Как не чувствовать боли когда дерешься

Как научиться переносить физическую боль?

Физическая боль – это явный признак, что с организмом что-то не так. Однако древняя защитная реакция организма может превратиться в настоящее мучение, если причину боли невозможно сразу же устранить. Не всегда есть возможность принять таблетки или сделать анестезию. Да и врачи не советуют злоупотреблять обезболивающими препаратами.

Люди недооценивают психосоматику. А ведь от боли можно избавиться в некоторых случаях очень быстро. При небольшом ранении, нужно только увидеть степень повреждения, чтобы боль стала менее интенсивной и терпимой. Когда включается логика, паника отступает. Если часто возникают панические атаки во время боли, то необходимо сразу обратиться к психотерапевту.

Как контролировать физическую боль

• Чтобы перенести физическую боль во время различных медицинских или косметических процедур, необходимо максимально расслабить своё физическое тело. Быстрого расслабления можно достичь, напрягая и расслабляя силовые мышцы. Воротниковую зону и диафрагму напрягать нельзя ни в коем случае.
• Ритмичное глубокое дыхание позволит уменьшить боль. Уколы или другие болевые процедуры можно встречать полным выдохом. Во время родовых схваток врачи также советуют глубоко и ритмично дышать.
• Во время болезненных процедур нужно перенести фокус внимания на другие вещи. В частности, можно концентрироваться на вдохе и выдохе, направляя внимание на напряжённые участки тела и расслабляя их волевым усилием.
• Многие легко переносят боль, зная, ради чего они терпят. Логическое осознание происходящих процессов позволяет менее эмоционально относиться к болевым процедурам. На приёме у стоматолога намного легче переносить болевые ощущения, осознавая, что после временных процедур зубы больше не будут болеть. Осознание того, что боль скоро закончиться выздоровлением, помогает стоически выдерживать любые страдания.
• Некоторые люди используют методы программирования своего сознания. Они красочно представляют, что и где болит, а потом убеждают своё сознание, что с каждым выдохом боль уменьшается. Кратковременная боль действительно быстро уходит.

Используя комплексно все вышеописанные методы, можно с лёгкостью терпеть все болевые процедуры. Однако есть моменты, когда терпеть боль нельзя.

Источник

Как я перестал бояться уличной драки

За пять лет я прошел десять турниров по засечному бою, о котором рассказывал в предыдущей своей статье. Сделал я это не ради медалей, хотя два третьих места я все-таки отхватил. Причина была гораздо прозаичнее: всю жизнь я до ужаса боялся драки, особенно драки с несколькими противниками. И решил, что именно полноконтактные соревнования, где тебя от души лупят трое профессионалов, помогут мне побороть страх. Мои турниры отгремели, и вот пять важных вещей, которые я понял своей отбитой головой.

Как избавиться от страха

Страх насилия и боли — это естественная реакция человека на опасность, ведь если не бояться физической боли и повреждений, можно засунуть руку в камнедробилку — мол, а чего, прикольно же? Этот страх защищает нас от излишних травм, но он же, если он гипертрофирован (а именно так у меня было с детства) мешает эффективно действовать — не только на улице, но и вообще в жизни.

С самого детства, при обострении ситуации вокруг меня, я ощущал неприятное сжимание сфинктера, как говорят в народе — играло очко. Появлялась слабость в ногах и смятение в душе, а затем ступор — я начинал смотреть на ситуацию как бы со стороны, и ничего не мог предпринять, тупо ожидая, когда это наконец кончится и от меня отстанут.

Конечно, в своих мыслях я представлял как наваляю обидчикам, или круто и с юмором отвечу на их слова, но, в реальности все снова происходило по старому сценарию.

После десяти турниров, полных боли и легких повреждений — вроде разбитых кулаков, ссадин на лице и шишек на голове — страх никуда не делся. Но исчезли его отрицательные последствия — ничего уже не играет, и нет слабости в ногах. Теперь я могу волевым усилием преодолев мандраж, бросить себя в бой. Я по прежнему смотрю как бы кино со стороны во время турнира — просто теперь я бегаю, бью и уклоняюсь от ударов и именно контролируемый страх позволяет мне это делать быстрее и сильнее. Ведь получить по голове до сих пор очень не хочется.

Психика — главное оружие. Принцип «десяти минут»

Во время турниров я столкнулся с таким понятием как «выгорание психики». Причем столкнулся практически лбом. Один из турниров был частью дня боевых искусств в нашем городе. Мы выступали вслед за каратистами, а они затянули соревнования, и поэтому в бой мы пошли на час позже.

