Что важнее для человека: разум или чувства?
А действительно, что важнее для человека: разум или чувства? Над этим вопросом давно бьются лучшие умы человечества. Великие ученые мужи планеты строили теории, предположения, спорили до хрипоты, но, увы, получить однозначный ответ на этот вопрос им не удалось. Человеческая жизнь столь многогранна, что в области, где правят чувства, разум часто бывает бессилен. Так что же дирижирует жизнью? Разум или чувства?
Очень часто страсть, любовь «ослепляют» человека, парализуют его волю, заставляя совершать подчас необдуманные поступки. В произведении М. Булгакова «Морфий» акушерка Анна готовит своему возлюбленному, молодому доктору Сергею Полякову, зависимому от наркотиков, раствор морфия. Анна, будучи медиком, хорошо понимала, что с каждый уколом убивает Сергея, но, любя его, не могла отказать, сопротивляться. Конечно, Анна отдавала себе отчет в своих поступках, осознавала, что каждая доза приближает кончину доктора. Сергей Поляков, такой молодой, такой подающий надежды врач, погибает.
Данное произведение является примером того, как чувства, завладев человеком, могут подавить его волю и привести к плачевному результату.
Многие люди, когда речь заходит об их авторитете, отставляют все чувства в сторону и руководствуются одним лишь только разумом. Так, Н.В.Гоголь в повести «Тарас Бульба» в образе мудрого и уважаемого запорожского казака Тараса Бульбы изобразил человека, для которого честь — не пустой звук. Узнав о предательстве Андрия, о его романе с польской панночкой, Тарас понимает, что «пропал казак, пропал бесславно, как подлая собака» и принимает страшное решение – убить сына-предателя, опозорившего его перед казаками. В Тарасе боролись два сильнейших чувства: безграничная отцовская любовь и чувство долга перед товарищами. Конечно. Такое решение далось отцу нелегко, но мудрый Тарас не пошел на поводу у своих чувств и защитил честь своей семьи, своего рода и всего казачества. Этот поступок является примером того, как человек с четкими моральными принципами может противостоять силе эмоций.
Могут ли чувства или разум единолично управлять жизнью человека? Я считаю, что нет. «Разум и чувство -две силы, равно нуждающиеся друг в друге, мертвы и ничтожны они одна без другой», — писал В.Г.Белинский. Я абсолютно согласен с критиком, по-моему мнению, главное, чтобы разум и чувства жили в гармонии.
Источник
Разум или чувства: чем руководствоваться?
Споры психологов и философов о том, чем же все-таки стоит человеку руководствоваться в жизни прежде всего – разумом или чувствами – не утихает до сих пор. Подолью и я масла в огонь размышлений.
Дело в том, что лично я руководствуюсь в этом вопросе двумя мыслями, двумя тезисами. И эти тезисы поначалу могут даже показаться противоречащими друг другу. Вот они:
- Все чувства и эмоции создаются изначально человеком и управляются им же, особенно если он видит и осознает, как именно он эти чувства и эмоции создает.
- Главное, чем руководствуется человек и ради чего он делает все в своей жизни – это чувства и эмоции.
И вот тут вы можете меня спросить: Денис, как же это так может быть, чтобы человек, умея создавать любую внутреннюю погоду, был при этом всецело зависим от своего эмоционально-чувственного фона?
Поясню, как я это вижу:
Для начала – скажу о логически-абстрактном мышлении, а точнее – о его полной зависимости от нашего чувственного опыта. Дело в том, что в основе любой абстракции лежит ощущение. Мы не можем воспринять ни одной логической, абстрактной модели или понятия без привязки к нашему чувственному опыту. Помните, какого физика-ядерщика называют «продвинутым»? – Того, кто может сложнейшие модели объяснить «на пальцах». Что значит «на пальцах»? – Это значит на простых, понятных даже ребенку примерах. На примерах, которые может наблюдать каждый человек в элементарной предметной реальности, данной нам в ощущениях. Помните, как Эйнштейн объяснял свой способ придумывания сложнейших теорий, в том числе теории относительности? – Я, говорит, просто представлял, как сажусь на луч света и лечу на нем, и пытался при этом сообразить, что же в таком случае может происходить со мной и вокруг меня.
