Какие чувства выражает взгляд божьей матери

Как описать Неописуемое

ФОТОГАЛЕРЕЯ

Одной монахине-иконописцу преподобный Иустин (Попович) писал:

«Желаю тебе, чадо мое, от Господа просветления и просвещения, чтобы ты как можно лучше изучила искусство запечатления в красках несказанной красоты Лика Господня. Неописуемый, Он дал Себя описать, взяв на Себя человеческое тело. Он – ‟Неприступный Свет” – сошел к нам, стал нам, людям, доступным, через ‟завесу тела”. Выразить это в красках и есть святое искусство иконописи».

Как научиться этому великому, святому искусству? Как описать Неописуемое? О своем опыте рассказывают сестры-иконописцы Александро-Невского Ново-Тихвинского монастыря в Екатеринбурге.

Высшая красота не может быть адекватно передана с помощью обычных художественных средств – необходимы особые способы изображения и особая символика. Иконописный язык вырабатывался Церковью на протяжении веков. В монастыре в качестве образца для подражания выбрали византийские иконы Палеологовского периода (2-я пол. XIII – 1-я пол. XV веков) и древнерусские иконы XIII–XV веков. Этот период был временем расцвета иконописного искусства.

Фреска «Сошествие во ад» в монастыре Хора (Кахриеджами) в Стамбуле, бывшем Константинополе, столице Византийской Империи. XIV век

Когда смотришь на икону канонического письма, где каждая деталь имеет свой духовный смысл, то, даже не зная точного значения всех символов, проникаешься ощущением того, что изображенные Лица и События – «не от мира сего». Такие иконы – это подлинно богословие в красках.

Во время своих поездок в древние храмы Греции, Сербии, Македонии, где сохранились лучшие образцы византийской иконописи XIII–XIV веков, сестры внимательно изучают фрески византийских мастеров и их учеников: композицию, цветовую гамму, детали изображений.

В храмах сестры часами тщательно копируют образы, написанные древними мастерами.

Благодаря этой работе они осваивают уникальный иконописный язык.

– Для нас важно научиться не просто копировать древние иконы, но создавать новые образы, используя изученные приемы, – говорит монахиня Анна, несущая послушание в иконописной мастерской.

– Больше всего в византийских иконах нас поражает свобода, с которой они написаны. Мы прилагаем столько трудов, чтобы просто скопировать икону, все ее детали. А древние мастера так свободно писали, как человек свободно говорит на своем родном языке. Изумляет их мастерство: как тонко они накладывали краски, как искусно располагали мазки, как хорошо знали анатомию, так что на иконах прекрасно просматриваются и скулы, и надбровные дуги – лица живые, не условные. Можно смотреть бесконечно и любоваться какой-нибудь прядкой волос, которая случайно выбилась у святой, или умилительным, чисто младенческим жестом маленькой Пресвятой Богородицы, сидящей на руках у родителей. Фигуры на иконах не статичные, а действительно живые, очень эмоциональные.

– Это можно сравнить с изучением иностранного языка. Сначала человек должен выучить буквы, затем слова, грамматику, потом он учится строить фразы, читает тексты на иностранном языке. И постепенно, если он много занимается, то научается свободно владеть языком, так что может уже сам составлять новые тексты. Так же с иконописным языком. Чтобы научиться свободно им владеть, мы должны очень много копировать, изучать и осмыслять все детали.

Той же работой – изучением и копированием древних икон – монахини-иконописцы занимались в Третьяковской галерее, где находится одно из самых больших собраний древнерусских и византийских икон в России, в том числе иконы, написанные преподобным Андреем Рублевым.

– Интересный факт, – делится монахиня Анна, – на иконах, написанных преподобным Андреем Рублевым, специалисты даже в микроскоп не смогли разглядеть следы от кисти. В отличие от икон других мастеров. Его иконы – словно нерукотворные… Какой ширины была у него кисть? В каком направлении делались мазки? Это осталось тайной святого мастера.

Занятие с профессором Е. Н. Максимовым. Сестры выполняют задание по композиции – сохраняя идею древней иконы, изменить ее «формат»

Искусствовед, профессор МДАН В. Квливидзе проводит для сестер лекцию по церковному искусству

А. И. Яковлева в иконописной мастерской

За консультациями сестры обращаются к опытным специалистам. Уже больше 20 лет они общаются с искусствоведом и реставратором Анной Игоревной Яковлевой. Регулярно в монастырь приезжают преподаватели, которые проводят лекции и практические занятия.