Весь этот час я ходил взад-вперед в коридоре, мысленно готовясь к соревнованиям и в итоге настолько устал психически, что сил не было вообще ни на что. То есть странное состояние — физически ты бодр и весел, хоть сейчас в бой, а внутри — щемящая серая пустота и одна только мысль: «Я сейчас выйду, меня ударят, я упаду, и все закончится». Стоит ли говорить, что именно так все и произошло?

После этого я понял, что нужно что-то менять. Я придумал принцип «десяти минут» и применял его на засечке. Пока наш инструктор Рудияр не командовал переодеваться и разминаться к бою (а это обычно происходило именно за десять-двадцать минут до реальных сходов) я отвлекал себя от мыслей о турнире любым доступным способом — рассказывал друзьям анекдоты, шутил, ржал как конь над их шутками — в общем балагурил как мог, перебивая всякую попытку психики сосредоточится на соревнованиях. Так я, человек обычно довольно молчаливый и осторожный в общении, научился, когда надо, быть болтуном и трепачом-балагуром. А что поделаешь, психика дороже.

Самое же забавное, что через несколько лет после «изобретения» этого принципа, я выяснил, что придумал велосипед — наш известнейший боец Федор Емельяненко, в том числе и за невозмутимость прозванный японцами «Последним Императором», перед выходом на бой — играет в карты и рассказывает анекдоты, балагуря с тренером и своей командой в раздевалке.

Как провести последние десять минут перед боем

Рудияр дает команду, мы переодеваемся и начинаем разминаться. Теперь уже не до анекдотов, страх снова начинает подкрадываться из глубин психики. Именно в этот момент я использую свою «технику пустой головы». Не помню, где я ее взял, скорее всего модифицировал что-то из психологической подготовки на тренировках.

Когда перчатки надеты, а капа уже лежит в кармане, я начинаю ходить — два шага назад, два шага вперед, сосредотачивая внимание именно на шагах, и иногда на похлопывании себя руками по ляжкам, для большего ритма. Если не отвлекаясь делать это пару минут — постепенно голова пустеет, и входишь в подобие легкого транса. Страх никуда не уходит полностью, я не становлюсь храбрецом и героем — но он уже не давит на психику, превращая меня в комок нервов.

В таком режиме можно пробыть как раз десять минут. Дольше — можно перегореть, так же, как от ожидания. Еще лучше задать про себя какой-нибудь словесный ритм. Стихи или песню, или молитву, если вы религиозны. Этот ритм не даст страху подчинить вашу психику.

Ваш капитан очевидность: соревнования веселее драки

После десяти турниров и пяти уличных драк стоит сказать, что разница между ними огромна. Очевидно, потому что любая драка начиналась с очень неприятных эмоций — неожиданного негатива в мою сторону от очередного персонажа. И уже после обмена ударами всегда остается адреналиновая волна, которая начинается во время противостояния, и не сходит еще долго после него. Нашим волосатым предкам она помогала долго бежать от саблезубого тигра или за вкусным мамонтом, но я-то не волосатый и не предок, и для меня это дополнительная нагрузка на психику. И как вишенка на торте, в дополнение к адреналину появляется сожаление — зачем я вообще пошел этой дорогой или связался с этим человеком.

Другое дело соревнования — ты прекрасно знаешь, что тебя там отпинают. Ты едешь к старым и проверенным товарищам, с четкой целью — получить люлей и закалить психику. Ты приезжаешь, тебя жестко метелят, и после этого начинается самое классное.

Приходит состояние умиротворения и легкости, так как переживания, которыми ты терзался перед соревнованиями, ушли, задачи ты выполнил, опасности избежал и теперь мир изменился — как будто на видео вместо 360 качество стало 1080. Краски ярче, эмоции — чище, еда вкуснее, а шутки — смешнее. Кажется, за этим же ощущением послевкусия экстремалы лезут в свои горы или ныряют в глубины морей. Мир реально становится немного другим. Хотя бы на несколько часов после соревнований.

После турнира драку воспринимаешь как что-то не страшное

Этот психологический эффект я заметил еще во времена занятий славяно-горицкой борьбой (об этом я рассказывал в статье про правила зимней драки). Там мы часто устраивали схвалку-сцеплялку, где довольно качественно метелили друг друга в толпе. После этого, идя домой и наблюдая вокруг компании сомнительных и неприятных личностей, я не испытывал привычного страха быть избитым — ибо чего бояться, если тебя только что от души метелил десяток друзей.

