Почему я не хочу заводить домашнее животное. И ребенку не заведу
В детстве у нас всегда были домашние животные. Сначала хомяки, потом попугайчики, потом немецкая овчарка, а потом лабрадор. В детстве мне казалось, что обязательно должно быть какое-то животное в доме, это казалось абсолютно правильным и логичным.
Причем кошки мне никогда не нравились. Я искренне пыталась понять, что такого в этих плюшевых комочках такого, из-за чего надо терпеть их выкрутасы. Одно время у меня жили две чужие кошки, так вот кроме раздражения они у меня почти никаких чувств не вызывали. А еще они постоянно сидели на моих свежепостиранных вещах и бесили меня.
В общем, мое отношение к кошкам я в шутку описывала так:
Вы не любите кошек? Да вы просто не умеете их готовить! (с)
Однако с течением времени я поменяла отношение и к собакам. Произошло это следующим образом:
Я начала вспоминать и анализировать свои ощущения, связанные с собаками, когда мы с мужем стали жить вместе. У любой пары в какой-то момент возникает вопрос, а не завести ли пушистого друга? Или вот ребенок — не завести ли питомца ему? Чтобы учился заботе.
Но каждый раз при таком обсуждении в моих глазах вставала картина: январь, утро, на улице около минус двадцати, и я гуляю с нашим лабрадором. Я не выспалась и очень хочу кушать, но надо дождаться, пока собака сделает все свои дела. Я не хочу спускать его с поводка, так как это точно удлинит гуляние еще минут на 20, а мне надо ехать на пары. собаке скучно, он пытается нырнуть то в кусты, то побежать за другой собакой. Поводок натягивается, я прихожу в бешенство и тяну пса обратно. Радости от прогулки нет ни у кого.
Лабрадора подарили моим родителям, когда мне было лет двадцать, и сейчас он уже умер. До этого он несколько лет болел, и мне было безумно жалко мою маму-пенсионерку, которая ухаживала за ним, обливаясь слезами каждый раз, когда он прихрамывал или ему назначали очередную серию уколов. Поначалу мне нравилось с ним играть, но с шествием времени откровенно раздражало, что я не сплю и должна нести ответственность за существо, которое мне навязали и я не выбрала сама.
Именно здесь кроется моя неприязнь к домашним животным. Я не чувствую потребности в домашнем животном и не понимаю, как получать удовольствие от общения с ним. Осознанно относясь к этому вопросу, я не могу понять, как это. Поэтому собственно и не завожу никакое животное — нет эмоций, никаких. Плюс у мужа аллергия на шерсть, поэтому между собой мы вопрос решили.
С ребенком будет сложнее. Я готова согласиться на собаку или кошку при условии:
- малыш подойдет к выбору осознанно. Это значит, что перед тем, как завести, скажем, собаку, мы проведем с ним эксперимент, когда он будет каждый день вставать в 7 утра и как бы идти гулять с собакой.
Зачем мне это? Потому что я возненавижу гулять с собакой малыша точно так же, как возненавидела с лабрадором десять лет назад. И либо сын будет гулять и заниматься собакой сам, либо у нас не будет собаки.
А вы как относитесь к вопросу домашних животных? Любые обсуждения в уважительной форме приветствуются.
Источник
Психолог назвал тайные причины любви людей к животным
Фото © «Московская газета»/Алёна Черепкова
А также рассказал, почему некоторые любят животных больше, чем людей
Если бы кто-то задался целью провести исследование о том, кто популярнее в соцсетях – политики или котики – то последние, не исключено, одержали бы победу. Ведь любовь к домашним питомцам – «общее место» для всех: патриотов и либералов, критиков власти и лоялистов, сильных независимых женщин и сторонников патриархального уклада жизни. Но как объяснить, на первый взгляд, иррациональную привязанность людей к животным? Об этом мы беседуем с клиническим психологом, основателем школы психологического боя «Валаал» Валерием Ивановским.
— Валерий Валерьевич, исторически симбиоз человека и тех же кошек и собак объяснялся практическими соображениями. Кошки, например, истребляли грызунов, собаки помогали на охоте, охраняли жилище – и за это те и другие получали кров и заботу. Сейчас утилитарный функционал упомянутых зверей чаще всего неактуален, но, тем не менее, миллионы людей содержат их в качестве животных-компаньонов. То есть, просто для получения позитивных эмоций от общения с питомцами. Но раз практический смысл этого симбиоза давно утрачен, в чем психологическая причина такой привязанности?
