Как вы жили с депрессией

Блог / Как я живу с депрессивным расстройством

Автор: Анна Комиссарова, 16 января (8 489 просмотров)

Наша подруга рассказала нам о том, как много лет жила с депрессией, которую не хотели замечать ее близкие.

Все началось с того, что у меня умер папа. Мне было 23 года, и я осталась одна со своими переживаниями. Это был удар в эмоциональном и материальном плане, мы лишились всего сразу, никто не понимал, что делать. Мама оказалась совершенно не приспособлена к жизни, сестра – совсем маленькая. Поддержать меня было некому, поэтому все заботы о доме и семье я взяла на себя. Масса дел помогала отвлечься от тяжелых мыслей и заглушала внутреннюю пустоту.

Спустя некоторое время я вышла замуж. В этих отношениях я вновь почувствовала рядом сильное мужское плечо, но вскоре столкнулась с предательством. О том, чтобы прогоревать измену не могло быть и речи – я все еще была в той прежней жизни с переживаниями по поводу смерти папы. В очередной раз все разваливалось. Ситуация усугублялась тем, что я была беременна, и когда ребенок родился, он оказался очень проблемным. Часть своих тревог я невольно перекладывала на сына, и он тревожился в ответ: плохо спал, плохо ел и орал, почти не прекращая. Было невероятно тяжело справляться со всем в одиночку. В то же время, чтобы как-то выживать, я начала свой бизнес. Он тоже развивался нестабильно. Когда продажи падали, я приходила в отчаяние. Помню, стояла на балконе и думала: Если я прыгну, то все проблемы закончатся. Если вдруг не умру, то хотя бы стану инвалидом, и кто-то возьмет заботу о ребенке на себя . В тот период я почти не спала, и, конечно, это сильно влияло на психику. Потом я стала разваливаться физически – у меня обнаружили опухоль. К счастью, доброкачественную.

Спасло меня то, что я встретила своего второго мужа, который сказал: «Я решу все твои проблемы». И действительно он мне очень помог. Первое время, казалось, что все мои печали остались в прошлом, но к следующей беременности я вернулась в состояние безысходности. Я очень хотела ребенка, но при этом не чувствовала себя счастливой. Помню, как призналась мужу: «Я не понимаю, для чего вообще живу». Его это разозлило: «как ты можешь так думать, у тебя есть я, дети!» – выпалил он и добавил: «Чтобы больше я такого не слышал». Дальше проблемы в наших отношениях стали усугубляться, и я снова осталась одна. Мама с головой ушла в религию, нам не о чем было разговаривать. Друзьям казалось, что я сильная и сама со всем справлюсь. Но сил почти не оставалось, а бежать было некуда. Рядом не оказалось никого, кто мог бы сказать: «Я сейчас возьму тебя за руку, и мы вместе пойдём к врачу. И вообще, что бы ни случилось, я буду рядом и позабочусь о тебе».

Как-то раз я пыталась покончить с собой. Помню, как о чем-то эмоционально говорила мужу, а потом увидела окно и запрыгнула на него. Он тут же схватил меня и потащил вниз, а потом оделся и ушел, сказав: «Чтобы больше такого не было». От дальнейших попыток суицида меня останавливали только дети – мысль о том, что в случае моей смерти они останутся совсем одни. Я не могла смотреть им в глаза, у меня начиналась внутренняя истерика – я понимала, что предам их, если что-то с собой сделаю. Решила, что надо дотянуть до подросткового возраста, и когда они перестанут во мне нуждаться, я смогу умереть.

По реакции мужа я поняла, что окружающие просто не были готовы принять тот факт, что мне нужна помощь. Они привыкли, что я все время их поддерживаю и ждали, что так будет продолжаться и дальше. Мне говорили: «ты сильная, ты личность», а я чувствовала, что меня как личности больше нет, у меня остался лишь набор обязанностей, которые я должна выполнить. Я пыталась сделать вид, что со мной все хорошо, но меня это жутко раздражало. Я не понимала, зачем я должна врать мужу, друзьям и родственникам о том, со мной все нормально, когда все совсем наоборот. И тогда я просто ограничила свое общение и оказалась в некоторой изоляции.