Этот же эффект, но гораздо более сильный, появлялся после соревнований. Накал эмоций во время боев и между ними настолько силен, что конфликт на улице становится чем-то неважным, мелким, как комар, пищащий над ухом, и ты познаешь всеобщее, глобальное спокойствие. И даже во время реальных конфликтов, когда приходится драться на улице, а они были уже после того, как отгремели десять турниров, ты чувствуешь все то же спокойствие. Просто накатывает волна эмоций, ты лупишь негодяя, и после этого возвращаешься в свое обычное состояние.

Конечно, после трех лет, проведенных без турнирной встряски, эффект слегка подрастерял остроту, но он все равно остался, позволяя мне воспринимать уличный конфликт как что-то неприятное, но при необходимости возможное, то есть можно считать, что мое желание перестать бояться драки, исполнилось.

Источник

Как устроена боль и почему ее нельзя терпеть? Интервью специалиста в области физиологии мозга Вячеслава Дубынина

Зачем нужна боль? Правда ли, что люди с рыжим цветом волос наиболее к ней чувствительны и как душевная боль может перерасти в физическую? От чего зависит индивидуальный уровень болевого порога?

Вячеслав Дубынин. Фото: Николай Малахин/«Научная Россия» —>

Почему люди по-разному испытывают боль? Правда ли, что женщины легче ее переносят? Как возникает эффект плацебо и на каком этапе жизни у человека формируется болевой порог? Об этом BFM.ru поговорил с доктором биологических наук, профессором кафедры физиологии человека и животных биологического факультета МГУ, специалистом в области физиологии мозга Вячеславом Дубыниным. С ним беседовали Екатерина Кухаренко и Надежда Донских.

Катя: Боль возникла в процессе эволюции для того, чтобы мы избегали травм. Благодаря боли мы отдергиваем руку от горячей плиты, избегая серьезного ожога. С одной стороны, боль помогает нам жить. С другой стороны, все-таки иногда она делает жизнь невыносимой.

Вячеслав: Так и есть. Боль — это система сигнализации, которая говорит, что где-то какой-то непорядок. Она возникает тогда, когда повреждаются наши клетки, ткани. Поврежденные клетки выделяют химические вещества, их называют еще «сигналом SOS», они и формируют наши болевые ощущения. Но проблема в том, что, в отличие от сигнализации автомобиля, мы ее не можем просто так выключить. Если я не хочу чего-то видеть, я закрываю глаза, если не хочу чего-то слышать, закрываю уши, а с болью сложнее. Поэтому она порой работает слишком назойливо.

Это пример того, что эволюция, когда создает наш организм, не создает совершенство. Она создает некий работающий вариант. Выживаешь, размножаешься — вперед. А совершенство будет когда-нибудь в будущем, может быть, через миллион лет. Кнопочки «Выкл.» нет, и поэтому людям приходится порой от этого страдать — я уже знаю, что у меня рука сломана, а она болит и болит. Ну, вот так — сдано с недоделками.

Надя: Но и совсем не чувствовать боли тоже опасно. Врожденная нечувствительность к боли — редкое генетическое заболевание. Почему так сложно как без боли, так и с ней?

Вячеслав: Сигнализация все равно нужна. То, о чем вы сказали, это, конечно, редкая история. А ведь довольно много людей, у которых, например, поврежден позвоночник. Они передвигаются на инвалидных колясках, у них парализованы ноги, и они не чувствуют, скажем, всю нижнюю часть тела, прикосновения к ногам, не чувствуют боли, и для них это ежедневная проблема. Они должны все время смотреть, не произошла ли там какая-то беда, потому что очень легко ошпариться или обо что-то удариться. Поэтому без сигнализации плохо, когда она слишком чувствительная — тоже. Но без сигнализации хуже.

Катя: Почему люди по-разному чувствуют боль? Это зависит от конкретного организма? Глава нью-йоркского центра спинальной хирургии Кеннет Хансрадж однажды сказал: «Кому-то можно сверлить берцовую кость без наркоза, а он вам спокойно скажет, мол, приятель, вытащи-ка ты эту штуку! А другой не вынесет даже прикосновения к коже тоненькой иглы». Почему это происходит?

Вячеслав: Насчет берцовой кости и ее сверления, мне кажется, он немного преувеличил — таких героев, мне кажется, может, один на миллион, а может, еще меньше. А вот насчет нетерпимости, непереносимости легкой боли, это довольно частая история. Мы уникальны на уровне генов, на уровне мозга, потому что когда наш мозг формируется и нервные клетки устанавливают контакты, возникает уникальная комбинация, и даже у близнецов мозги по-разному сделаны. У нас уникальная иммунная система. Кстати, восприятие боли еще очень сильно связано с иммунитетом, потому что по ходу повреждения возникает не только боль, но и воспаление. И реакция воспаления, как правило, усиливает боль, а боль усиливает воспаление. Такая система с обратной связью. В зависимости от всех этих установок мы по-разному реагируем на боль, но, судя по всему, основная разница именно в голове. Потому что у каждого из нас пороги восприятия боли довольно индивидуальны, и мы знаем нервные центры, которые за это отвечают. Если активность этих центров у человека высокая, он будет легче терпеть боль.

