Гусарские дай волю чувствам

Гусарские дай волю чувствам

ДАЙ ВОЛЮ ЧУВСТВАМ

Когда женская чувственность побеждает разум, а граница между служебными и личными отношениями становится все прозрачней, нужно делать выбор. Рискованная, захватывающая ситуация! В такую-то ситуацию и попала Эбби, когда влюбилась в своего босса.

— Никаких поцелуев, Ник.

Эбби Риджвей прохаживалась вдоль стены, уставленной телевизорами, которые показывали одну и ту же воскресную футбольную игру.

— Брось, Эбби. Что плохого в одном невинном поцелуе?

Она резко остановилась и повернулась. В свете ламп, а может, от мерцания работающих приемников статный Ник Марчетти казался гигантом по сравнению с невысокой, изящной девушкой. Он был ее боссом, к тому же хорошим другом, идеалом предприимчивого мужчины, с которым она стремилась поддерживать только деловые отношения.

Находясь на безопасном расстоянии, Эбби теперь смотрела ему в глаза.

— Я не собираюсь разговаривать на эту тему, отрезала она. — Твои уловки больше не пройдут, и точка!

— Может быть, — протянула девушка. — Но раз уж ты уговорил меня устроить вечеринку в честь шестнадцатилетия моей сестры, так позволь мне хотя бы решить, как лучше все организовать и от чего сразу стоит отказаться.

— Хорошо. Но предупреждаю: мужчина всегда мечтает о том, чего у него нет.

— Неужели подобное говоришь ты? У тебя же все есть! Ты хоть помнишь, когда тебе последний раз в чем-то отказывали?

Эбби и не догадывалась, что карие глаза за короткое мгновение могут превратиться в черные, но, глядя сейчас на Ника, убедилась в этом. Кроме того, ее поразило, что Марчетти вмиг стал каким-то напряженным. Его прямой красивый нос, густые ровные брови, все его лицо с характерными мужскими чертами сделалось вдруг непроницаемым. Девушка гадала, какую невидимую кнопочку она нечаянно нащупала и как снова на нее нажать. Желание было довольно жестоким, но иногда в присутствии Ника девушку неудержимо тянуло как-нибудь зацепить его. Он всегда выглядел таким спокойным и хладнокровным, что, когда представлялась хоть малейшая возможность, у Эбби не хватало сил сдержаться и не подшутить над ним. Ведь у парня было все красота, мозги, великолепно скроенная фигура, а денег столько, что он не знал, куда их девать, поэтому любая подковырка, опускавшая его с небес на землю, казалась Эбби вполне справедливой.

Однако разговор продолжался.

— Дело не во мне, Эбби, а в Саре. Шестнадцать лет бывает только раз в жизни. Это событие, которое стоит отметить, — вкрадчиво произнес Ник, аккуратно подводя собеседницу к главному. — Действительно, это Сара попросила меня уломать тебя организовать вечеринку, но я ведь знаю: и ты хочешь подарить сестренке что-нибудь незабываемое.

Да, за пять лет их знакомства Эбби поняла, что Ника Марчетти можно назвать настоящим профессионалом по части уговоров и словесных маневров.

— Хорошо. Но за Сару ведь отвечаю я. Только я ее защитница. Наши родители были довольно раскованными людьми, и будь они живы, возможно, и согласились бы с твоими доводами, что эта развратная игра в бутылочку неизбежная часть всех вечеринок у подростков. Но я не согласна.

— У тебя на это есть все основания. Не секрет, что многие юноши, у которых кипит кровь и играют гормоны, часто западают на девушек постарше, он нежно потрепал ее за нос, — таких как ты, например, относящихся весьма отрицательно к легкомысленным играм.

— Знаешь, называй меня сумасшедшей занудой, — качая головой, ответила Эбби, — но от разных игр с поцелуями могут появиться лишние неприятности. И меня это очень беспокоит, потому что за детей на вечеринке буду отвечать я.