— Я вижу как минимум три вероятных причины этого явления. Первая заключается в том, что человек, обретя в процессе эволюции сознание, был, образно выражаясь, изгнан из рая – из рая неведения, когда он был един с природой и являлся, по сути, ее частью. Но с того момента, когда человек начал осознавать себя, мыслить, когда между ним и природой возникло удивительное явление – речь, он получил возможность (и потребность) сигнифицировать, опредмечивать предметы и явления окружающего мира. И, думаю, домашние животные в определенном смысле могут быть для человека символом того самого утраченного рая единения с природой.
— В Древнем Египте, как известно, почитали кошек. Существовал культ богини Баст, которая изображалась в виде кошки или женщины с кошачьей головой. Обожествляли кошачьих и в других культурах. Разве можно в данном случае говорить о тоске по единению с природой?
— В ответе на ваш вопрос кроется вторая возможная причина современного отношения людей к животным, в частности, к кошкам. Как мы уже говорили, приобретя сознание, человек начал постигать мир и взаимодействовать с ним при помощи речи, которая, собственно, не только опредмечивает объекты и явления, но и категоризирует их. И кошка в этих категориях стала мощнейшим символом из-за тех свойств, которыми человек ее наделил. Каковы кошки в сознании миллионов людей? Это сильные, грациозные, благородные, независимые, уверенные в себе животные. С одной стороны, они бесконечно мягкие и податливые, с другой – способные постоять за себя. Одним словом, идеал, к которому нужно стремиться.
Миром правят символы; и кошки впитали в себя многие из них. Причем эти символы универсальны, они имеют одинаковое прочтение во многих культурах. Отсюда и любовь к кошкам, которую, кстати говоря, можно рассматривать как определенную потребность. То есть, если человеку не хватает независимости, уверенности в себе и других качеств, которых в избытке у кошки – он как будто бы «добирает» их через кошачий символизм.
Третья причина любви людей к животным, вытекающая из первых двух, состоит в том, что привязанность к домашним питомцам общая для жителей разных стран, людей различных религиозных и политических взглядов. Когда в тех же социальных сетях потенциально конфликтной может быть любая тема – от оценки работы власти до восприятия произведений искусства – посты с условными котиками, с одной стороны, являются неким объединяющим символом, а другой – сигналом «я пришел с миром, я мягкий и пушистый». Тем самым человек пытается защитить себя от возможных нападок. Однако в определенных случаях за фасадом этой «мимимишности» может скрываться неуверенность в себе.
— Если кошки ассоциируются с грациозностью и независимостью, то собаки – с дружбой, преданностью хозяину, защитой. Архетипически предназначение собаки – быть стражем хозяина и его семьи. То есть, кошки и собаки – разные, и часто люди, предпочитающие одних, недолюбливают других. Можно ли по этому признаку судить о неких психологических особенностях «собачников» и «кошатников»?
— Конечно. Привязанность к тем или иным животным имплицитно намекает на то, что человек пытается компенсировать якобы существующий у него недостаток: неуверенность в себе, зависимость от чужого мнения – и так далее. В этом плане кошки и собаки – мощнейшие символы, которые могут многое сказать о своих почитателях. Отношение к ним можно уподобить проективным тестам, когда человеку предъявляется некий абстрактный символ, как правило, визуальный. И человек в зависимости от своей эмоционально окрашенной психологической продукции наделяет предъявленный символ теми или иными свойствами.
Сразу оговорюсь: любая ситуация должна рассматриваться в комплексе, и сам по себе факт, что человек постит в соцсетях фотографии милых животных, не говорит ровно ни о чем. Однако в ряде случаев, в совокупности с другими факторами, можно предполагать: если у человека присутствует «кошачий» символизм, то у него могут быть проблемы с самоидентификацией, уверенностью в себе, что он конформен – то есть, подвержен влиянию извне, реальному или мнимому. «Собачий» символизм может свидетельствовать о недостатке внутренней силы, здоровой агрессии для защиты себя и своей индивидуальности. То есть, за счет «звериной» символики индивидуум пытается «добрать» недостающей ему психической энергии и реадаптировать свои особенности к окружающей среде.
— Может ли человек за счет общения с домашними животными компенсировать недостаток социального взаимодействия?