Надя: А еще есть такая идея, что мужчины и женщины по-разному переносят боль, женщинам якобы дается это легче в силу биологических особенностей. Считается, что женщине нужен этот болевой порог, чтобы было проще рожать.

Вячеслав: Ну, сам не рожал, не знаю, но, конечно, коллеги, знакомые, которые рожали, мне это многократно рассказывали, особенно, конечно, первые роды. И плюс еще страхи, потому что к этому добавляются те сигналы, которые посылают большие полушария. Это логичное объяснение, мы даже знаем зону, которая за это отвечает, — центральное серое вещество среднего мозга. Оно запускает выделение особых молекул, прежде всего молекул серотонина, и они частично блокируют болевые сигналы, которые идут в спинной мозг. Потому что если речь идет о тех же родах, ну и вообще руках, ногах, туловище, то сначала болевой сигнал считывается спинным мозгом. И именно на этом уровне, на уровне входа болевого сигнала в мозг как раз можно часть информации заблокировать, сигнал ослабить. Именно там этот серотонин и действует.

Катя: На каком этапе жизни у человека формируется болевой порог? Или это в принципе на генетическом уровне передается от родителей?

Вячеслав: Как всегда в таких историях, процентов 50-60 — это гены. Вы можете от родителей унаследовать более высокий или более низкий болевой порог, но дальше, если вы живете совсем в тепличных условиях и с вас пылинки сдувают, ваш болевой порог так и останется на низких значениях, и вы будете очень чувствительны к боли. А если вы все время бегаете за добычей через колючие кусты, постепенно ваш болевой порог начнет повышаться. То есть мозг учится регулировать его в достаточно ограниченных размерах. Много информации дает, например, сравнение этих порогов и вообще чувствительности у людей разной национальности. Скажем, Крайний Север — там же очень экстремальные условия, и у людей, чья национальность там сформировалась, достаточно высокие пороги и для восприятия холода и боли.

Катя: Чтобы раз и навсегда расставить точки над «i»: что такое низкий и высокий болевой порог?

Вячеслав: Низкий болевой порог — значит, вы реагируете даже на слабую боль. Представьте себе, что есть река и плотина. Если эта плотина низкая, то даже не очень полноводная река через нее перельется. А высокая плотина — тут надо как водохранилище наполнить. Соответственно, чтобы преодолеть высокий болевой порог, нужен очень сильный поток боли.

Когда мы изучаем болевой порог в экспериментах, например на человеке тестируем обезболивающий препарат, вам на палец надеваются два металлических колечка, между которыми пропускаются импульсы электрического тока, и у вас есть кнопка. Первый раз нажимаете, когда чувствуете боль, а второй — когда эта боль уже непереносима. Вот два параметра — порог возникновения боли и порог переносимости. Это отдельные показатели. Второй показатель уже захватывает эмоциональное восприятие боли, что тоже очень важно, потому что боль — это негативная эмоция. А эмоции эти нужны, чтобы мы обратили внимание на боль. Потому что боль как сигнал обладает первым приоритетом. Если кто-то грызет ваш правый бок, надо все бросать и разбираться. Тут уже не до зрения, не до слуха, потому что речь идет о повреждении организма. Боль — это сигнал о том, что кто-то повреждает ваши клетки и ткани.

Есть еще понятие хронической боли. Когда у вас в каком-то месте долго что-то болело, например зуб, а потом вы его вылечили, а боль осталась. В этом случае порой приходится разрушать место входа болевого сигнала в кору больших полушарий. Нейрохирурги умеют это очень тонко делать. Мне в свое время даже приходилось участвовать в таких работах.

Надя: То есть если очень долго не проходит зубная боль, хотя зуб уже вылечили, надо идти к нейрохирургу?