Первоначальный опыт создания и использования понятий мы получаем в процессе освоения первых слов: мы называем маму – «мама», мы смотрим на предмет, из которого пьем сок, и с помощью взрослых называем это «чашка», трогаем «дерево», смотрим на «небо». Что происходит в нашем уме в этот момент? – Мы связываем конкретные чувственные образы (синеву неба, например) со звукорядом «небо». И потом, глядя на небо, мы называем его так, как его называют все в нашей культуре – «небо». Если бы жили в другой стране, называли бы его «the sky», например. Т.е. видим-то мы все одно и то же, но звукоряд, с которым мы связываем увиденное, в каждой культуре – свой. А ведь это и есть первый опыт создания «понятийной среды» в собственной голове. Это и есть начало формирования понятийного мышления. Далее мы узнаем, что одну и ту же связку чувственных образов (возникающих у нас, когда мы смотрим на небо), мы можем называть разными словами: небеса, небо, воздух, атмосфера. Эти понятия мы связываем с другими, находим их точки соприкосновения: появляются понятия «облака», «осадки», «молния», а потом – «молекулы», «разреженность воздуха», «сила притяжения», «планета». Мы всё добавляем и добавляем понятия, создавая в своем уме ветвистую систему взаимозависимых определений, и моделируем мы эту понятийную систему по ходу всей нашей жизни. Но факт остается фактом: в основе всей этой системы понятий, какой бы сложносплетенной она ни была, лежат наши, воспринятые нами когда-то чувственные образы, ощущения. Даже когда вы говорите слово «квинтэссенция», вы все равно привязываете его к знакомым вам ощущениям. А если не привязываете? – А тогда вы этого слова и не понимаете вовсе. Невозможно понять то, что не связано с собственным чувственным опытом.
Именно поэтому, когда я слышу о главенстве «логики» над «чувствами», для меня это звучит как «главенство ноутбука над электричеством»: дескать, чего там электричество, главное – мощь компьютерного железа, которым напичкан ноутбук. Да, железки тоже важны. Но без электричества, текущего по микросхемам и проводам, смысла в этой сложносоставной железке – нет. Без тока ноутбук попросту не будет работать. Так и с человеческим организмом: можно сколько угодно восторгаться красотой и мощью логики и абстракций, но если отсоединить их от чувственного опыта – останется звенящая бессмысленная пустота.
А теперь – о том, почему же эмоционально-чувственное является для человека самым главным.