Иконописцам, конечно, необходимо постоянно совершенствовать навыки рисунка и живописи, пластической анатомии и композиции, умение передавать живые краски природы. С ними регулярно занимаются профессиональные художники; особенно сестры благодарны чете Анциферовых, художникам Василию Григорьевичу и Любови Геннадьевне, с которыми дружат уже много лет.

Специалисты также помогают сестрам решать практические задачи – разрабатывать проекты иконостасов, интерьеры храмов. Так, цветовое и тональное решение монастырского храма в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» сестры разрабатывали вместе с профессором Е. Н. Максимовым.

Работа над священными образами невозможна без совета с духовно опытным человеком. Многие эскизы и готовые иконы сестры показывают духовнику монастыря схиархимандриту Аврааму, который и благословил еще 25 лет назад, чтобы в монастыре была создана иконописная мастерская. Именно отец Авраам сразу задал направление мастерской – ориентироваться на лучшие образцы византийской и древнерусской иконописи, потому что они сочетают в себе высокое художественное мастерство и духовную наполненность, вдохновляют к молитве.

Икона «Лоно Авраама», написанная сестрами

«На иконе события и люди изображаются несколько иначе, чем мы их видим в жизни. Изменены натуральные пропорции, лик изображается не так, как в академической живописи. Для чего? Для того, чтобы мы увидели не только внешнюю сторону события, но, главное, его внутреннюю суть. Благодаря особым приемам на иконах всё становится символичным, многозначительным, заставляющим нас иначе посмотреть на вещи» (из беседы отца Авраама с сестрами).

В работе над каждой иконой участвуют несколько сестер: одна наносит левкас (грунт), другая делает рисунок, третья накладывает золото.

В мастерской стараются придерживаться древних технологий написания икон: краски накладываются особым образом, в несколько слоев, в определенной последовательности. Именно благодаря этому изображения на древних иконах выглядели одухотворенными и пронизанными светом.

Самая тонкая работа – это, конечно, написание лика. Цель, к которой стремятся монахини-иконописцы, – писать лики Господа, Божией Матери и святых так, чтобы при строгой каноничности они были живыми, выразительными.

На иконе должны быть тщательно выписаны и детали: нимб, буквы, медальоны.

Уже более 10 лет сестры осваивают непростое искусство фресковой живописи. Сложность его состоит и в необходимости заполнить росписью большое пространство, и в очень крупных размерах образов (например, диаметр нимба Спасителя в куполе монастырского собора составляет 4 метра), и в создании многофигурных композиций.

Сестрами написаны фрески в нескольких монастырских храмах.

– Самое главное в иконописном искусстве – это, конечно, не техника и не краски, – говорит монахиня Анна. – Как создать образ святого человека? Как передать в иконе святые, возвышенные чувства, а не обычные человеческие переживания и страсти? Ведь икона создается для молитвы, и она должна вдохновлять, возвышать дух человека. Как понять, почувствовать, какой, например, должен быть взгляд у Спасителя? Какое выражение лица у Божией Матери? Как это вложить в икону? Для нас, как и для любого иконописца, это самый трудный и самый главный вопрос.

Об этом же говорил святитель Иоанн Шанхайский:

«Икона не есть портрет; портрет изображает только земной облик человека, икона же передает и внутреннее его состояние, его святость и близость к небу. На иконе должны отображаться невидимые подвиги и сиять небесная слава».

Источник

Какие глаза у Пресвятой Богородицы?

любовь не завидует,

любовь не превозносится,

не радуется неправде,

а сорадуется истине;

Любовь никогда не перестает,

хотя и пророчества прекратятся,

и языки умолкнут,

и знание упразднится.»

Зачем я это рассказываю?

Мне было восемь лет. Очень я любила уже в этом возрасте маленьких детей. Мечтала стать учительницей, а ещё лучше — воспитательницей в детском саду или яслях. Когда гуляла во дворе, не могла пройти мимо ни одной коляски, ни одного малыша.

Надо мной со смеху умирали, говорили:

» Хорошая из тебя нянька получится!» Но вот маме моей это совсем не нравилось.