Вячеслав: Это выглядит так: болит у вас зуб, дотянули до пульпита. Доктор зуб вылечил, нерв удалил, заморозка отошла, а зуб продолжает болеть. Тогда вы идете к своему дантисту сначала, говорите: что за дела? А он: «Дорогой, из-за того что ты слишком долго терпел боль, у тебя в мозгу произошли изменения, и теперь болевой сигнал возникает буквально на пустом месте, достаточно порой прикоснуться к месту, где был зуб, а уже болит, и теперь это уже не к дантисту, а в клинику лицевых болей». Не сразу к нейрохирургу, сначала попытаются справиться с этим лекарственными препаратами, примерно теми же, что используются при лечении эпилепсии. При эпилепсии, когда судороги, нужны препараты, подтормаживающие мозг. И они порой помогают снять эту хроническую боль. Вот если не помогут, тогда есть последняя линия обороны — это нейрохирург, но это надо совсем постараться. Подобная история не только с зубом может случиться, а с любой частью тела, особенно если было какое-то сильное и долгое болевое воздействие. К сожалению, наш мозг устроен так, что он способен запоминать эту долгую боль и потом генерировать ее, даже если источник сигнала исчез. Поэтому терпеть боль вообще не рекомендуется, потому что каждый раз это риски таких повреждений. В следующий раз есть большой шанс, что боль возникнет легче и будет сильнее. Вот это «я никогда не принимаю таблеток, пусть голова болит, сама пройдет» — это очень плохая идея, очень.

Надя: Да, многие так делают, потому что не хотят дополнительной химии в своем организме и терпят такую легкую боль.

Вячеслав: Ну и напрасно. Это риск увеличения, усиления боли раз за разом и выхода на какую-то патологическую ситуацию вроде хронической боли. Плохая идея.

Надя: А как формируется болевой шок? Военные медики и журналисты описывали случаи, когда солдаты после серьезных ранений почти не испытывали боли, хотя на самом деле там были достаточно серьезные травмы и боль должна была быть почти невыносимой. Как это возможно?

Вячеслав: Это не болевой шок, а наоборот, анальгезия. Algos — по-латыни «боль», а анальгезия — это отрицание боли, обезболивание. Действительно, у нас в мозгу есть такая структура, она называется «голубое пятно» и находится очень глубоко в мозге. Там нервные клетки очень мощно активируются во время стресса и выделяют еще одну очень значимую молекулу — норадреналин. Он тоже может блокировать болевые сигналы на входе в спинной мозг. От серотонина зависит наша базовая болевая чувствительность, то есть болевые пороги. А от норадреналина зависит, как сейчас стресс повлияет на ваше восприятие боли. И при сильном стрессе боль действительно очень сильно «срубается», и это эволюционно логично, потому что если вы ввязались в драку, то боль пусть лучше вам не мешает, то есть наступает состояние «боевого бешенства». Это очень дорого обходится организму, но позволяет убрать лишние факторы во время драки, агрессии. Мы же очень агрессивные. У нас в эволюции этих драк столько было, да и сейчас сохраняется, поэтому этот механизм работает.

Есть обратная история, которую чаще называют болевым шоком: когда боль настолько сильна, что начинается жуткое сердцебиение, подъем кровяного давления и вообще помереть можно.

Катя: В целом боль — это достаточно сложная, комплексная история. Можно ли боль на два основных компонента разделить: чувствительный — понимание того, насколько сильно и где у нас болит, и эмоциональный — то есть страдание, которое этой болью вызвано?

Вячеслав: Так и есть. Этим занимается гипоталамус — особая структура в глубине нашего мозга. Да, это два разных компонента — чувствительный и эмоциональный. И каждый работает отдельно. Чувствительный позволяет нашей коре больших полушарий понять, где болит, и что-то сделать, занозу выдернуть. А эмоциональный позволяет нам учиться, чтобы в следующий раз не лезть в кусты с шипами. На фоне этой негативной эмоции мы учимся делать свою жизнь более безопасной.

Катя: В середине прошлого века применялась лоботомия. Можно ли говорить, что после человек чувствовал боль, но эмоционально он от нее уже не страдал? Обезболивающие препараты сейчас похожим образом работают?