Дело все в том, что за любым «логическим» решением всегда лежит решение эмоциональное. Повторюсь: за любым. Человек – не компьютер, и человек не может совершать ни каких действий и не может принимать ни каких решений, если под этими действиями и решениями нет мотивационной базы. А мотив как раз и рождается в чувственно-мотивационном поле. Вот вам пример: представьте, я бы вам сказал «создай новый файл эксель и создай на нем сложную таблицу со всеми статистическими данными по расходам электроэнергии в каждом из кварталов твоего города за последний год». Если вы не уснули от скуки во время прочтения самого этого задания, то что вы сделаете после этого? – Скорее всего, зададите вопрос «а нафига?». И правильно сделаете. Потому что вы человек, а не компьютер. Вы не подключены к постоянному источнику питания, вы запасаетесь силами и питательными веществами сами, и решение о каждом из действий принимаете исходя из связи этих действий с вашим мотивационным ядром, а не только лишь по приказу какого-то пользователя, который пришел и приказал. Т.е. вы, как человек, представляете собой живую систему, которая сама ищет себе питательные вещества, сама их перерабатывает в энергию и после этого старается максимально рачительно накопленные силы расходовать, выбирая то, что является наиболее приоритетным. Если не дробить на слишком мелкие детали весь сложный процесс образования мотивационно-подкрепленного решения, то можно сказать, что решение принимается в целом так: в первую очередь силы расходуются либо на то, что сохраняет жизнь и целостность организму (т.е. «от страха»), либо на то, что сулит мощный прилив сил и ресурсов в будущем (т.е. «к радости»). Страх и радость – это те самые полюса, по которым организм ориентируется при принятии решений о первоочередности каких-то действий. Соответственно, в каком случае вы ринетесь заполнять предложенную мной табличку? – Либо в случае, когда за неисполнение этого действия вам грозит что-то неприятное (потеря жизни или здоровья, например), либо когда за исполнение этого действия вам обещано что-то, что лично у вас вызывает радость и приятное предвкушение (большая сумма денег или еще что-то очень лично вам ценное и нужное). Если же ни угрозы, ни радости за действием не стоит, тогда… а нафига его вообще выполнять? «А смысл?» — спрашивают в таких случаях люди. Так вот, «смысл» — это слово больше из эмоциональной сферы, а не из чисто логической (потому что «чисто логической», как мы уже выяснили, не бывает вовсе). Можно сказать и так: «логика и абстракции – это производные эмоционально-чувственного опыта, они обслуживают нашу мотивационную систему, но никогда не играют роль первой скрипки».
Когда человек говорит «я принимаю решения только разумом и не поддаюсь эмоциям», задайте ему простые вопросы: А для чего ты принял вот это решение? А вот это следующее для чего? А потом вот это для чего? И пройдя вместе с ним к смысловому фундаменту, вы упретесь в какое-то ощущение: либо в страх («делал что-то, чтобы не случилось страшное»), либо в радость («делал что-то, чтобы было больше приятностей и радости»). А тогда – зачем говорить про «не поддаюсь эмоциям и чувствам», если изначально все на них и строится?
Другое дело, когда человек говорит про промежуточные, случайные, автоматические эмоциональные реакции. Да, есть целый набор социальных эмоций, которые рождены на базе основных состояний (на базе состояний радости/воодушевления или страха/угнетенности), но представляют собой лишь формы, оттенки этих основных состояний, и вот этими эмоциями можно и нужно управлять, модифицировать. И в этом случае мы говорим об управлении формой, но не об управлении сутью. Мы не можем выключить в себе мощные механизмы, создающие полномасштабные реакции страха или радости. Но управлять формами, которые создаются на основе этого механизма, можем вполне. Это я и называю «управление эмоциями». Большую часть нашей эмоциональной жизни составляют именно они – формы-эмоции, которые мы разучиваем вместе с другими социально-культурными шаблонами взаимодействия. Именно так из общего состояния страха появляются «отростки-формочки» типа страха публичного выступления, испуг от громкого хлопка рядом, волнение за родного человека, который всё не приходит домой, и ужас от осознания того, что ребенок вот-вот упадет с высокой горки; именно так из общего состояния радости получается восторг красками неба, радость от встречи с любимым, счастье от победы, удовольствие от поедания долгожданного арбуза, радостное предвкушение отпуска и счастье от первого «агу» малыша. Эти формочки создаются на пересечении освоенных нормативов («в этих ситуациях пугаться – это нормально», «по этому поводу радоваться – правильно»), оценок и интерпретаций («если я без денег, то мне будет нечего есть и я останусь ни с чем», «когда у меня есть любимый человек, это счастье»), телесных паттернов, привычных или воспроизводимых именно сейчас (сгорбленные плечи, «бровки домиком», напряженный живот – для страха; расправленные плечи, грудь вперед, «открытое лицо», полуулыбка – для радости) и их сочетаний. И процессом создания этих формочек – можно и нужно управлять. Нужно всего лишь осознание, внимательность и привычка это отслеживать.