Потом со мной стало происходить нечто странное. Когда я садилась в кресло, картинка перед глазами начинала мерцать. Сначала я списывала этот эффект на шейную грыжу и недостаток кислорода, но потом я начала терять ориентацию в пространстве. Я вставала с кресла и не понимала, в какую сторону иду. Казалось, что иду направо, хотя на самом деле шла налево. Или, например, когда нужно было кормить ребенка ночью, мне казалось, что ребенок лежит справа, а он был слева. Временами я вообще не могла найти ребенка, не понимала, где я, а где дверь в комнате. И такие вещи стали происходить со мной все чаще. Это безумно меня испугало, я впала в отчаяние. При этом у меня не хватало сил, чтобы что-то предпринять. До этого я заполняла внутреннюю пустоту огромным количеством движений – постоянно придумывала, куда мне нужно пойти и что сделать, лишь бы не сидеть на месте, не лежать и не думать. И теперь из-за скопившейся усталости у меня не было желания ничего делать. Но выбраться из состояния апатии я могла только одним способом – вновь найти себе какое-то занятие, которое поможет переключиться. Я не придумала ничего лучше, чем пойти изучать психологию.

Поначалу поездки на учебу сводились к простому механическому движению туда и обратно. Вообще удивляюсь, как продержалась первые несколько месяцев. Я совершенно не понимала, о чём говорят преподаватели, мне казалось, что все вокруг – такие же долбанутые люди, как и я, потому что раньше окружающие внушали мне, что мои чувства – это что-то ненормальное: «У нормальных людей такого не бывает, ты не можешь так чувствовать, это какая-то фигня». Я перестала дружить с реальностью, потому что мне казалось, что если мою реальность никто не разделяет, то соответственно, ее не существует.

Чтобы разобраться в том, какая реальность действительно нормальная – реальность моих чувств, которую признавали на учебе, или моя «нормальная» жизнь, в которой нормального ничего не было, я пошла к психиатру. Мы беседовали, наверное, часа два. Я помню, что рассказывала ему обо всем очень отстраненно, без эмоций, даже умолчала о попытке суицида. Но психиатр был хороший, он все равно подвел к этой теме. Сказал, что у меня серьезная депрессия, и еще его смущают несколько моментов. Во-первых, меня в детстве был эпизод, когда я попала в реанимацию из-за того, что мой отец уехал. Тогда я перестала есть, пить и ходить в туалет. Во-вторых, в детстве при высокой температуре у меня бывали судороги. Психиатр сказал, это похоже на симптомы эпилепсии, и направил на энцефалограмму. Анализ показал, что эпилептическая активность действительно достаточно сильная, но верить в эпилепсию и пить огромное количество лекарств мне не хотелось. Хотя после диагноза мне стало легче – теперь я понимала, что у меня органическая болезнь.

Чтобы еще раз все перепроверить, я поехала в Израиль. Невролог не стала спорить с энцефалограммой и прописала ламотриджин в небольшой дозировке. Я спросила, что мне делать с депрессией. Она посоветовала наладить сон и пойти к психотерапевту.

Я пропила прописанный препарат полтора года, мое состояние улучшилось: наладились сон, ориентация в пространстве, появилась надежда на выздоровление. Но я думаю, что это мог быть эффект плацебо. Когда у меня снова взяли анализы, в крови не обнаружили действующее лекарственное вещество, хотя эпилептической активности уже не было. Для меня это до сих пор большая загадка. Потом я попала на прием к диагносту – в Израиле это отдельная профессия. Она сказала, что симптомы эпилепсии могут появляться и при сильных стрессах. Диагност тоже не верила в установленный диагноз и, по согласованию с неврологом, сначала снизила дозировку лекарства от эпилепсии, а потом предложила сделать с ним перерыв. Вместе с этим лекарством я выкинула антидепрессанты – психотерапия помогла мне осознать, что мои чувства абсолютно реальны и имеют право на существование. Я признала, что жизнь устроена сложно, и мы можем испытывать сложные чувства и эмоции, но все они преодолимы при наличии внутренней опоры. Постепенно я начала различать оттенки и перестала делить все на черное и белое, скатываясь в черноту.

