почувствовать лёгкую панику, когда я только начинала ходить в одиночные походы в горы и в лес. Слыша шорохи, могла подумать про обвал или диких зверей, но это не мешало мне быстро взять себя в руки, убедиться, что реальная опасность мала, и идти дальше. Ещё недавно мне сказали, что нужно удалить зуб мудрости, я несколько дней прорабатывала страхи на тему того, что это всё же хирургическое вмешательство и что-то может пойти не так, потом больше изучила эту тему и в целом успокоилась.
В моём случае притуплённое чувство страха распространяется и на социальные моменты. Мне не сложно поговорить с любым человеком и попробовать получить то, что мне надо. Это тоже скорее про плюсы, например, я всегда расслабленно себя чувствую на собеседованиях, могу сама выбирать работу, а не идти куда взяли, потому что не боюсь в случае чего остаться без денег и попробовать новое. Также у меня нет страха спровоцировать человека на агрессию, недавно меня затопил сосед, когда я пришла к нему, он стал громко кричать и всячески оскорблять меня, я прямо сообщила ему, что подаю в суд, тогда он сразу же отдал деньги. Мне кажется, что многие переговоры упрощаются, если не боишься реакции людей. Также недавно начала делать ремонт в клубе дельтатуризма, многие люди ко мне в итоге присоединились. Как я понимаю, для них была определённая сложность начинать в одиночку из-за страха, что никто не поддержит.
Всё, что мне хочется, я пробую и быстро привыкаю к этому. В итоге иногда, конечно, сталкиваюсь с пустотой и выгоранием из-за того, что берусь за всё, и по итогу не имею возможности часто испытывать драйв. Но в этом тоже не вижу большой проблемы — медитация и общение с правильными людьми помогают мне выпутываться.
У меня нет именно зависти к наличию страха у людей, но я вижу, что многим это чувство обеспечивает очень спокойную и уютную жизнь между домом и работой, и иногда думаю, что тоже хотела бы так уметь. Подумываю со временем вложить свою энергию в какое-то одно направление и попробовать развиваться на 100 % в нём, потому что я уважаю этот навык в других людях, сама же пока на многое распыляюсь.
Много лет у меня не получается испытать страх, хотя я достаточно отчётливо помню его в прошлом — скользкий, сводит всё тело и не оставляет никакой возможности защищаться. Первые двенадцать лет я чувствовала страх регулярно. Не везде, а только дома. Постоянный накал страха компенсировался тем, что за пределами квартиры я вообще ничего не находила опасным. В то время казалось классным этим пользоваться и получать свою долю чужого восхищения за счёт руфинга, умения ездить зацепингом и залезать на охраняемые территории. К подростковому возрасту я поняла, что уже полностью исчерпала свои ресурсы страха. Однажды ночью ко мне подошла группа людей с намерением отнять смартфон, я почувствовала себя легко и жалко одновременно — вы можете делать что угодно, но вряд ли у меня уже получится испугаться. Подобная ситуация всплывала несколько раз в совершенно разных контекстах, я увидела, что у людей, как правило, ломается алгоритм действий от невозможности меня напугать — я каждый раз благополучно выхожу.
В остальном я не чувствую никаких привилегий от отсутствия страха. В конечном счёте это приводит к плохой адаптации к повседневности: как только у тебя получается выстроить благополучную жизнь, заболеваешь депрессией. Во время штиля организм тонет, просто потому что нет привычки так жить и находить себе применение. Зиму четырнадцатого года я провела в Украине, один раз была близко к месту стрельбы. Но никак не могла ни отойти, ни почувствовать испуг, мне было важно просто досмотреть до конца. Тупое спокойствие, расслабление, рассеивание грусти и всё. «Тебе вообще не нужна жизнь?» — спросил после этого приятель. И я не могла найти, за что именно в ней держаться, если только на грани стоять относительно безболезненно. Иногда я могу поддерживать других людей в потенциально опасных ситуациях, потому что мне самой не страшно, а спокойствием вроде можно и поделиться. Часто ощущаю зависть, когда человек рядом дрожит и плачет, а я, будучи в этих же обстоятельствах, ничего похожего уловить не могу. У страха, конечно, есть негативные моменты: люди часто подставляют друг друга из-за страха. С другой стороны, можно гордиться собой, если ты прикладываешь усилия и преодолеваешь свой страх.
Я определённо хотела бы обрести чувство страха, тогда можно будет привыкнуть не только к комфорту экстренных ситуаций, но и к комфорту классической жизни. Конечно, в глобальном смысле у меня есть страхи. Например, недавно мои знакомые — пара старше меня — рассказали, как оставили все накопленные за годы деньги в рюкзаках в городском сквере и ушли гулять, а вернулись на совершенно пустой газон. Я боюсь когда-нибудь оказаться в этом же сквере без привязанностей и без навыков что-то сохранять. Но понятно, что опасение перспектив никогда не вызывает сильных эмоций — дрожи, паники. Также у меня есть некоторая фобия в отношении диких крыс, но, наверное, я могла бы это проработать, если бы мы чаще сталкивались.
Отсутствие страха в моём случае никак не размывает социальную неловкость, ты не становишься раскованной только потому, что не боишься. Один раз, правда, я рассчитывала испугаться общественного давления. Открыла выставку про инцестуальное насилие в Париже, там было много обнажёнки, и в конце концов это был мой каминг-аут на эту тему. Я думала, что буду испытывать страх перед открытием. Однако всё прошло катастрофически спокойно — мы с другом ещё монтировали пространство галереи, как люди начали приходить раньше времени, причём все давали только положительный фидбэк: «круто; сильно; об этом надо говорить; ты молодец; а у меня была подобная история». Мы смотрели, как одна толпа сменяется другой, взаимодействовали с гостями и делали перерывы на стакан рома в баре за углом. Я постоянно спрашивала себя: «А почему я вообще не сделала всё то же самое в России? Возможно, так удалось бы хоть что-то почувствовать?» Это был успех в искусстве и провал в понимании себя.
Меня одинаково ужасают и восхищение людей по поводу отсутствия у меня страха, и жалость. Я понимаю, что у многих это может ассоциироваться со смелостью, которую человек сам в себе развивает, но я ничего не сделала для этого намеренно, скорее чувствую значительную недостачу в том, что страх атрофировался сам по себе и пока представляется мне недостижимым ощущением.
Источник