Как чувственно описать постельную сцену

Как писать о сексе. И как о нем не писать

Фрагмент новинки «Альпины Паблишер», пособия «Писать как Толстой» Ричарда Коэна, о самом веселом занятии литератора — попытках примирить романтику с физиологией.

«“Секс”, — провозглашал директор моей школы в начале своих проповедей (а он был священником), — это “шесть” на латыни, и у церкви существует шесть заповедей». После такого вступления он мог уйти в любые дебри, оставив нас гадать, что за шесть заповедей он имел в виду, но одно было бесспорно — ему удавалось завладеть нашим вниманием. Так как секс интересует почти всех (в конце концов, мозг — это самый большой сексуальный орган нашего тела), большинство из нас с удовольствием о нем читают и — как мне подсказывает многолетний опыт отбора рукописей — очень многие жаждут о нем писать.

«Секс, — говорит на сей раз уже не рукоположенный директор, а Айрис Мердок, — сложное, тонкое, вездесущее, загадочное, многоликое явление; секс повсюду».

Эта глава не о порнографии (которая переводится с греческого как «литература о блудницах») и не об эротике, хотя многие хорошие книги содержат порнографические эпизоды и много качественных произведений о сексе являются, помимо прочего, эротическими. Она о том, как секс отображался в художественных текстах, начиная с творений Сэмюэла Ричардсона и заканчивая современными романами с их отсутствием каких-либо запретных тем. А также о том, как писать о сексе в наши дни, — если вообще стоит пытаться это делать.

То, что сцены сексуального характера могут быть необходимы для того, чтобы высветить поставленные в романе проблемы и помочь развитию сюжета, очевидно — роман, вероятно, самая интимная форма искусства, и он приближает сознание читателя настолько близко к персонажу, насколько это только возможно. Но то, как в нем описывалась физическая близость, всегда зависело от цензуры, моды и идефиксов эпохи. Как отметил критик Джордж Стайнер, который свободно говорит на английском, немецком, французском и итальянском, «каждый язык проводит границу своих табу в разных местах. Вещи, о которых на одном языке можно заикнуться только в спальне, на другом языке допустимы едва ли не для публичного употребления, и наоборот. Темп речи тоже в каждом языке свой. Даже ритм дыхания у носителей разных языков не совпадает, а он играет очень важную роль в сексуальных контактах и предварительных ласках». И в литературном отображении секса тоже.

«Сцена секса» может быть для кого-то проводником в чувственный мир героя, для другого — источником ощущения страшной неловкости, а для третьего — просто средством пробудить собственное либидо.

(Известно, что Моника Левински подарила Биллу Клинтону экземпляр откровенного романа Николсона Бейкера «Голос» из соображений, о которых можно только догадываться.)

Так как же быть авторам с этими сценами? Секс задействует все пять наших чувств, поэтому не стоит игнорировать мелкие подробности. Но почти всегда есть смысл избегать детальных описаний или смачных подробностей.

Лауреат Нобелевской премии по литературе г. Мо Янь в одном романе уподобляет женские груди «спелым манго», а Джон Апдайк в «Бразилии» называет член ямсом — оба сравнения оставляют желать лучшего.

На ум приходит высказывание мисс Призм из «Как важно быть серьезным»: «Спелый плод никогда не обманывает надежд. А молодые женщины — это зеленый плод. (Доктор Чезьюбл удивленно поднимает брови.) Я говорю в переносном смысле. Моя метафора почерпнута из садоводческой области…»1 Помню, как в средней школе (то есть нам тогда было лет двенадцать) один мальчик показал мне порядком затасканную книжку Анн и Сержа Голон «Анжелика и король», действие которой разворачивалось при дворе Людовика XIV. Авторы описали груди Анжелики как «сочные круглые яблоки».

Пожалуй, есть что-то общее между женскими грудями и яблоками, или дынями, или персиками, или лимонами, или манго. Но еще больше между ними непохожего.