Конечно, в ходе терапии у меня случались депрессивные эпизоды, которые были вызваны обсуждением болезненных тем, но я уже не проваливалась в депрессию с головой, как раньше. Я поняла, что депрессия стала логичным продолжением событий и обстоятельств моей жизни. Странно было бы, если бы этого не произошло. Психика очень хрупкая и временами может выходить из строя, это нормально. Нет ничего страшного и постыдного в том, что мы можем чего-то не выдерживать. Это осознание дало мне опору, я почувствовала облегчение.

Со временем качество моей жизни в разы улучшилось, в ней появилось место моим собственным желаниям, которые вполне уживаются с повседневной рутиной. Теперь я понимаю, зачем живу и делаю то, что делаю. Изменился круг общения. Я избавилась от огромного количества людей, которые заполняли внутреннюю пустоту, вынуждая постоянно о них заботиться, но ничего не отдавали взамен. Со мной остались те, с кем я чувствую близость и желание не только что-то отдавать, но и получать. Еще у меня настолько развилась эмпатия, что я стала остро чувствовать чужую боль. Например, могу ехать в метро и ощущать, насколько плохо женщине, стоящей неподалеку. Это очень больно, потому что ничего нельзя сделать, кроме как быть рядом. Но одновременно с этим обостренная эмпатия дарит массу других чувств, которые делают жизнь прекрасной, и здорово расширяет собственные возможности.

Я верю в психотерапию, результаты колоссальные, но спустя три года мне по-прежнему сложно положиться на другого. Внутри сидит огромный страх, что меня могут предать, сломать и грубо нарушить мои границы. Поэтому лучше даже не пытаться ни на кого опираться. Из-за этого мой психоанализ развивается медленно. Как только я начинаю ощущать доверие и близость в отношениях с психоаналитиком, мне сразу хочется разорвать эти отношения. Я просто ловлю себя на мысли: «завтра я к ней не приду», но потом вспоминаю, что это не я, а мой страх, и прихожу снова.

Источник

СпецпроектыЯ живу с большим депрессивным расстройством

Откровения о личных потрясениях, длительном лечении и поиске духовности

Большое депрессивное расстройство (БДР) — заболевание, характеризующееся подавленным настроением на протяжении длительного времени. Симптомами также являются агедония (неспособность чувствовать удовольствие), самоуничижение, чувство вины и беспомощности, снижение аппетита и нарушение сна.

По данным Всемирной организации здравоохранения, большое депрессивное расстройство является ведущей причиной инвалидности среди населения в возрасте от 15 до 44 лет и одной из ведущих причин смертности в этом возрасте.

В новом спецпроекте совместно с «Янссен», подразделением фармацевтических товаров Филиала ООО «Джонсон & Джонсон» в Казахстане, мы публикуем историю нашей героини: от агрессии, направленной внутрь себя, до обретения надежды на излечение и жизни без депрессии.

Начало: о себе, молодости и семейной трагедии

Меня зовут Татьяна, мне 51 год, живу в городе Алматы. Двое взрослых детей, сын и дочь. Сын женат, живем вместе. Дочь замужем, в марте с зятем подарят мне внука. Живут в Корее. В молодости у меня было свое небольшое дело: на протяжении 12 лет выращивала арбузы и дыни. Параллельно челночила — закупала женскую одежду и продавала на базаре. Было время, когда готовила и продавала корейские салаты. Позже работала просто продавцом, но потом и это стало не по силам: здоровье ухудшилось, несмотря на постоянные визиты к врачам. Наблюдение у специалистов и лечение не приносили никаких положительных результатов. Началось «хождение по мукам».