Она считала такое качество моего характера глупостью страшнейшей. Тем не менее, мамочки охотно доверяли мне погулять со своими детьми, легко оставляли с колясками. Подружки поддразнивали, но по-доброму. Жадно поглощая все журналы, что выписывались в нашей семье, я проглатывала также и журнал «Семья и школа», от первой страницы до последней. Неправильный подход к детям, который я наблюдала вокруг, сильно меня расстраивал. Уже тогда я представляла себе, как будет у меня самой, когда у меня будут свои дети. Забегая вперёд, могу сказать сегодня, что мечты и намерения мои сбылись. Не зря я всё это читала, вот я о чём.
Детство моё прошло в Марьиной Роще, в районе Стрелецкой улицы.
В нашем доме, в крайнем подъезде, на первом этаже жила маленькая девочка, грудная…
Не знаю, сколько ей было месяцев. Её папа гулял с коляской и я видела её завёрнутой в красное ватное одеяло в белом пододеяльнике. Вот об этом и пойдёт мой рассказ.
Дело было зимой. Когда этот папа с ребёнком впервые появился в нашем дворе, он не мог не обратить на себя особое, даже пристальное внимание. Это был молодой мужчина очень необычной, яркой внешности, он не был ни на кого похож.

У него были очень густые, антрацитно-чёрные волосы,за ними полностью прятался воротник пальто, пружинящие локоны спиралями рассыпались по плечам. Это было так интересно! Выражение лица,голубовато-бледного, было немного пугающим и одновременно чем-то притягивающим. Одного взгляда на этого человека было достаточно, чтобы запомнить его на всю жизнь.
Вот я и запомнила. Когда он шёл по заснеженной улице, на него обязательно оборачивались и провожали взглядами. Было даже нечто необъяснимо манящее, волнующее во всей его фигуре,в том, как он шёл, решительно, размашисто, думая о чём-то, только ему ведомом. Тёмный силуэт то перемещался, то останавливался на фоне ослепительно белого снега, неизбежно привлекая к себе внимание. Одет он был в чёрное длинное пальто, тёмно-синие грязноватые брюки неряшливо морщились на стоптанных ботинках, лицо было какое-то нездешнее, болезненно отрешённое. Он выходил на прогулку всегда примерно в одно и то же время. Не заметить этого я не могла, потому что все маленькие дети нашего двора были у меня «на учёте». Я, как кошка, стерегущая мышку, высматривала такие колясочки и мчалась просить разрешения погулять с ребёночком. Очень я жалела, что не было у меня ни сестрички, ни братика. А когда гуляла, представляла себе, что это мой братик или сестричка.
Плохо расти одной.

Этот мужчина вызывал у меня страх, смешанный с каким-то неосознанным, мучительным ,почти болезненным интересом. Увидев его впервые, я не могла уже отвести от него глаз.Сердце замирало.Красота его была просто сказочной, но какой-то тревожной, необычной. Я уже видела такие лица на картинах в Третьяковской галерее, кажется. Стараясь не упустить момент, когда он выходил из подъезда со своей низенькой салатовой коляской, я уже «дежурила», стоя поодаль, прячась чуть-чуть за угол.

И вот папочка с коляской появлялся, наконец, и отправлялся в сторону от дома, по направлению к Дворцу культуры «Станколит». Это считалось — далеко. Путь неблизкий, предстояло переходить дорогу несколько раз.

Машин в то время было не так уж и много, но всё же он шёл не один и я думала, что это не очень хорошо – так много раз переходить дорогу с маленьким ребёночком, пусть и в коляске.

Решила взять над ним «шефство», понятное дело, что его нельзя оставлять одного.

Это было правильно. Уже через какое-то время его походка становилась неуверенной, он начинал спотыкаться, странновато пошатываясь и неожиданно разворачивая коляску в противоположном направлении. В этот момент я пугалась, что он заметит, что я иду вслед за ним. Иногда даже приседала на корточки и замирала от страха, не сводя с него глаз.

Но он не замечал ничего. Он был пьян.

Вот так его прогулки под моим «конвоем» и продолжались какое-то время, пока не сбылась, наконец, моя мечта. А мечтой моей было забрать у него ребёночка, девочку Вику, и унести её к себе домой. И стала бы Вика моей младшей сестрёнкой. Какое это было бы счастье!
Мама девочки, худенькая маленькая блондиночка с милым, мягким, всегда будто испуганным личиком, очень радовалась, когда встречалась со мной. Меня уже все знали как девочку-няньку. Знали, что со мной можно оставить коляску во дворе и даже доверить сходить с ребёнком в коляске в магазин. Иногда мама Вики, тётя Люся, просто просила меня побыть в комнате, пока ей нужно было постирать в ванной или сбегать куда-нибудь.При одном моём появлении Вика начинала вылезать из кроватки от радости.

Однажды, зайдя к маме моей любимицы, чтобы попроситься погулять с девочкой, я увидела в её взгляде такое отчаяние, такую беззащитность и обречённость, что у меня вся душа перевернулась. В её глазах, цвета нежно-зелёного ореха, читалась и мольба, и вина непонятно за что, и отчаяние. Не забыть мне этот взгляд.