Зачастую мы можем понять, что заставило автора выбрать конкретную метафору, но нередко ее «оборотная сторона» — то, в чем сопоставленные понятия различны, — делает ее нелепой.

Около двадцати двух лет назад журнал Literary Review учредил «Премию за плохой литературный секс». Ежегодная награда — имя победителя объявлял тогдашний редактор Оберон Bо — доставалась тому, кто в своем романе сотворит худшую постельную сцену, и преследовала цель «привлечь внимание к грубому, безвкусному, зачастую небрежному и избыточному описанию секса в современном романе и воспрепятствовать распространению этого явления». Первым лауреатом стал известный телеведущий и писатель Мелвин Брэгг с его романом «Время танцевать» (A Time to Dance). Он был не рад.

С тех пор в коротких списках номинантов побывала целая плеяда громких имен: Томас Пинчон, Джулиан Барнс, Элис Уокер, Карлос Фуэнтес, Исабель Альенде, Викрам Сет, Джанет Уинтерсон, Иэн Макьюэн («Не за тот предмет потянула. Он издал вопль…»), Салман Рушди, Пол Теру, Том Вулф, Джойс Кэрол Оутс, Стивен Кинг, Габриэль Гарсиа Маркес, Марио Варгас Льоса, Норман Мейлер, Дорис Лессинг, Джеймс Баллард, Иэн Бэнкс, Дэвид Митчелл, Бен Окри и Али Смит (ее протагонист во время оргазма: «Мы были птицей, способной петь Моцарта») — едва ли найдется хоть один крупный современный писатель, который не попался на каком-нибудь пассаже.

Так что же, прав был Александр Bо, сын Оберона и нынешний председатель комитета премии, говоря, что «секс в литературе никогда не удается»?

Каждый декабрь журнал оценивает урожай романов уходящего года — обычно это задание поручается остроумному штатному обозревателю Тому Флемингу. По его словам: «Задача передать на бумаге мощь оргазма так непроста, что попытка ее выполнить заканчивается для многих романов плачевно — напичканным метафорами отчетом с места событий в духе потока сознания». Метафоры не единственное, чем злоупотребляют увлекшиеся писатели, — они нередко ударяются в смешанную с вульгарностью сентиментальность, претенциозное философствование, нагромождение абстрактных существительных, мутную образность, смакование анатомических подробностей, абсурдные сравнения и откровенный эпатаж. Некоторые авторы пишут так, будто никто, кроме них, представления о сексе не имеет, поэтому их задача всех просветить.

Обозревая новинки 2011 г., Сара Лиолл написала в своей статье для The New York Times, что «сексуально активные протагонисты романов сравниваются, помимо прочего, с пробудившимся зверем, громоотводом, диковинной морской тварью и “полночным поездом”.

Они иногда дышат быстро и тяжело, а иногда делают долгие и медленные вдохи; они сопят, вздымаются, массируют, трутся, стискивают, шлепают, кусают, утыкаются, двигаются рывками, впиваются, вторгаются, овладевают, содрогаются, трепещут, вибрируют, разбухают и бьются в конвульсиях». Прочитав этот долгий перечень недоразумений, невозможно не задаться вопросом, почему мы так настойчиво пытаемся писать о сексе, находить для него какие-то характеристики, если наши старания так часто превращаются в посмешище.

В марте 2012 г. мне довелось побывать в редакции Literary Review и просмотреть их файлы. Это был поучительный опыт.

В одном случае пенис «пружинисто» высвобождается из-под белья и торчит, как «ложка в горчичнице» (Дэвид Хаггинс), в другом он описывается как «розоватый дерзкий корнишон» (Исабель Альенде) или как «цилиндрический шток его поршня» (каталонский писатель Ким Монзо).

У Пола Теру там «бьется демонический угорь», а у другого он «плещется… будто в бездонном болоте, полном дохлой рыбы и цветущих желтых лилий» (венгерский автор Петер Надаш). У Кэти Летт в романе «Любовь и верность до гроба» эрегированный член любовника «был такой большой, что я приняла его за какой-то монумент в центре города. Я едва не начала регулировать дорожное движение вокруг него».