Но – но! – мы в этих случаях все равно говорим не про «превосходство логики над чувствами», а про «модификацию отдельных фрагментов нашей эмоциональной жизни с помощью логики и разума».
И вообще, я думаю, пора уже перестать делить человеческую личность на «разум» и «чувства», потому что само это разделение вносит больше неразберихи, чем порядка. Ведь, как мы уже говорили выше, разделить то, что изначально является частями одной и той же системы, — это значит запутывать себя еще больше и множить проблемы, а не решать их. Логика и абстракции, которые мы используем, изначально построены на чувственно-эмоциональном опыте, а сложносоставные эмоциональные формы, в свою очередь, могут быть легко скорректированы при участии логики и абстракций (которые позволяют корректировать целые пласты мировоззрения, наводя там нужный порядок и очищая личность от вредных мировоззренческих наводок со стороны). Вот и хорошо 🙂
Источник
Что важнее: разум или чувства?
Одно без другого – как-то совсем неувлекательно.
Чего совершенно зря боятся женщины за тридцать? Мужчин в двадцать.
Как-то поздним апрельским вечером я ужинала в «Кофемании» на Покровке. Со своим другом, который работает в Россельхозбанке, но мечтает писать стихи. Уже пришла весна. А вместе с ней разные томления. Мы пили приличное кьянти, мы ели сносный стейк. Прощаясь с другом, уже в дверях, я обратила внимание на человека, ужинавшего с журналом «Сеанс». С номером «Сеанса» под названием «Последняя семья» – про то, что все атомизировалось и автоматизировалось, про то, что любви больше нет. Человек тоже меня заметил и поздоровался. Человек был красивый.
На следующее утро я обнаружила у подъезда своего дома мертвую птицу. Без головы. Наверное, голубя. Но может быть, и ворону. Собственно, это неважно. Речь не о том. Птицы летают и падают замертво. Люди живут и страшно тоскуют. Я одна из них, не первая и не последняя, кто грустит о чем-то большем. Каждый раз, когда приходит весна. Этот май-баловник каждый год Зинаиду лишает покоя.
Мертвую птицу я обошла стороной, двинула бесцельно по бульварам. Человек из вчерашнего дня, из внезапно уютной, хоть и сетевой «Кофемании», из журнала «Сеанс», из номера «Последняя семья» поглотил все мое внимание.
Поэтому я сочинила стихотворение, ну не в рифму, а так, верлибром. И запостила на фейсбук. Оно звучало претенциозно. Оно звучало так:
Около моего подъезда на асфальте
Третий день лежит мертвая птица.
Ее все игнорируют:
И дворники, и режиссеры авторского кино,
Потому что в России живем. Зато
Вечером среды я видела красивого человека.
Покровка. «Кофемания». Черные волосы, очки.
Он читал 66-й номер «Сеанса»,
Называется «Последняя семья».
Наверняка он читает «Медузу» тоже,
Как и я.
Мы не знакомы, но поздоровались.
Фейсбук – не тиндер,
Но вдруг бывает что-то эфемернее волшебства?
И человек, несмотря на то что фейсбук далеко не тиндер, откликнулся. Говорю же – май! Ответил, что правда «Медузу»* тоже читает. А Хамагути, чей новый фильм «Случайность и догадка» я в лоб процитировала, не успел заценить. Человек без лишних проволочек пригласил меня в ресторан. Выпить и поболтать. Ну и вообще.
Собираясь на встречу, я вдруг страшно смутилась. Я журналист, незнакомых людей регулярно беру на абордаж, чтобы выпустить лихое интервью или «портрет», анфас и профиль. Я стесняюсь только перед зеркалом, а на публике никогда. Я привыкла побеждать мужчин интеллектом, за моими максимами целлюлит или морщины вроде бы незаметны. Но тут что-то меня встревожило, что-то насторожило.