Здоровье ухудшилось, несмотря на постоянные визиты к врачам. Лечение не приносило никаких результатов. Началось «хождение по мукам»

В 18 лет случилось сильное потрясение и с тех пор меня мучили кошмары. Даже себе не могу ответить на вопрос, почему не лечила свой сон. Просто жила с этим, хотя сон был серьезно нарушен. Молодость дана, чтобы созидать, радоваться успехам и стремиться к новым достижениям, но у меня получилось все наоборот: не сложились два брака, по разным причинам сошла на нет возможность иметь свое небольшое дело, трижды потеряла свое жилье, но самое страшное — это потеря родных, не стало двух братьев и через год мамы.

Начало: о себе, молодости и семейной трагедии

Меня зовут Татьяна, мне 51 год, живу в городе Алматы. Двое взрослых детей, сын и дочь. Сын женат, живем вместе. Дочь замужем, в марте с зятем подарят мне внука. Живут в Корее. В молодости у меня было свое небольшое дело: на протяжении 12 лет выращивала арбузы и дыни. Параллельно челночила — закупала женскую одежду и продавала на базаре. Было время, когда готовила и продавала корейские салаты. Позже работала просто продавцом, но потом и это стало не по силам: здоровье ухудшилось, несмотря на постоянные визиты к врачам. Наблюдение у специалистов и лечение не приносили никаких положительных результатов. Началось «хождение по мукам».

Здоровье ухудшилось, несмотря на постоянные визиты к врачам. Лечение не приносило никаких результатов. Началось «хождение по мукам»

Примерно в 30 лет у меня было чувство, что от меня остались руины. Смерть мамы подкосила меня. Среди обломков своей жизни я осталась с подростками-детьми и солидным списком хронических заболеваний. Забота о детях помогала как-то продолжать жить и пытаться сохранить остатки здоровья, но оно как будто утекало сквозь пальцы. Бессонница, тревога, постоянное напряжение в уме и теле, совершенная невозможность хоть на время расслабиться, чувство вины и никчемности, частые рыдания и глубоко пустившее корни отчаяние подтачивали изнутри. Я утратила ощущение жизни, радости и положительные эмоции были всего лишь маской. Неизвестность пугает больше всего, а частые визиты к врачам, назначенное лечение и огромное желание выздороветь не приносили хоть какого-то улучшения. Это было как затяжной прыжок в бездонный мрак, пока длится полет — ты жив, а что потом — жуткая неизвестность. Мне до сих пор страшно вспоминать тот период.

Молодость дана, чтобы созидать, радоваться успехам и стремиться к новым достижениям, но у меня получилось все наоборот

Молодость дана, чтобы созидать, радоваться успехам и стремиться к новым достижениям, но у меня получилось все наоборот

О самолечении, ведущем в никуда

Слушая добрые советы других людей и стараясь помочь себе, поначалу я принимала недорогие средства, отпускаемые без рецепта. Последствия их приема остались со мной — из-за непереносимости некоторых компонентов ярко проявлялись побочные эффекты. Впоследствии, при подборе лекарств, моему лечащему врачу приходилось лавировать между диабетом, гипертонией и другими моими заболеваниями. Теперь с ней я согласовываю каждый назначенный мне другими докторами препарат. Важность как можно более скорого обращения к специалисту я вижу и в жизни других близких мне людей. Здесь требуется индивидуальный подход на профессиональном уровне.

О походах по больницам, лечении в Корее и борьбе за жизнь

Медцентр я посещала с завидной регулярностью, меняя врачей и препараты, а когда организм просто отвергал всякого рода лечение, один хороший врач-невропатолог направил меня к психиатру. Добавлю, что при этом я старалась поддержать себя различными БАДами, но увы, они не действовали.

Это было как затяжной прыжок в бездонный мрак, пока длится полет — ты жив, а что потом — жуткая неизвестность

Это было как затяжной прыжок в бездонный мрак, пока длится полет — ты жив, а что потом — жуткая неизвестность

Так в 2013 году началось мое знакомство с препаратами, которые лечат депрессию. Это я знаю сейчас, а тогда мне не озвучивали диагноз. Кроме побочных явлений, череда препаратов не приносила ничего. Я просто угасала: пропало чувство вкуса пищи, а с ним и аппетит, перестала чувствовать запахи, упало зрение, появился избыточный вес, сильное расстройство сна привело к бессилию, и уже в 2017 году я совсем не могла работать. Сделать уборку и приготовить пищу стало для меня подвигом, а вскоре даже принятие душа и чистка зубов требовали неимоверных усилий.