Пугающее число писателей, кажется, лишилось способности к самокритике. Вот что пишет Тама Яновиц, расхваленная создательница романа «Пейтон Эмберг»: «Когда они с Викторией занялись любовью, у нее было такое чувство, будто она поедает странное блюдо японской кухни — что-то полуживое, извивающееся на тарелке. Или торопливо заглатывает содержимое прилипшей к скале волосатой ракушки, стараясь опередить скорый прилив». А победитель г. Джайлс Корен получил премию за следующий эпизод из романа «Уинклер» (Winkler): в то время как энергичная героиня пытается ухватить член своего любовника, «который дергался, как душ, брошенный в пустую ванну, она глубоко впилась в его спину ногтями обеих рук, и он пальнул в нее еще три раза, оставив три полосы на ее груди. Как Зорро». В сексе часто есть что-то забавное, но комические постельные сцены могут быть загублены авторским усердием. И Яновиц, и Корен успешные писатели, которые славятся проницательными наблюдениями, но когда им нужно описать физическую близость, они так стремятся сделать это каким-то неординарным образом, что перестают замечать, как их строки выглядят со стороны.

Как заметил Джулиан Барнс в выступлении г., при создании постельных сцен писатели, возможно, испытывают чувство неловкости, боясь, что читатели решат, будто описанный половой акт имел место в жизни самого автора, и полагают, что лучше всего этот страх можно скрыть за юмористическим подходом к делу.

Ежегодная церемония вручения премии Literary Review проводится в историческом заведении In & Out Club в центре Лондона — это большая вечеринка с участием звезд, так что можно понять скрытые мотивы некоторых писателей, которые нарочно включают в свои произведения эпатажные сцены, надеясь попасть в список номинантов. В недавних номинациях присутствовали контакты с собакой, с лобстером, с роботом — и во всех подобных случаях было сложно догадаться, шутит автор или нет. Но вот этот эпизод из романа Тома Вулфа «Голос крови» далек как от эротики, так и от юмора:

«БУМ тзам-м БУМ тзам-м БУМ тзам-м ТОЛЧОК прилип ТОЛЧОК прилип ТОЛЧОК прилип потерся трется об нее СЗАДИ ПРИЛИП там-м ТОЛЧОК вздыбившийся перед его шортов между ее ягодиц ШАРК шарк шарк шарк…»

Слишком многие авторы пишут о сексе так, что получившиеся в итоге любовные сцены кажутся, с одной стороны, неубедительными и обреченными на провал, а с другой — отталкивающе циничными. Уильям Бакли часто вспоминал ужин с Владимиром Набоковым, когда тот сказал ему, что улыбается из-за удачного завершения «О.С. С.» во время дневной работы над книгой.

— Что такое «О.С. С.»? — спросил Бакли.

— Обязательная сцена секса, — объяснил автор «Лолиты».

Похоже, положение дел совсем безрадостное: писатели либо вставляют постельную сцену (неважно, насколько плохо написанную) в надежде увеличить продажи, либо создают подобные эпизоды с огромным старанием — и не добиваются желаемого эффекта. Неудивительно, что в Национальной библиотеке Франции раздел эротической литературы называется L’Enfer — «Ад».

Источник

Как написать постельную сцену? Стесняюсь описывать постельную сцену, а без неё никак! Что делать?

Можно писать не прям все подробно, а заменить. Мне понравилась постельная сцена в одной книги автора оливера грина. Там вроде ничего такого нет, но уже все понятно и написано красиво))