Я уже не хожу просто на свидания. Я хожу на творческие вечера себя нелюбимой, и все визави в глубине души мои подписчики. Может, дело в мертвой птице – это же явно знак судьбы; может, в возрасте – это же явно приговор. Но уверенность свою на подступах к ресторану я растеряла.
Мы выпили, мы поболтали. Вблизи человек был даже красивее, вблизи человек был не дурак, а напротив. Интересовался Сьюзен Зонтаг и политикой и разными духовными практиками. Не без Бродского, но без Барышникова. К счастью для меня. Высоких мужчин я котирую, высокий стиль – не очень.
Главное, однако, скрывалось не за словами, а за датами. Человеку, как оказалось, не так давно исполнилось 25. Человек родился в один день и год с актером Тимоти Шаламе. 27 декабря 1995-го. Эта информация меня убила. Совсем не нежно. Скорее, выстрелом в затылок. Тимоти Шаламе среди кинокритиков любить – зашквар. А любить сверстника Тимоти Шаламе – зашквар?
В общем, я задумалась и загрустила еще больше.
У меня есть текст про Тимоти Шаламе. Называется «Неотразимый отрок, кареглазый хлюпик». Выпущен к 25-летию кумира поколения, страдающего флюидностью, как чесоткой. Новая молодежь в отличие от старой – всеядна. Они неразборчивы, но они гораздо терпимее нас. Все кошки у зумеров гендерно флюидны. Зачем нужна ориентация, любая – и сексуальная, и политическая, – в абсолютно дезориентированном ковидом мире. Мы такие меняющиеся час от часу, день ото дня, и все-таки мы вместе с вами, Зинаида, застрявшей в метриках и в предрассудках, сидим за одним столом. Пьем неудовлетворительный рислинг, общаемся.
История кино знает много фильмов про отношения взрослых женщин и растущих организмов. Это и «Римская весна Миссис Стоун», и Goodbye Again, и «Сансет-бульвар». Драмы, неуклонно оборачивающиеся трагедиями. Дамы бальзаковского возраста сперва сопротивляются страсти, потом гибнут в ее объятиях. Или не гибнут, а просто остаются одни на лестничной площадке, как Ингрид Бергман у Анатоля Литвака, экранизировавшего «Любите ли вы Брамса?» Франсуазы Саган. Финал, с которым не смириться, который не принять, как и цифры в паспорте – предатели. И о прошлом злая память, и о прошлом злые сны.
Растущий организм и уходящая натура. Флюидный гендер и конкретный климакс. Общество менеджеров Россельхозбанка и общество несостоявшихся поэтов. Мертвые птицы и подбитые экзистенцией люди. Мужчины и женщины. Человеки. Я хочу любви, но регресс в моей голове делает меня пленницей другого чувства. Страха бытия в поколенческой пустоши/разнице. Ведь надежду, как поет Аркадий Северный, нам на двоих делить придется.
Ночью я ворочалась под портретом Делона. Мне казалось, что амуры с пионерами он не одобрил бы. Женщины не люди и, несмотря на международную агитацию глянца, после сорока не живут. Из поля мужского видения навеки исчезают. Возможно, на видение, на глазное/адамово яблоко давит общество, а не природа. Возможно, поле видения и игла одобрения – женские комплексы. Иголка всегда в стогу сена. Женщиной быть – не поле перейти. С этими мыслями ближе к рассвету я все-таки забылась.
А утром снова налетела грусть, я пошла пройтись – по земле сырой, московской. Стала я на день старей, точно не мудрей, жить мне было прям совсем тошно. В тридцать плюс с птицей мертвой я уже хотела поменяться. как брякнул телефон, тихо, но почти громом.
Эсэмэска от человека, которую захотелось прочесть – в голос. Эсэмэска гласила нежность. И немножко стеба тоже.
Стала я сильней, а любовь страшней. Вот же она рядом ходит по земле московской. Как человека ни назову – своим или чужим, младше я не стану, конечно. Стану ли счастливей? Точно.
Источник