Да, надо было что-то предпринять, что-то придумать, как-то помочь.
Но что я могла бы сделать для безответной тёти Люси, Викиной мамы? Забрать девочку в свою семью -вот что!И тёте Люсе будет полегче, и мы все будем счастливы,что у нас появится ещё человечек в семье.Мы живём в одном доме, в разных, правда, подъездах, значит, тётя Люся сможет к нам прийти в любое время.
И вот, однажды, во время одной из таких прогулок «под моим присмотром», папа Вики,неожиданно споткнувшись,закружился на одном месте,не выпуская коляску из рук.Он был сильно пьян, по обыкновению.Фантастически красивый молодой мужчина библейской,сказочной внешности,кружился на одном месте, привлекая внимание прохожих,в жутком танце с коляской.Девочка,завёрнутая в одеяло в белом пододеяльнике, заплакала.Сердце бешено заколотилось в груди, я сильно испугалась. Но убежать, оставить ребёнка, уже тем более не могла. Вдруг отец девочки как-то осел и повалился мягко, тихо, прямо в плотный сугроб. Тяжёлая коляска перевернулась. Я успела подхватить ребёнка раньше, чем одеяло коснулось асфальта.

Всё. Моя Вика была спасена! Я мчалась с ребёнком в руках так, будто за мной гонится Баба –Яга. Люди, идущие мне навстречу, провожали меня любопытными взглядами.

На бегу я с ужасом думала ещё о том, как он там, остался на снегу один, как же папа Вики до дома-то доберётся. Но ребёнок был важнее.
Прибежала домой, когда на улице наступал уже синий зимний вечер. Дверь мне открыла наша соседка Мария Васильевна, которая была мне по существу няней. Увидев меня с ребёнком в ватном одеяле, свёртком не намного меньше моего роста, обомлела.

-Валечка! Что это? Кто это?! Откуда у тебя этот ребёнок?!

К счастью, девочка уже успокоилась и смотрела на меня с любопытством и очень весело. Ей было восемь-девять месяцев, как выяснилось позже.

-Марьвасильна! Там её папа пьяный упал прямо сугроб! Я её спасла.Она теперь будет наша! Она будет моей сестричкой! Вы не представляете, как я её обожаю просто! Ну, смотрите, какая она прелесть!

Она теперь у нас будет жить! Я её очень люблю! Её мама, тётя Люся, разрешит, она очень-очень добрая! Она разрешит!Знаете, как ей тяжело живётся?! Там у неё вообще тааакооой ууужас. У Вики знаете, какой папа?! Он пьяный всё время!

-Валечка! Валечка! Ай-ай-ай!Какая же ты, Валечка,глупышка! Ну, ладно, ладно… Давай, развернём её, посмотрим, батюшки, ой-ё-ёй… Беда–то какая! Ой, девулечка какая хорошенькая, ишь,какая, смотри-ка, глазки какие умненькие и смеётся! Красавица! Она тебя знает, значит?! Да-да-да! Сколько же ей месяцев-то?
Самое поразительное, что маленькая Вика и, правда, очень обрадовалась, узнав меня, и потянулась ко мне на ручки.Я была на седьмом небе от счастья.
-Марьвасильна! Мы сейчас её покормим! Я умею варить манную кашу, у нас есть творог и яблоки. Всё-всё сейчас натру, всё сделаю. Я же умею, я её уже сколько раз так кормила!
Необыкновенной красоты глаза девочки, ярко-зелёные, обрамлённые густыми ресницами сияли так, что невозможно было с ней расстаться ни на секунду. Я сообразила, что, для того чтобы уйти на кухню, ребёнка надо положить на кровать.Но ведь не оставишь же её одну в комнате!

В этот момент послышалось, как в квартиру вошла моя мама, вернувшись с работы.