Вячеслав: Давайте по очереди. Лоботомия — это разрыв передачи сигнала от гипоталамуса и похожих на него структур в лобную долю. И да, вы правильно говорите, исчезает эмоциональное восприятие, и вообще при лоботомии все эмоциональное восприятие исчезает. Человек теряет то, что называется мотивацией. Для того лоботомию и придумали, чтобы выключать тяжелых шизофреников или маниакальные расстройства. Но это, конечно, была жуткая идея, и это черное пятно на репутации нейрохирургии. От нее отказались сразу же, как только появились лекарственные препараты, способные блокировать центры эмоций, — нейролептики. А что касается обезболивающих, нет, основные обезболивающие действуют в очаге воспаления, даже не в мозге, а там, где повреждаются клетки ткани. Аспирин, анальгин, ибупрофен, диклофенак — это молекулы, которые влияют вовсе не на нервную систему, а на очаг воспаления и снижают его. Они не вызывают практически привыкания, зависимости, и надо очень постараться, чтобы нанести с помощью этих препаратов какой-то вред организму, поэтому они продаются без рецепта. Но они работают при довольно легкой боли. Когда повреждения большие, там нужны препараты, которые блокируют на входе болевой сигнал в спинной или головной мозг. Потому что у нас спинной мозг отвечает за руки, ноги, туловище, а голова — это отдельная совершенно система, она называется «тройничный нерв». Логика там такая же: есть контроль болевого порога на входе, и есть препараты, которые блокируют боль на входе, — морфиноподобные. А поскольку морфин и его производные обладают еще и наркотическим действием, то есть вызывают совершенно в другой области мозга положительные эмоции и эйфорию, получается очень тяжелая история: группа очень важных лекарственных препаратов, которые позволяют любую боль контролировать, одновременно еще и страшный наркотик. Поэтому это все сугубо рецептурно и под контролем.

Катя: В каких-то простых случаях зачастую те же гомеопатия и плацебо помогают.

Вячеслав: Мне кажется, слухи несколько преувеличены. Все это работает в ситуации относительно слабой боли. И дело в том, что понятие «болевой порог» распространяется не только на уровень спинного мозга, но и на уровень коры больших полушарий и нашего субъективного восприятия. И наш мозг способен уже тут на верхнем уровне часть болевых сигналов заблокировать. И если у него есть такой опыт блокировки — ну, например, вы принимаете таблетку анальгина — прошла головная боль, ваш мозг учится, запоминает: ага, съели эту белую штучку — дальше происходит обезболивание. И если вы на 50-й раз вместо анальгина съели пустую таблетку, есть вероятность, что этот эффект плацебо сработает. А может, и не сработает. Потому что не все мозги такие. Но внушаемые люди более легко на все это реагируют.

Виноделы проводили эксперимент. Вам ставят три бутылки совершенно одинакового вина. На одной написано «10 долларов», на другой — «100 долларов», на третьей — «1000 долларов». И, конечно, все скажут, что вино за 1000 долларов гораздо вкуснее. Это тот же самый эффект плацебо. А если вы очень независимый, то никакое плацебо вас не возьмет. Но если приходит доктор и говорит: «У меня есть супертаблетка, за бешеные деньги купленная, она именно тебе подходит и многие проблемы решит» — многие верят. Очень важна личность доктора — если он пользуется большим авторитетом, вызвал у вас симпатию. А если вы пришли с кислой мордой: «Что вы мне тут в этой поликлинике хорошего сделаете?» — так у вас будет не эффект плацебо, а обратный эффект — ноцебо. Это когда вам прививку делают, а вы говорите: «Так, а я прочитал, от прививок бывает столько побочных эффектов, вот смотрите, уже опухает, скорую помощь мне, уже удушье». Мы можем внушить себе не только что нам стало лучше, но и что нам стало хуже. Вот это серьезная беда.

Та же самая проблема с маленькими детьми. Вам сложно объяснить ребенку, зачем ему нужно сделать укол. Ребенок вопит, он категорически против любого болевого воздействия. Вы только начинаете мазать место будущего укола, и он от вас с визгом убегает. У ребенка производный контроль боли слабее.

Надя: Считается, что люди в состоянии алкогольного опьянения меньше подвержены болевым ощущениям. Почему так происходит?

Вячеслав: Это при достаточно серьезном алкогольном опьянении. Да, потому что алкоголь усиливает процессы торможения в нашем мозге, и все сигналы проходят хуже — и зрительные, и слуховые, и болевые. Есть у нас в мозгу такая молекула — она называется гамма-аминомасляная кислота. Именно на нее воздействуют, когда, например, эпилепсию лечат. И на нее же действует алкоголь в довольно большой дозе, начиная где-то с 40 граммов спиртового эквивалента, полбутылки вина получается. Тогда болевая чувствительность падает. Супердоза алкоголя работает как обезболивающее.

На самом деле боль — настолько тотальное явление, что мы можем влиять на нее через разные механизмы, но наименее травматично все-таки влиять на очаг воспаления. Поэтому все эти аспирины, анальгины очень распространены, без рецептов продаются.

Катя: Если я правильно понимаю, мозг сам по себе все-таки боли не чувствует. Он фиксирует все эти болевые сигналы, которые со всего тела приходят?

Вячеслав: Чувствовать боль — это вообще фигура речи. Что такое чувствовать боль? Есть нервные импульсы, которые бегут от поврежденного участка в спинной мозг, от спинного мозга в головной мозг. Точно так же можно сказать, что мозг ничего не видит и мозг ничего не слышит.