— Конечно. Во-первых, это достигается за счет непосредственного взаимодействия с питомцами: недаром все большую популярность в мире обретает пет-терапия – лечение через общение с домашними животными. Во-вторых, это может быть все тот же животный символизм, например, многочисленные посты с изображением милых кошечек и собачек. То есть, символ со всеми присущими ему свойствами является мотиватором, определяющим поведение человека; он дает ему необходимую энергию, социализирует его. По сути, это явление того же порядка, что и ношение талисманов. Неважно ведь, что именно станет талисманом: ветка, перо, медальон, картинка или произнесенное (написанное) слово. Важно смысловое наполнение талисмана: с его помощью человек настраивает определенным образом свою нервную систему.
— Каков механизм действия пет-терапии? Проще говоря, почему она работает?
— Есть разные виды пет-терапии: лечение с помощью кошек, собак, лошадей, дельфинов. Каждый из них имеет свои особенности и показания, поэтому и механизм воздействия стоило бы рассматривать в каждом конкретном случае.
Если же говорить в общем, то дезадаптационные процессы и патологические реакции, как правило, возникают из-за обилия разнонаправленных внешних раздражений, в том числе и социальных. Происходит перегрузка нервной системы; то есть, она получает больше сигналов, чем в состоянии «переварить».
Когда человек взаимодействует с животным, то, с одной стороны, он сосредотачивается на одном действии, при этом влияние других раздражителей воспринимается слабее. С другой стороны, думаю, общение с животными – это всегда акт единения с природой. То есть, в итоге мы получаем момент крайней осознанности и концентрации; плюс к этому, метафизически человек возвращается в тот самый первобытный рай, из которого был «изгнан» с появлением сознания.
На практике же, как считают эксперты, пет-терапия способствует уменьшению тревожности, укреплению иммунитета, позитивно влияет на нервную систему. Стабилизируются эмоции, человек начинает чувствовать себя увереннее.
— Не поэтому ли некоторые любят животных больше, чем людей?
— Предполагаю, именно поэтому. Взаимодействие с человеком – это, образно говоря, всегда хождение по минному полю. Мы с вами не раз говорили о том, что человек в своих действиях полимотивирован; то есть, на его поведение в один и тот же момент могут оказывать влияние совершенно разные, порой противоречащие друг другу мотивы. Поэтому трудно предсказать реакцию человека в определенных обстоятельствах: она может быть сюрпризом, причем не всегда приятным.
Животные, в отличие от человека, более предсказуемы: они если злятся – то злятся, если ластятся – то ластятся. Их любовь безусловна, чтобы ее заслужить, нужно просто ухаживать за питомцами и по-доброму к ним относиться.
— Еще один интересный момент: люди нередко антропоморфизируют своих питомцев, наделяя их чисто человеческими качествами и мотивациями. Почему?
-— Это может быть связано с тем, что у людей и животных общий прародитель: я говорю о том времени, когда в так называемом биологическом бульоне возникла первая простейшая клетка, с которой, собственно, и началась история жизни на нашей планете.
Животные, конечно, не имеют такого сознания, как у человека, венцом которого считаются высшие психические функции: восприятие, воображение, память, мышление и речь. Да, интеллект есть и у животных: они способны к обучению и общению. Однако у них нет речи в человеческом понимании – их системы коммуникации (так называемый язык сигналов) имеют ситуационный характер, они не означивают предметы и явления, а служат исключительно для удовлетворения базовых биологических потребностей. Поэтому животные априорно не могут реагировать на мир так, как реагируем мы, и попытки наделять их человеческими свойствами ошибочны.
Впрочем, и люди еще порядка 50 тысяч лет назад были бессознательными существами. Эволюция наделила нас сознанием, речью, появилось общество, и человек в итоге стал тем, кем он является сейчас. Я думаю, нельзя исключать, что многие животные, например, кошки, собаки, лошади, приматы, могут в процессе эволюции при определенных условиях обрести сознание. Очень интересные опыты в свое время были проведены на обезьянах: как только им привили язык условных жестов, они очень сильно продвинулись в своем взаимодействии с окружающей средой, стали продуктивно общаться с людьми.
— Существует ли грань между нормой и патологией в вопросе привязанности к домашним питомцам?
— Грань в данном случае, как и любых вопросах, связанных с психикой, весьма условна, и уж точно здесь не может быть какой-то количественной нормы. Если человек социализирован, живет в гармонии с внешним миром и самим собой, то вид и количество домашних животных у него – исключительно дело личных предпочтений. Но когда индивидуум отказывается от контактов с социумом или ограничивает их, предпочитая людям домашних питомцев, когда любовь к ним становится навязчивой идеей, и через общение с животными он компенсирует некие личностные проблемы – это уже, полагаю, повод задуматься о консультации с психологом.