— Всегда готов помочь, — отчеканил Ник, небрежно засунув руки в карманы брюк. От этого элегантного движения его до неприличия дорогой пиджак распахнулся, приоткрыв не менее шикарную белоснежную рубашку, под которой хорошо угадывались линии рельефного мужского торса.

— Конечно, — смешавшись, пробормотала Эбби. — Но ты как-то странно одет для воскресенья. Я думала, ты сегодня отдыхаешь. Неужели тебе сейчас на работу? А может, на свидание?

— И то и другое, — ответил он.

Кстати, Ник Марчетти был отчаянным трудоголиком. Он не являлся ее прямым начальником, перед которым девушка была обязана отчитываться каждый день, однако он был главой корпорации Марчетти, где ресторанчики, которыми заведовала Эбби, считали маленьким, но приличным довеском к огромной индустриальной сети.

Девушка посмотрела в сторону выключенного широкоэкранного телевизора, служившего сейчас хорошим зеркалом. Разглаживая рукой складки своего немного смявшегося костюма, она с удовольствием напомнила себе, что у нее сейчас обеденный перерыв. Расчесав свои светлые волосы и заправив их в маленький пучок, Эбби повернулась и встретилась взглядом с Ником.

— Я не знала, что у тебя есть планы на этот вечер. Ты что-то хотел, когда зашел в ресторан?

На мгновение задумавшись, Ник потряс головой.

— Да нет. Появился здесь просто так.

— Ну, — кивнула девушка, — тогда мне повезло. Да еще у тебя нашлось время пройтись со мной по магазинам. Но обеденный перерыв кончается мне пора возвращаться на работу, так что давай поговорим об играх на вечеринке как-нибудь в следующий раз. Сейчас мне нужен другой совет. У меня голова идет кругом от всей этой техники. Мне нужна твоя помощь.

— Ну, все! Меня оскорбили, жестоко унизили, почти что выкинули на помойку. — Его голос переполняли нотки обиды. Господи, каким же он был притворщиком.

— Ты все это к чему?

— Спрашиваешь о железках, но не хочешь знать, что я думаю о подростках. — Из его груди вырвался театральный душераздирающий стон. — Ах! Меня просто используют.

Она хотела рассмеяться, даже ударить его по плечу, попросить заткнуться, но посчитала, что это будет чересчур фамильярно. Да, Ник с легкостью создавал вокруг себя дружескую атмосферу и держался по-свойски. Но у Эбби было железное правило — знай свое место. Другими словами ни при каких обстоятельствах не поступайся своими принципами, но и не переходи границы дозволенного. Только, общаясь с Ником, она никогда не знала точно, где проходит тонкая грань между можно и нельзя.

Источник

Гусарские дай волю чувствам

Дай волю чувствам

Мы как раз спустились к подножию гор, когда я почувствовал его. Запах. Тот запах, который невозможно спутать ни с каким другим. Тот, который почувствовав один раз, запомнишь на всю жизнь. Так пахнет твоя пара. Та, которая лучше всего подходит именно тебе. Та, которую примет твой зверь и будет оберегать до конца жизни. Та, которая может родить тебе сильного малыша. И сейчас у нее именно тот период, когда она может зачать.

Вот только, что медведица делает на территории рысей? Этот вопрос задавала человеческая сущность. Внутренний же зверь требовал немедленно отправиться за своей самкой и пометить ее. Ведь сладковатый запах течки молодой медведицы готовой к оплодотворению, разносится на многие километры вокруг и его чувствуют не только члены моей семьи, которые вместе со мной пришли отвоевать кусок территории горного кряжа так необходимый для нашего рода, но и все оборотни вокруг.