В этот раз Анна не отталкивала Джона, их губы сплелись в поцелуе.
— Прости меня, – шепотом повторял он, не имея сил оторваться от нее.
Его руки устремились на ее талию. Он нежно гладил ее хрупкую спину. Поцелуй был уже не таким робким и аккуратным, как раньше, он был сильным и настойчивым.
Оторвавшись от горячих губ девушки, Джон стал целовать ее щеку, плавно двигаясь к шее. Блаженство любви охватило Анну, ее ноги и руки ослабли, не имея мужества пошевелиться. Она словно жертва, отдавшаяся хищнику на растерзание, не в силах была вырваться из его сильной хватки.
Через мгновение Джон резко остановился и, проведя ладонью по ее рыжим волосам, улыбнулся. Его дыхание было громким и частым. Взглянув Анне в глаза, он видел страх, но любовь в ее сердце преодолевала его.
Джон медленно снял с себя кожаный корсет, оголив торс. Он аккуратно взял руку девушки и приложил ее себе на сердце.
— Оно всегда будет биться для тебя, – прошептал он.
От его груди Анна повела ладонь к его рукам, ощущая их мощь и силу. Его тело горело пламенем, казалось, что об него можно было обжечься. Анна не отрывала своих глаз от его взора, от его улыбки ей становилось тепло и спокойно. Джон снова приблизился к ее губам. Он медленно и плавно стал опускать девушку на землю, ложась поверх нее.
Обхватив его широкую спину руками, Анна полностью доверилась ему, позволяя ему целовать ее там, где он хочет. Счастье переполняло ее, в тот миг она позабыла обо всем. Она думала только о нем, чувствуя его настойчивые поцелуи на своей шее. Вскоре его руки устремились вниз, Джон медленно стал снимать с нее одежду, не отрывая теплых губ от ее хрупкого тела. Когда он снял с нее последний кусок одежды, он почувствовал легкое дрожание в ее коленках.
— Спокойно, – приблизившись к ее губам, произнес он.
От его тела исходил пламенный жар, Анна чувствовала каждый его мускул, все его мышцы были напряжены.
Джон пытался успокоить девушку, одной рукой гладя ее волосы, а другой розовые щеки. Наконец после очередного поцелуя в губы, Джон оторвал свою руку от ее волос и положил на бедро девушки, затем приподнял ее ногу повыше, и тогда она подчинилась ему полностью, отдав себя в его власть. Он повел ее, словно маленькое дитя за руку, на край вселенной, медленно, шаг за шагом, боясь оступиться и причинить ей боль. Два сердца, два тела стали единым целым.
Под ярким лунным светом слышались четкие звуки зверья, жаждущих пищи, но их рев ничуть не испугал Анну, она чувствовала себя в безопасности, как никогда раньше, впервые за всю жизнь. Наслаждаясь теплом своих тел, нежными прикосновениями и сладким запахом любви, они не думали ни о прошлом, ни о будущем, теперь их сердца навсегда связались воедино и стали родными друг для друга.