Осенью 2018 года как приговор прозвучал диагноз — диабет. Несмотря на многолетние усилия придерживаться здорового питания, случилось то, чего я опасалась. К сожалению, я восприняла это как трагедию, настолько сильную, что стала приходить в себя только недавно. Мои уже взрослые дети приняли решение помочь мне с лечением в Южной Корее. Дочь купила мне билет, и я в критическом состоянии срочно вылетела к ней. Отправилась с огромной надеждой хотя бы немного поправить здоровье — столько слышала о процветании медицины в целом и об успешном лечении депрессии в частности. Уже через месяц стало ясно: лечение не давало ни намека на улучшение, а панические атаки стали одолевать меня все сильнее.

Искренние старания врача не давали эффекта, менялись дозы, препараты, но тщетно. Доктор просила подключить психолога, потому что видела в этом смысл, но языковой барьер и дороговизна поставили на этой рекомендации точку и я, почувствовав себя уничтоженной, приняла решение вернуться домой. Дорога обратно означала новую борьбу, уже не просто за здоровье, а за жизнь.

О возвращении на родину, казахстанской медицине и «новой жизни»

Перед тем, как я вернулась в Казахстан, врач из Кореи предложила наблюдать за моим состоянием и выписывать препараты для отправки при условии продолжении лечения. Она снова искренне попросила обратиться к услугам психотерапевта: «Вам нужно выговориться, не держите все в себе». Помня об этом, сразу записалась к замечательному психотерапевту. Увидев мое состояние, она убедила в необходимости обратиться в Республиканский центр психического здоровья (прим. ред. Республиканский научно-практический центр психического здоровья). Тогда я впервые узнала, что у нас есть медицинское учреждение, где лечат бесплатно: для меня это было чем-то неправдоподобным. К моему удивлению, там были грамотные врачи, расторопные медсестры, доступное медикаментозное лечение — и все бесплатно. Наконец, мне поставили диагноз — органическая депрессия. Все спокойно, доходчиво объяснили. На любой свой вопрос я получала ответ и помощь.

Несмотря на такой долгий и наполненный горечью путь, я вздохнула с облегчением и прислушалась к рекомендациям своего лечащего врача. За три недели меня сняли с корейских препаратов и перевели на доступные у нас, в Казахстане, препараты. После выписки я была на связи с врачом все время.

Когда наступало ухудшение, я старалась вспоминать о недавних маленьких незначительных победах, и это придавало сил бороться дальше

Когда наступало ухудшение, я старалась вспоминать о недавних маленьких незначительных победах, и это придавало сил бороться дальше

Спустя месяцы мое состояние заметно улучшилось. Когда наступало ухудшение, я старалась вспоминать о недавних маленьких незначительных победах, и это придавало сил бороться дальше. Ровно через год мне пришлось лечь в больницу снова и уже на два месяца. Но с новым чувством: обязательно улучшить состояние. Это помогло смиренно переносить побочные явления при подборе нужного препарата. Прежде чем что-либо назначить, мой врач тщательно взвешивала все за и против. В благодарность за ее труд я старалась терпеливо переносить все сложности лечения. Как показывает результат, для меня это оказалось жизненно необходимо и наши совместные усилия принесли огромную пользу. Прохождение лечения разделило мою жизнь на до и после.

Второе лечение проходило в другом учреждении (Центр психического здоровья города Алматы — Прим.ред.). Одно только название этой улицы у многих вызывает неприятные ассоциации, но для меня главным было улучшение моего состояния. Меня приятно удивило красивое новое здание, в котором проходило лечение. Конечно, любая больница — не курорт, но просторные чистые палаты уже давали относительное успокоение. Оценила стационарное лечение, в котором есть ряд преимуществ: постоянное нахождение пациентов под наблюдением врачей и медсестер, даже в ночное время.