Катя: Но операции же на мозгу проводятся все без анестезии?

Вячеслав: Ну как понять, без анестезии? Во-первых, есть серьезная местная анестезия — все эти новокаины, лидокаины. Во-вторых, создается большой фон препаратами, усиливающими действие гамма-аминомасляной кислоты, вот это торможение. То есть человек находится практически в полусне. Да, он может отвечать на какие-то вопросы, потому что иногда в ходе нейрохирургических операций нужно дополнительно задавать какие-то вопросы, чтобы понять, на какую зону мозга мы воздействуем. Я рассказывал про хроническую боль — вот там нужно разрушить кусочек мозга размером всего в полмиллиметра. Например, у человека последние десять лет жутко болит большой палец. В мозге можно нащупать тот канал, где передается информация именно от этого большого пальца. Но этот канал размером в полмиллиметра, а рядом информация о других пальцах, от руки — вот как там точно попасть? Тут никакая томограмма не поможет. Что делают нейрохирурги? Они входят в зону, где примерно находится этот канал, с помощью очень тонкой проволочки, электрода, и потом начинают стимулировать эту зону. Человека спрашивают: «Какие у тебя ощущения?» И тут важно, чтобы он был под местным наркозом. Он скажет: «Так, у меня закололо в зоне локтя». Нейрохирург понимает: «Так, мы еще довольно далеко от руки». Проходит еще немножко: «А теперь?» — «А теперь у меня средний палец отреагировал». «Ага, мы уже в зоне ладони. Еще чуть-чуть сдвинемся». — «А теперь указательный». Еще чуть-чуть. «А теперь у меня точно попало в мой больной несчастный палец». «О, — говорит хирург, — это место мы и разрушаем». И все, у человека, у которого десять лет это место болело, прямо на операционном столе эту боль вырубает. Это совершенно потрясающе. Это поражает и показывает, насколько компьютерообразно устроен наш мозг и как важно о нем больше знать.

Надя: Некоторые утверждают, что душевная боль может доставлять человеку чуть ли не больше мучений, чем физическая. Тут речь о том, что если что-то болит физически, то это можно заглушить обезболивающими, а если случилось какое-то горе, таблетку не съешь. Тут нужна более длительная терапия. Что можете сказать про эту душевную боль?

Вячеслав: Я думаю, что большинство читателей так или иначе сталкивались с душевной болью. Мы называем это болью, потому что мы как бы сравниваем со своими сенсорными ощущениями, потому что и там и там — например, потеря близкого человека и ожог руки — срабатывают одни и те же зоны гипоталамуса, главного нашего центра отрицательных эмоций. И именно там, в этом гипоталамусе, сходятся все наши негативные переживания. Поэтому на речевом уровне, на всех языках слово pain используется еще и для душевной боли. Но насчет таблетки — есть транквилизаторы, которые усиливают гамма-аминомасляную кислоту, есть антидепрессанты. Но, действительно, порой нужна достаточно долгая терапия. Это совсем другая история, связанная с вашим восприятием мира, системой ценностей и так далее.

Но это тоже может иметь последствия. Стресс возникает такой же, а уже от него у вас могут сжаться какие-то сосуды внутри сердца и реально заболеть сердце от душевной боли. Тогда к душевной боли добавляется боль физическая. Такое возможно.

Надя: А есть ведь люди, которым нравится испытывать боль. С одной стороны, на этом выстроена целая индустрия, БДСМ находит свое отражение в массовой культуре, в кино. Эта тема давно уже не считается чем-то запретным. Откуда появляется это желание испытывать и причинять боль?

Вячеслав: На самом деле никаких тут особых сложностей нет. Есть такой глобальный принцип работы мозга — он называется «принцип доминанты». Когда мозг увлечен какой-то деятельностью, то все, например, сенсорные сигналы и вообще все события начинают рассматриваться с точки зрения этой деятельности. Эта явная доминанта начинает работать как воронка, черная дыра, которая все засасывает. Представьте себе, что вы в кого-то жутко влюбились. И вот вам уже кажется, что этот любимый человек рядом с вами, вы можете увидеть его в движении облаков на небе, идет такая доминанта, и все в эту любовную сферу валится. Похожая история может быть во время секса. Потому что это очень сильное возбуждение, это работа, кстати, передних зон гипоталамуса. Центры, связанные с болью, находятся в задней части гипоталамуса. А это в передней части. И если уровень полового возбуждения достаточно высок, то вся сенсорика начинает туда, как в черную дыру, идти, в том числе небольшая боль. Это необязательно какие-то садомазо-практики, сюда входит вполне обычный список, с помощью которого вы можете доставить радость партнеру. Но здесь важно то, что это относительно слабая боль. У людей, которые склонны в секс добавлять еще и боль, эта доминантна сильнее работает, и эта воронка засасывает не только совсем слабенькие болевые сигналы, но и достаточно сильные. Но все равно, начиная с какого-то момента уже вместо полового момента включается оборонительное [поведение].