Медведи, в отличие от других видов оборотней, живут не стаями, а семьями по десять — пятнадцать особей, а то и меньше. Но времена меняются и если мы хотим выжить, нам так же надо что-то менять в своей жизни. Медведи крупные животные и нам на одну особь, для выгула своего зверя и охоты, необходима территория гораздо больше размером, чем требуется, тем же волкам. Последние, могут, обернувшись, спокойно побегать в ближайшем лесочке и погонять кроликов. С медведем такой фокус не пройдет. Но выгул зверя это одно, а возможность защитить свои земли от посягательств чужих стай — это другое. Да. Мы значительно крупнее волков и рысей, про лисов я, вообще, молчу. Да. Каждый из нас может справиться с несколькими сильными противниками. Но, стаи наших соседей насчитывают более сотни особей. При всем желании, против такого количества соперников нам не устоять. Про человеческие поселения я даже говорить не буду. Поэтому, чтобы не выживать, а нормально жить, моя семья решила изменить традициям медведей. В течение нескольких поколений молодые пары не уходили с родительской территории. Мы построили свое поселение и жили все вместе. У нас не было альфы в понимании других стай. Все же мы семья, и так или иначе, родственники друг для друга. Поэтому у нас выбирался глава. Это могла быть как самка, так и самец и не обязательно самый сильный член семьи. Скорее, всеми уважаемый и самый опытный. Тот который может наилучшим способом защитить род. Его, или ее, выбирали на общесемейном собрании открытым голосованием. Собрание это проходило в двух случаях. Первый, это если предыдущий глава умер. Второй, если кто-то из членов семьи хотел высказать недоверие главе. Последнего, на моей памяти, в нашем раду, никогда не было. Мне кажется, у медведей такого, в принципе, не может быть. Кого обманывать? Отца? Мать? Сестру или брата? Племянников или внуков? Нет. Для нас семья — это самое ценное что может быть.

Я принял на себя ответственность за род, состоящий из сорока шести особей, после смерти отца, почти шесть лет назад. С тех пор у нас родилось семь малышей. Еще при жизни отца нам уже не хватало территории. После же рождения этой зимой двух пар близнецов, этот вопрос стал особенно остро. Я пытался выкупить несколько акров горного массива у соседних стай (все что можно было выкупить у людей, я приобрел еще когда был жив отец), но проблема в том, что никто не горел желанием их продавать. Для захвата же силой необходимой нам территории, у нас была мало самцов.

Поэтому, когда пошел слух о конфликте между Фроловым, альфой стаи волков и одним из наших соседей, альфой рысей Совельевым, я стал за ними внимательно следить. Это был наш шанс откусить себе кусок новых земель. Некогда, стая Совельева была довольно сильной, но это уже в прошлом. За последние годы, оттуда ушло довольно много молодых и сильных особей. Если к этому добавить, что старый дурак захватил пару и ребенка молодого, но уже довольно сильного альфы, то уверен, хорошей драки им не миновать. А это значит, что рыси еще больше ослабнут. Они физически не смогут защитить всю свою территорию. Если смогут, вообще, и их не порвут, те же волки или кто-то из соседей. Ждать, когда другие начнут откусывать себе самые лакомые кусочки я не собирался, решив напасть первым и забрать себе весь горный массив принадлежащий рысям. Лес у подножия тоже был хорошо, но реально оценивая силы своей семьи, понимал — физически не потянем. Буду жадничать, могу лишиться и того что имеем сейчас.

Сегодня днем совет вынес вердикт по разбирательству между альфами. Он возмутил не только меня, но и многих других глав стай, так как был в пользу Совельева забравшего детеныша. Не знаю что там произошло между рысями и волками в прошлом, меня это не касалось, но я понимал, Фролов не бросит свою пару. Никто бы не бросил. Я бы сам порвал того кто тронул бы мою самку и ребенка. Поэтому я очень сильно удивился, когда узнал что рыси, вместо того чтобы приготовиться отражать атаку, решили устроить праздник с попойкой, пригласив множество гостей. Лучшего момента для нападения просто не могло быть.