По совету врача я решила написать сказку про свою депрессию. Благодаря этой терапии вскрылась очень больная рана, о которой я даже не подозревала

По совету врача я решила написать сказку про свою депрессию. Благодаря этой терапии вскрылась очень больная рана, о которой я даже не подозревала

Я искренне благодарна за доступность лечения. Далеко не всем страдающим депрессией удается быть на плаву, не у всех есть возможность оплачивать лечение, поэтому в кризисный момент для многих это спасение: получить необходимую помощь и продолжить лечиться уже в домашних условиях.

Лично для меня лечение по-настоящему началось, когда объединились усилия моего лечащего доктора и мое доверие к ней как к врачу, почти сразу друзья подключили опытного врача иглорефлексотерапевта-гомеопата.У меня нет возможности оплачивать услуги психотерапевта, поэтому я последовала совету лечащего врача вести дневник эмоций. По ее же совету я решила написать сказку про свою депрессию. Начало этому занятию положила заведующая отделением психосоматики одной из клиник, когда дала мне задание написать сказку, за что я ей благодарна. Поначалу я была очень возмущена: одно дело слушать сказки и совсем другое — писать, когда не имеешь об этом никакого представления. Благодаря этой терапии я вскрыла очень больную рану, о которой даже не подозревала.

О помощи родных и друзей в борьбе с депрессией

В лечении важно соблюдение режима сна, питания и приема лекарств. Некоторое ограничение общения и суеты только на пользу. А еще важно видеть, что ты не одинок в борьбе с коварной болезнью. Я видела умных, интеллигентных людей, с высшим образованием, и простых, скромных домохозяек, людей простых профессий и тех, кто занимал руководящие должности. Выслушав их истории, я убедилась: успешность результата лечения во многом зависит от его как можно более раннего начала.

Я стараюсь подружиться со своей болезнью и видеть в ней союзника: работа три дня в неделю, отдых и общение с окружающими имеют место быть, но дозировано. Открытое общение среди родных и друзей помогает соблюдать необходимые условия для улучшения здоровья. Чтобы не ставить в неловкое положение друг друга, мы оговариваем совместные мероприятия или отдельные дела, продолжительность общения. Например, в семье стараемся быть взаимозаменяемыми: кто смог, тот и приготовил или навел порядок в доме, сходил за покупками.

Мои друзья — важная составляющая моей жизни. У меня очень простое окружение, друзья ведут скромный образ жизни с весьма небольшим достатком, но в своих обстоятельствах всегда находят время и возможность порадовать меня. Это люди с необыкновенным сердцем.

Когда нахожусь в кругу друзей, как бы ни было приятно проводить с ними время, я уезжаю, как только начинаю чувствовать утомление. Понимая, насколько важны для меня меры поддержания стабильного состояния, никто даже не пытается удержать, чтобы не было искушения пренебречь и остаться. Искреннее сожаление, что я покидаю их, служит заверением в их любви и понимании. Эта прекрасная нота дружбы помогает наслаждаться тем, что я успела хоть немного побыть с ними, и дает радость ожидания следующей встречи.

О периодах обострения, молитвах богу, желании хорошо выглядеть и эффекте бумеранга

Состояние ухудшается, когда я нарушаю режим и переутомляюсь. Депрессия и диабет объединяются против меня, если я не проявляю должного внимания к своему состоянию. Проблемы с сахаром вызывают депрессивное состояние, вслед за ним пропадает аппетит, что сказывается на режиме питания. Я не могу общаться даже с домашними, слышать чей-то голос или шум телевизора, музыки. Но до панических атак теперь доходит редко.

Сразу же пропадают физические силы и мне приходится просто отлеживаться, а это непозволительная роскошь — при диабете необходима разумная физическая активность, зарядка, прогулка. Одним словом, мои заболевания учат меня скромности: осознанию пределов моих возможностей. Учусь относиться к этому без драматизации, это помогает сохранять положительный настрой и продолжать достигать лучших результатов или закреплять то, что достигнуто. Постигаю искусство маленьких шагов.

Источник