Источник

Эротические сцены в романах Игоря Тихоненко в бане

6. Лю­бовь
Иг­нат возвращался в по­ме­стье пол­ков­ни­ка, ко­гда уже стем­не­ло. По до­ро­ге на­зад, при­клю­че­ний с ним не бы­ло, дое­хал спо­кой­но. Меч­тая о том, как сей­час ля­жет и от­дох­нет по­сле до­ро­ги, он въе­хал в се­ло. Лю­дей на ули­це уже не бы­ло, все ра­зо­шлись по сво­им до­мам. Про­ехав ми­мо усадь­бы Куль­ба­са, он уже со­брал­ся сво­ра­чи­вать к ха­те де­да Пет­ра. Вдруг уви­дел, что в от­дель­но сто­яв­шей не­боль­шой де­ре­вян­ной по­строй­ке го­рит свет в окош­ке, а из тру­бы на кры­ше ва­лит гус­той бе­лый дым. «Это вер­но, ба­ня, о ко­то­рой го­во­рил ста­рый ка­зак, — по­ду­мал Го­ло­вань, — смот­ри, ста­рик не за­был за­то­пить ее к мо­ему при­ез­ду, как мы до­го­ва­ри­ва­лись. Пой­ду, по­па­рюсь пе­ред сном».
Подъ­е­хав, Иг­нат слез с ко­ня. В пред­бан­ни­ке снял ору­жие, оде­ж­ду и во­шел в па­рил­ку. Гус­той ту­ман за­пол­нял ком­на­ту. Сквозь не­го хо­рун­жий за­ме­тил очер­та­ния че­ло­ве­че­ско­го те­ла, ле­жа­ще­го на лав­ке в про­ти­во­по­лож­ном кон­це ком­на­ты.
— Кто здесь? Сте­пан, это ты? – спро­сил Иг­нат.
Под­няв­шись с лав­ки, к Иг­на­ту по­до­шла об­на­жен­ная жен­щи­на. Он без тру­да уз­нал Ин­гу. Го­ло­вань сто­ял оне­мев­ший, не мог по­ше­ве­лить­ся от не­ожи­дан­но­сти и, толь­ко с жад­но­стью, рас­смат­ри­вал де­вуш­ку.
— Ты все­гда хо­дишь в чу­жие ба­ни без при­гла­ше­ния? – спро­си­ла она.
— Я ошиб­ся, я ду­мал, что это…
Ин­га не да­ла за­кон­чить эту фра­зу, при­крыв ему рот сво­ей ла­до­нью.
— Я, что, не нрав­люсь те­бе?
По­мол­чав ка­кое-то вре­мя, ка­зак про­шеп­тал:
— Нра­вишь­ся, — и не уз­нал свой по­дав­лен­ный го­лос.
Она при­бли­зи­лась к не­му вплот­ную, при­жав­шись всем те­лом. От это­го, лег­кая дрожь про­ни­за­ла его от го­ло­вы до пят. Ее ру­ки лас­ка­ли и гла­ди­ли его грудь, жи­вот и опус­ка­лись ни­же, про­дол­жая неж­но при­ка­сать­ся. Иг­нат об­нял Ин­гу за пле­чи и по­це­ло­вал в гу­бы. Ее язык кос­нул­ся его язы­ка. Вре­мя ос­та­но­ви­лось для них. В го­ло­ве пар­ня все мыс­ли спу­та­лись. Ка­кой-то вяз­кий ту­ман за­пол­нил его соз­на­ние. Он чув­ст­во­вал, что его муж­ская си­ла тре­бу­ет от не­го еще силь­нее ов­ла­деть ею. Де­вуш­ка по­вер­ну­лась к не­му спи­ной. Иг­нат по­чув­ст­во­вал, как ее яго­ди­цы плот­но при­жа­лись к его бед­рам, вы­зы­вая еще боль­шее бла­жен­ст­во сво­им бар­ха­ти­стым при­кос­но­ве­ни­ем. Он про­су­нул свои ру­ки под ее ру­ка­ми и на­чал ос­то­рож­но сжи­мать де­ви­чьи уп­ру­гие гру­ди. Она еле слыш­но по­ста­ны­ва­ла. Об­хва­тив ему бед­ра, она неж­но их гла­ди­ла. По­чув­ст­во­вав, что он хо­чет еще боль­ше ов­ла­деть