Марьвасильна находилась в нашей комнате, вид у неё был виноватый и испуганный. Марьвасильна была не только нашей соседкой по квартире, но и нашим близким, почти родным человеком. Мы вообще жили очень дружно, как одна семья. Одинокая, её единственного сына Виктора убили на войне. Его фотография висела у неё в комнате над швейной машинкой. На буфете, в её семиметровой комнатке, вверху, стоял разноцветный яркий глиняный петух, а за петухом — икона. Чтобы не видно было.Над верующими очень тогда смеялись, это считалось проявлением крайней отсталости, до неприличия.Добрейшей женщина души во мне не чаяла. И вот сейчас не досмотрела за мной, девочка ушла гулять и пришла вон с кем. Ой-ё-ёй… Что же делать-то!
Мама разделась, вошла в комнату и увидела интересную сцену.
Её восьмилетняя дочь сидит на диване с грудной девочкой на руках и играет в «сороку – ворону» на ладошке. Девочка громко смеётся и подпрыгивает от удовольствия.
Моя мама была очень волевой женщиной.На всё реагировала мгновенно. Но здесь получился сбой.
В таких случаях говорят — «она лишилась дара речи». Именно это и произошло с моей мамой. Она «так и села» — не зная, что сказать и что спросить, боясь услышать такой ответ, от которого станет ещё хуже, ещё жутче.
В состоянии шока, с каким-то кротким любопытством и одновременно как-будто страхом уставилась на меня.
В её лице появилось что-то заискивающее. Видно было по всему, что у неё не получалось даже сформулировать вопрос. Она просто боялась услышать какой-нибудь ужасный ответ. В эту минуту девочка прижалась ко мне щёчкой и… поцеловала!
Я обняла ребёнка и заплакала.
— Мамочка! У неё папа пьяница! Он её потеряет когда-нибудь! Он по улице с ней ходит пьяный! С ней может всё что угодно случиться!

Мама не произнесла ни слова. Лицо её выражало такую растерянность, такое изумление, что видно было по всему, что ей требовалось какое-то время, чтобы совладать с собой. Очень редкий случай.
Я ликовала. Девочка прыгала с восторгом у меня на коленях, я уже решила, что это будет моя долгожданная сестрёнка.
-Мам! Ну, что ты так смотришь? Тётя Люся же разрешит! Она уже сколько раз разрешала мне с ней гулять!
-Какая тётя Люся?!
-Ну, из первого подъезда.
-Какого первого подъезда?! –нежно и тихо-тихо прошептала мама. На лице её появилось выражение умиления.
-Ну, в нашем доме!
-В нашем доме?! Её мать живёт в нашем доме?!
— Ну, да!
Через секунду моей мамы в квартире не было. Я только подпрыгнула от того, как хлопнула дверь. У меня всё опустилось внутри. Я заплакала так горько, прямо в голос.
Ужас какой! Моя мама не была на моей стороне. Во, она ушла за тётей Люсей и у меня сейчас отнимут ребёнка.
Вика тоже почему-то заплакала, ещё крепче обняв меня своими ручками. Эта девочка уже была мне родной.
Так мы и заревели с ней вдвоём.
Минут через пять тётя Люся, без пальто, в одной юбке и комбинации, даже без кофточки, бледная, с ввалившимися щеками, потемневшими крыжовенными глазами, влетела к нам в квартиру.

Я даже не успела произнести заготовленные мольбы. Мать схватила девочку, посмотрела на меня долгим-долгим благодарным взглядом, как-то порывисто чмокнула в щёку и . дверь хлопнула ещё раз. Я сползла с дивана на пол, зашедшись в рыдании от отчаянного горя. Моя мечта не сбылась.

Но мои прогулки с Викой продолжились. Бывали случаи, когда тётя Люся даже оставляла меня с девочкой дома на полдня. Для меня это были праздники.

Никогда, ни разу я не заметила, чтобы тётя Люся хоть словом, хоть намёком пожаловалась на свою судьбу.

Мне было совершенно ясно, что она очень любила своего мужа, отца своей дочки.

Мы как бы породнились, Вика привязалась ко мне, а я её обожала.

Шли годы, Вика росла, да и у меня всё меньше оставалось свободного времени.

По слухам, её отец повесился в состоянии белой горячки. Редчайший случай среди евреев.

Когда я встречалась с Викой случайно во дворе, она неслась ко мне, раскинув руки и сияя чудными светло-зелеными, как у матери, глазами. Густые и нежные, сильно курчавые русые волосики, обрамляющие высокий лоб, счастливое лицо. За нами наблюдал, улыбаясь и переглядываясь, весь двор, а я уже смущалась.

Как мы с ней любили друг друга! Подружки во дворе заворожённо и слегка с завистью смотрели, как она бросалась мне на шею, завидев издалека. Как светились её лучистые, тёплые глаза! А у меня ёкало сердце.Ведь нельзя было не думать о том, что надо бы быть достойной такого отношения.

Школу я закончила и мы переехали в другой район. Связь с Викой оборвалась, к сожалению великому.

Когда я пытаюсь представить, какого цвета были глаза у Пресвятой Богородицы, мне кажется, что мне это нетрудно.
Никогда не рассказывала эту историю никому, вот только сейчас решила.

А мой сын сказал мне на днях , что, если у него будет когда-нибудь дочка, он назовёт ей Викой. Интересно как.

Источник