Источник
Есть ли у животных чувства? Что говорит наука
На вопрос о чувствах животных без запинки положительно ответит любой, у кого есть питомец: нам не надо доказывать, что собака грустит, когда нас нет рядом, морская свинка радуется возвращению хозяина, а кошка приходит помурлыкать на колени, когда нам грустно. Ученые же не так уверены в том, что звери способны переживать, и это понятно: в лабораториях животные служат науке чем-то вроде расходных материалов, помогая искать лечение для человеческих болезней. На самом деле споры о том, есть ли у животных чувства, сравнимые с нашими, ведутся не одно десятилетие. Научный обозреватель Vox Брайан Резник резюмируетрезультаты исследований на эту тему.
Когда в 2011 году нейробиолог Пегги Мейсон из Чикагского университета опубликовала работу об эмпатии у крыс, она стала прорывом и заставила ученого сменить область исследований. В своей публикации Мейсон показала, что если одну крысу посадить в клетку и позволить другой бегать поблизости, то «свободная» крыса находит способ открыть дверцу и освободить сородича. Более того, она сделает это, даже если ей предложить вкусное угощение: сначала выручит товарища-крысу, а затем обе разделят десерт. Из результатов эксперимента следовало: если крысы способны на такие формы эмпатии, значит, это может быть распространенной или даже общей чертой у всех млекопитающих, а не только у людей, как мы привыкли полагать.
Выводы Мейсон, разумеется, тут же столкнулись с критикой. Биолог из Оксфордского университета Алехандро Касельник провел ответное исследование, в котором продемонстрировал, что даже муравьи вызволяют своих из заточения в некоторых ситуациях, а ведь у муравьев нет мозга в обычном для млекопитающих смысле слова. По мнению Касельника, говоря об эмпатии у крыс, ученые наделяют их чувствами и эмоциями, которые испытывают сами. Испытывает ли крыса эмоции, выручая товарку, мы не знаем.
Психолог из Американского университета в Вашингтоне Алан Силберберг также уверяет, что Мейсон увидела в своем эксперименте больше, чем должна была. По его мнению, крыса открывала задвижку из эгоистичных соображений, а не ради комфорта другого существа, – просто ей хотелось получить товарища по играм. Силберберг показал, что когда в похожем эксперименте животные не могут играть вместе после вызволения из заточения, интерес крысы-спасателя к сородичу заметно ослабевал. Кроме того, крыса, умеющая жать на кнопку, открывавшую дверцу, будет делать это, даже если это не приводит к освобождению другого животного.
Поток критики, обрушившийся на нейробиолога, не означает, что в ее работу закралась ошибка. Но он подчеркивает главную трудность, с которой сталкиваются все, кто исследует поведение животных: интерпретировать их поступки мы можем как угодно, но с достоверностью установить, что же стоит за ними, практически невозможно. Никто не может усадить крысу на диван и поговорить с ней о ее чувствах.
Исследования, пытающиеся определить, способны ли животные сопереживать, ведутся уже более полувека. В 1959 году нейробиолог из Университета Брауна (США) Рассел Чёрч выяснил, что крыса, обученная жать на кнопку, чтобы получить лакомство, не будет делать этого, если нажатие приводит к тому, что животное в соседней клетке получает удар электрическим током. Тремя годами позже исследователи Джордж Райс и Присцилла Гэйнер провели другой не слишком добрый эксперимент. Одну крысу заключили в «сбрую» и подвесили над полом клетки; боль, причиняемая таким положением, заставляла животное пищать. Другая крыса находилась в соседней клетке вместе с рычагом, который мог опустить страдающую крысу на землю. Согласно публикации, свободные крысы действительно жали на рычаг, чтобы вызволить соплеменниц из их неудобной тюрьмы. Это привело авторов работы к заключению, что поведение животных «могло соответствовать альтруизму».
Как и в случае с Пегги Мейсон, такие выводы подвергались критике современников. Так, в одной из статей, опубликованных в качестве ответа Райсу и Гэйнер, указывалось, что крысы будут жать на рычаг, чтобы вызволить что угодно, что издает неприятные звуки, в том числе неодушевленный предмет. При этом чем противнее звук, тем больше стараются животные, – беспрерывный белый шум заставлял крыс действовать активнее, чем запись писка их товарок. Следовательно, говорили ученые, нельзя считать поведение крыс эмпатией – они просто хотели прекратить звуки.