ею, Ин­га слег­ка на­кло­ни­лась впе­ред, упер­шись в сте­ну ру­ка­ми, и не­мно­го раз­дви­ну­ла строй­ные но­ги. Па­рень опять при­дви­нул­ся к ней, об­хва­тив ее сза­ди за гру­ди, ощу­щая при­кос­но­ве­ние на­бух­ших сос­ков. Мед­лен­но на­чал вхо­дить в нее, де­лая при этом, рав­но­мер­ные дви­же­ния впе­ред и на­зад всем те­лом. При ка­ж­дом дви­же­нии она ти­хо вскри­ки­ва­ла и что-то при­го­ва­ри­ва­ла. Иг­нат ус­лы­шал, что она все вре­мя про­из­но­сит его имя и ка­кие-то сло­ва по-поль­ски. Так про­дол­жа­лось не­сколь­ко ми­нут. У Ин­ги за­кру­жи­лась го­ло­ва, и она по­ти­хонь­ку на­ча­ла опус­кать­ся на ко­ле­ни, и опер­лась ру­ка­ми на пол, со­гнув­ши их в лок­тях. Иг­нат от­пус­тил ее грудь и креп­ко сжал ей яго­ди­цы ру­ка­ми. Она за­хо­те­ла, что­бы он еще силь­нее во­шел в нее, и ши­ре рас­ста­ви­ла но­ги. Па­рень опять на­чал­ся дви­гать­ся впе­ред и на­зад, толь­ко де­лал это бы­ст­рее и глуб­же. Ин­га силь­нее сто­на­ла и гром­че по­вто­ря­ла его имя и ка­кие-то поль­ские сло­ва. Чув­ст­во бла­жен­ст­ва за­пол­ня­ла ее все силь­нее. Так дли­лось не­сколь­ко ми­нут. Вдруг, де­вуш­ка по­чув­ст­во­ва­ла, что в ней, на­рас­та­ет вол­на су­ма­сшед­ше­го удо­воль­ст­вия, от ко­то­ро­го она го­то­ва да­же уме­реть. Внут­ри нее поя­ви­лись лег­кие по­дер­ги­ва­ния, при­но­ся­щие не­ве­ро­ят­ное чув­ст­во сча­стья. Ин­га плот­но сжа­ла бед­ра и ска­за­ла: «Иг­на­туш­ка, зам­ри на ми­нут­ку, по­жа­луй­ста!». Она хо­те­ла про­длить удо­воль­ст­вие. В тот са­мый мо­мент, в нем са­мом, как буд­то что-то взо­рва­лось. Как ран­ней вес­ной, во­да взры­ва­ет лед и стре­ми­тель­ным по­то­ком вы­ры­ва­ет­ся из его пле­на на во­лю. Вме­сте с тем, его ох­ва­ти­ло чув­ст­во раз­ли­ваю­щей­ся не­ги и рас­слаб­ле­ния, со­про­во­ж­даю­щие­ся су­ма­сшед­шим бла­жен­ст­вом.
Ин­га пе­ре­ста­ла сто­нать, и обес­си­лен­ная лег­ла на пол. Иг­нат ос­то­рож­но под­нял ее на ру­ки, при этом ему по­ка­за­лось, что она на­столь­ко лег­кая, что по­дуй сей­час сла­бый ве­те­рок, она точ­но уле­те­ла бы, как пе­рыш­ко. По­дой­дя к лав­ке, он сел, бе­реж­но по­ло­жил ее ря­дом с со­бой так, что го­ло­ва де­вуш­ки лег­ла ему на ко­ле­ни. Ее гла­за бы­ли за­кры­ты, длин­ные рес­ни­цы, опус­тив­шись, дос­та­ва­ли поч­ти до се­ре­ди­ны щек. Иг­нат вздох­нул и опер­ся мо­гу­чей спи­ной о сте­ну. В ок­ру­жаю­щей ти­ши­не бы­ло слыш­но, как стре­ко­чут сверч­ки за ка­мен­кой, а воз­дух на­пол­нен зве­ня­щим без­мол­ви­ем но­чи.
— А по­че­му ты за пол­ков­ни­ка по­шла? – спро­сил Го­ло­вань, на­ру­шая ти­ши­ну.
Ин­га, как буд­то про­сну­лась. От­кры­ла гла­за и, не гля­дя на ка­за­ка, про­го­во­ри­ла:
— Мать ска­за­ла, что я или вый­ду за Куль­ба­са, или пой­ду в мо­на­стырь. Мое­го же­ла­ния ни­кто не спра­ши­вал.
— Ты же не хо­лоп­ка, что­бы под­не­воль­но за­муж ид­ти? – уди­вил­ся он.
— А ты ду­мал, что раз кня­же­ско­го ро­да, то толь­ко по люб­ви идут? – В ее го­ло­се про­зве­не­ли нот­ки от­чая­ния. — Да, мои пред­ки про­ис­хо­дят от Рю­ри­ко­ви­чей и по ве­ре я — пра­во­слав­ная. Отец мой был ру­син, он слу­жил у кня­зя Ост­рож­ско­го. Мне бы­ло две­на­дцать лет, ко­гда он по­гиб в сра­же­нии с тур­ка­ми. Без от­ца бед­ность бы­ст­ро взя­ла нас в свои объ­я­тия. Моя мать очень день­ги лю­бит, мо­жет, по­это­му их у нас и не бы­ло. Не уме­ет она с ни­ми об­ра­щать­ся. Вот и по­лу­чи­лось, что ро­до­ви­тость есть, а бо­гат­ст­ва — нет. Зна­чит, и при­да­но­го то­же нет. Что же мне бы­ло вы­би­рать. На­ши шлях­ти­чи на бед­ных же­нить­ся не хо­тят.
— А по­че­му же ты ко мне…, ну, это…, как ска­зать? – за­пи­на­ясь, пы­тал­ся спро­сить Иг­нат.
— По­че­му я се­бя с то­бой так сра­зу воль­но по­ве­ла? Это ты хо­чешь спро­сить?
— Да, это.
— Хо­чешь — верь, хо­чешь – нет, толь­ко ты очень по­хож на мое­го от­ца. Не бы­ло во всем ми­ре че­ло­ве­ка, ко­то­ро­го я бы так лю­би­ла. Я ду­ма­ла, что и не бу­дет ни­ко­гда. А уви­дев те­бя, сра­зу по­ня­ла, что ты и есть тот че­ло­век, ко­то­ро­го я бу­ду лю­бить всю жизнь. Рань­ше и не по­ве­ри­ла бы, что так мо­жет быть. Толь­ко, как взгля­ну­ла на те­бя пер­вый раз, сра­зу ска­за­ла се­бе: «Мой бу­дет ка­зак!»
— А как же пол­ков­ник, муж твой? Грех это.
— Что-то не очень ты о гре­хе ду­мал рань­ше.
— Я ду­маю, что нет на све­те ка­за­ка, ко­то­рый бы мог, ус­то­ять пе­ред твои­ми ча­ра­ми.
— Ча­ра­ми? Ты еще ска­жи, что я окол­до­ва­ла те­бя, что мо­жет я ведь­ма?
— А я так и ду­мал рань­ше.
— Что зна­чит рань­ше? Что-то я те­бя не по­ни­маю, Иг­нат?
Ин­га вста­ла и на­ча­ла оде­вать­ся. Го­ло­вань ста­рал­ся не смот­реть на нее. Вы­шел в пред­бан­ник, одел­ся и вер­нул­ся. Де­вуш­ка си­де­ла на лав­ке и смот­ре­ла пря­мо пе­ред со­бой, взгляд ее был рас­се­ян­ный. Иг­на­ту по­ка­за­лось, что у нее на гла­зах сле­зы.
— Ла­да моя, зо­рень­ка моя, да ты не оби­жай­ся. По­слу­шай луч­ше, что я те­бе рас­ска­жу.
Иг­нат сел с ней ря­дом, неж­но об­нял ее за пле­чи. Ин­га при­жа­лась к парню и по­ло­жи­ла го­ло­ву ему на грудь. Он по­чув­ст­во­вал, как на­мок­ла ру­баш­ка у не­го от ее слез. Ос­то­рож­но, по­гла­жи­вая де­вуш­ку по спи­не, Го­ло­вань на­чал рас­ска­зы­вать ей всю ис­то­рию сво­их при­клю­че­ний, на­чи­ная с то­го, как он по­лу­чил за­да­ние от ко­ше­во­го и до то­го, что ему рас­ска­зал зна­харь. Ин­га пе­ре­ста­ла пла­кать и вни­ма­тель­но его слу­ша­ла. Ко­гда он за­мол­чал, она не­ожи­дан­но ска­за­ла:
— Я, ка­жет­ся, знаю, кто ведь­ма.
— Как это зна­ешь? Го­во­ри, по­жа­луй­ста, не мол­чи.
— По при­ез­ду в име­ние в этот же день был пир в честь на­шей свадь­бы, во вре­мя ко­то­ро­го я пе­ре­да­ла же­не сот­ни­ка Явор­но­го по­сыл­ку от ее быв­ше­го опе­ку­на кня­зя Ост­рож­ско­го. Он дал ее мне и при­ка­зал пе­ре­дать Ма­ры­ле, так зо­вут мою зем­ляч­ку. Про­сил от­дать без сви­де­те­лей.
— А что бы­ло в по­сыл­ке?
— Обыч­ный па­кет, ка­кие-то без­де­луш­ки и пись­мо, скре­п­лен­ное пе­ча­тью кня­зя. По­сла­ние она спря­та­ла, при мне чи­тать не ста­ла. А че­рез день она вме­сте с му­жем зая­ви­лась к нам в гос­ти, и ни на шаг не от­хо­ди­ла от Куль­ба­са, я да­же рев­но­вать ста­ла. Наут­ро пол­ков­ни­ку ста­ло пло­хо. А са­мое глав­ное, я ви­де­ла у Ма­ры­ли на ла­до­ни шрам от по­ре­за.
Не­при­ят­ный хо­ло­док про­бе­жал по спи­не Иг­на­та:
— Да, ну и де­ла. Во­ис­ти­ну, не­ис­по­ве­ди­мы пу­ти Гос­под­ни. Я и пред­по­ло­жить не мог, что имен­но ты по­мо­жешь мне ведь­му най­ти. Уж не знал, что и де­лать. Но ведь­ма са­ма по се­бе нам ма­ло, чем по­мо­жет. Зна­харь ска­зал, что, толь­ко убив упы­ря, мы смо­жем снять с пол­ков­ни­ка про­кля­тие. Ну, мо­ги­лу, до­пус­тим, его най­дем. А как его от­ту­да вы­ма­нить? Ина­че его ду­шу не вер­нешь Гос­по­ду.
— А ес­ли ведь­му за­ста­вить сно­ва вы­звать упы­ря?
— Как же ты ее за­ста­вишь? Раз­ве толь­ко по­про­сишь об этом?
— Пе­ре­стань, Иг­на­туш­ка. А луч­ше слу­шай. Я при­ду к ней в гос­ти и сов­ру, что пол­ков­ник вы­здо­рав­ли­ва­ет, мол,ему луч­ше ста­ло. А так, как по все­му вид­но, ей обя­за­тель­но нуж­но его со све­ту изве­сти, то она и пой­дет вы­зы­вать упы­ря, а мы за ней и про­сле­дим. Не до­ма же она его при­ни­ма­ет?
— Что, зна­чит, мы про­сле­дим?
— Я с то­бой пой­ду.
— Э, нет. Ни­ку­да ты не пой­дешь.
— Я но­чью ви­жу, как днем. Ме­ня в дет­ст­ве кош­кой драз­ни­ли. За­ме­тил, ка­кие гла­за у ме­ня?
— Я не толь­ко твои гла­за за­ме­тил. По­то­му-то с то­бой и ока­зал­ся.
— Ну, сла­ва Бо­гу, вот ты и при­знал­ся мне в люб­ви, на­ко­нец-то.
— Хо­ро­шо. Де­лай все, как за­ду­ма­ла. А на­счет то­го, что пой­дем вме­сте про­сле­дим, я еще бу­ду ду­мать. Ну, все, по­ра ид­ти те­бе до­мой, а то ско­ро уже пе­ту­хи про­по­ют. По­сле то­го как по­ви­да­ешь­ся с ведь­мой, сра­зу же дай мне знать. А у ме­ня зав­тра бу­дет, чем за­нять­ся.
Они вме­сте вы­шли на ули­цу. Ночь вы­да­лась пас­мур­ная. Чер­ная те­мень за­пол­ни­ла все во­круг. Иг­нат об­нял Ин­гу и по­це­ло­вал. Они рас­ста­лись. Она по­шла до­мой, а ка­зак сел на ко­ня и по­ехал к ха­те де­да Пет­ра

Источник