Кстати, это характерно не только для человека. Физическая близость у многих животных сопровождается причинением физической боли партнеру. Она нужна для того, чтобы эффективно проходила овуляция. Есть такие животные, у которых без боли вообще яйцеклетка не сформируется. Поэтому это все можно рассматривать с точки зрения доминанты и того, что во время такой яркой физической близости даже слабые болевые сигналы могут работать на половое поведение и на получение удовольствия от контакта с партнером.

Катя: То есть биологически это абсолютно нормально?

Вячеслав: Дело в данном случае в количестве. Если уровень боли очень высок, то это уже где-то в пограничной зоне находится. А нормально это или ненормально — здесь уже ломают копья врачи, психиатры, юристы. Потому что понятие «норма — не норма» очень расплывчато. Иногда собирается Всемирная организация здравоохранения и говорит: «Раньше мы считали это болезнью, а сейчас мы считаем это вариантом нормы».

Надя: Просто человеку свойственно избегать боли. Тут, получается, наоборот, человек идет против своих инстинктов.

Вячеслав: Слабая боль может встраиваться внутрь каких-то ощущений. Даже если взять вкусовую систему. На самом деле часть пряностей вызывают слабую боль, но при этом этом становятся компонентом общего вкусового ощущения. Какой-нибудь там перец чили — пожалуйста, есть люди, которые любят острое, а обычный человек в таких концентрациях перец чили не потребляет.

Катя: Достаточно сложно в это поверить, но в 2009 году в журнале американской зубоврачебной ассоциации вышла статья, согласно которой рыжие люди очень не любят посещать дантистов, потому что очень сильно чувствуют боль. И было выдвинуто предположение, что та генетическая комбинация, которая формирует такой характерный цвет волос, делает людей менее восприимчивыми к обезболивающим, поэтому им нужна двойная доза. Врачи действительно делают некие поправки на цвет волос пациентов или это просто такая теория?

Вячеслав: Это как раз в рамках нашей индивидуальной изменчивости. Определенные молекулы взаимодействуют с лекарственными препаратами у нас в организме. А свойства этих молекул тоже заданы генетически. И получается, в зависимости от генетической настройки даже доза какого-нибудь аспирина разным людям нужна разная. Другое дело, что фармацевтика это обычно не учитывает, но когда речь идет о серьезных препаратах — очень даже. Есть, например, список побочных эффектов, которые с большей вероятностью возникает у одних людей и с меньшей вероятностью у других. Вообще, современная медицина все больше выруливает в сторону более индивидуального подхода к пациентам. Причем не только на уровне «я проанализирую результаты твоих анализов, как следует все посчитаю и сравню», а на уровне генетическом. То есть, глядя на генетический паспорт человека, на состояние этих наследственных информационных блоков, вы уже можете предсказать непереносимость какого-то лекарства, наличие существенных побочных эффектов или, например, то, что этого препарата надо в большей дозе дать. Это все дело будущего.

Пока не очень все это распространено, но постепенно развивается. И когда пройдет лет 20-30, а может, и меньше, это будет обычной историей. Вам будут назначать лекарственный препарат, ориентируясь на ваш генетический статус. История с рыжими — она просто одна из. Но рыжие тоже бывают разные. Есть несколько генов, которые отвечают за обмен меланина, то есть того вещества, которое красит нашу кожу, наши волосы, нашу радужную оболочку глаз. И в зависимости от того, как там идут химические превращения меланина и похожих молекул, в том числе может меняться и болевая чувствительность. Я и сам знаю, и знакомые врачи говорят, что когда к вам приходит ярко-рыжий пациент, нужно быть поосторожнее, потому что у них разброс чувствительности на многие лекарственные препараты выше, чем у среднего пациента. Вы можете что-то ввести, и оно не подействует, а можете ввести — и сразу будет побочный эффект. Не всегда, но тем не менее. Просто с повышенной осторожностью нужно использовать какие-то лекарственные препараты — давать не полную дозу, а сначала только половинку. Все мы разные. Это не только к рыжим относится, к каждому человеку. Каждый человек уникален и достоин уникального подхода ко всем системам, в том числе к системе болевой чувствительности.

Источник