Тем не менее исследования продолжались, и в 1964 году ученые выяснили, что «большинство макак-резусов предпочтут страдать от голода вместо того, чтобы получить еду, если для этого нужно дать разряд током сородичу». Исследование также отмечало, что животные склонны к большему «самопожертвованию» – именно так квалифицировали их поведение, – если это убережет от страданий знакомых им особей. Эти находки также не смогли убедить научное сообщество в том, что животные способны к эмпатии, пишет Резник: в науке царил бихевиоризм, и любые проявления в поведении зверей биологи объясняли ответом на те или иные стимулы – поощрение, наказание, конкуренция и так далее, но только не эмоциями. Так было до начала 2000-х годов.
В начале двухтысячных генетик из Университета Макгилла (Канада) Джеффри Могил анализировал данные из тысяч экспериментов по определению болевого порога у мышей – это нужно для разработки препаратов для пациентов с хроническими болями. Порог искали так: сковывали грызуна, чтобы он не мог убежать, опускали его хвост в горячую (49°С) воду и засекали время, когда животное выдернет хвост из воды. В результатах опытов Могил заметил странность: оказалось, что у каждой следующей мыши время, которое она соглашалась терпеть дискомфорт, уменьшалось. Ученый заключил, что причина такого последовательного понижения болевого порога в том, что мыши каким-то образом передавали соплеменникам информацию об испытанной ими боли (вынутое из горячей воды животное сажали в общую клетку, из которой и брали следующего подопытного). Это подтвердили последующие эксперименты: выяснилось, во-первых, что эффект снижения болевого порога теряется, если прошедших испытание животных сажать в отдельную клетку, а во-вторых, что мыши будут острее чувствовать стресс, если окружены сородичами, которым тоже больно, причем стресс больше, если мыши ранее были «знакомы».
Макгилл опубликовал описание своих находок в журнале Science, и оно стало первым свидетельством того, что какие-то животные, помимо приматов, могут испытывать так называемое «эмоциональное заражение» – чувство-предшественник эмпатии. Еще один эксперимент канадца тем более можно расценивать как доказательство эмпатии – в нем Макгилл показал, что если заставить одну мышь страдать (подопытным вводили препарат, вызывающий боли в животе), то знакомые с ней мыши будут «навещать» больного, даже если это не сулит им никаких бонусов. При этом любопытно, что таким поведением отличались самки животных, но не самцы.
Ни один из ученых, с которыми общался журналист Vox, не пытался утверждать, что животные способны на «когнитивную эмпатию» – высшую форму сопереживания, при которой человек думает о чувствах других и настраивает в зависимости от них собственное поведение («хочет ли тот, кому больно, чтобы я подошел и утешил его?»). Однако многие исследователи утверждают, что звери вполне могут испытывать менее сложные формы эмпатии.
Эксперименты нейробиологов из Университета Эмори (США) показали, что желтобрюхие полевки (эти зверьки отличаются моногамией, то есть формируют довольно прочные пары в рамках своего сообщества) очень хорошо чувствуют стресс своих сородичей и даже пытаются утешать друг друга. Если одна полевка пережила неприятный опыт, гормоны стресса повышаются не только у нее, но у обоих особей пары. Кроме того, если один из партнеров напуган, второй придет и будет облизывать его, чтобы успокоить, – шаг, на который полевки не идут ради других соплеменников. По мнению исследователей, таким отношениям между полевками способствует окситоцин – гормон, который, как считается, у людей упрощает социальное взаимодействие, заставляя мозг обращать больше внимания на партнера. Нарушения в работе контролирующих окситоцин генов у человека приводят к трудностям в общении, а назальное введение препарата с этим гормоном помогаетаутистам поддерживать зрительный контакт.
Наконец – это менее удивительно, но все же – приматы тоже проявляют чувства, похожие на человеческие. Известный голландский приматолог Франс де Валь, собравший данные о трех тысячах драках между шимпанзе,описал, как обезьяны утешают соплеменников, проигравших в стычке. Особенно заметно такое поведение у родственников.
По мнению некоторых ученых, все это свидетельство того, что мы не такие уж особенные в своих чувствах, как думали прежде. Не то чтобы животные устроены так же, как люди, – просто мы похожи на животных. Де Валь утверждает, что игнорировать проявления эмпатии у других млекопитающих ошибочно: в конце концов, если это чувство так распространено среди людей, оно должно иметь эволюционные предпосылки, а значит, вполне может в менее сложных формах иметься у менее сложных существ. Сложно себе представить, что настолько универсальная для нас черта, как эмпатия, появилась вдруг из ниоткуда на этапе разделения ветвей человека и обезьяны.
Источник