Забираться вглубь территории кошек я не собирался, так же как и нападать на приглашенных на вечеринку. Конфликт с другими стаями мне не нужен, как, впрочем, и с чужим государством. Кусок Карпат, которые мы решили себе забрать, принадлежит не родной для нас Румынии, а соседствующей с ней страной. Но опять же, разделение территорий между стаями не подчинялось тем же законам, по которым эти же земли делили люди. В зверином обличии мы спокойно переходили любые человеческие границы. Поэтому, я и еще десять самцов из моего рода усиленно помечали территорию которую мы собирались сделать своей. В будущем же, я решил оформить ее покупку на кого-то из нашей семьи. Тому, кому оформим Украинское гражданство. Ну, или себе сделаю двойное.

Мы уже почти закончили, когда появился этот запах. Застыв в частичном обороте, я пытался не только понять откуда он идет, но и контролировать свою звериную сущность, которая рвалась вперед, несмотря на все доводы разума. Я не мог ни рисковать своими людьми, ни подставлять стаю. Нам, пока, сопутствовала удача. Мы так и не встретили тех, кто должен охранять границу земель рысей со стороны территорий нашего рода. Знал бы, что у них все так плачевно и запущенно, уже давно заявил бы свои права на горный кряж. Вот только новые обстоятельства могли смешать все наши планы.

— Ионел, что будем делать?

Притягательный запах, готовой к оплодотворению самки чувствовал не я один. Он коснулся обоняния всех присутствующих здесь мужчин. Реагировали, правда, они по-разному. Тех, у кого уже были пары, просто заинтересовал сам факт наличия на землях рысей медведицы, а вот свободные парни, не имели ничего против того, чтобы ее пометить. От осознания последнего, я не удержался от предупреждающего рыка.

И все почему? Да потому, что популяция медведей уступает по своей численности другим видам оборотней. Свободную самку вне семьи встретить почти нереально. Я знаю все медвежьи семьи на территории Европы, а также Центральной и Западной России. Что делается за Уральскими горами уже мне неизвестно. Близкородственные связи никому не нужны. Все хотят иметь крепкое, здоровое и сильное потомство. А тут вдруг свободная одинокая самка прямо у нас под носом и о ней нам ничего не известно. То что она свободная, было понятно по запаху. Мой зверь втянув его, издал утробное рычание.

В связи с нашей малочисленностью, у медведей не так остро стояла необходимость парности для создания семьи. Достаточно было того, чтобы звериные сущности приняли друг другу. И если это так, то совместная метка запускала процесс схожий с парностью у других видов. Разделить, после проставленной обоюдной метки их уже ничего, кроме смерти, не могло. Вот только дети, рожденные у тех, кому пара дана свыше, а не выбрана по желанию и влечению, всегда сильнее. Мои родители были именно парой. В нашем роду, сейчас, из четырнадцати семей, всего только двое встретили, того кто был предназначен только тебе. Неужели и мне повезло? Я еще раз втянул опьяняющий меня аромат и с тихим рыком выдохнул.

Источник

Генерал Михаил Милорадович. «Наше всё» эпохи Пушкина

Толстой не погрешил против истины.

Везде там, где дерутся

«Скажи мне, что такое слава?»

На этот вопрос, заданный Пушкиным в поэме «Цыганы», до сих пор нет исчерпывающего ответа. В первой четверти XIX века лубочные портреты «русского Баярда, рыцаря без страха и упрека», так современники называли графа, украшали крестьянские избы, городские харчевни и придорожные постоялые дворы. Это был апогей славы Милорадовича. Рассказы о его многочисленных подвигах, удальстве и любви к простым солдатам со времен Швейцарского похода Суворова передавались из уст в уста в русском народе.

«Матушка Россия, — говаривал знаменитый генерал Яков Кульнев своему другу и боевому собрату Денису Давыдову, занявшему второе место в рейтинге Толстого, — тем хороша, что все-таки в каком-нибудь углу ее да дерутся».

На протяжении двадцати четырех лет Милорадович всегда был там, где дрались. В мирное время он грустил и скучал, повторяя: «Войны нет!» Начал свое ратное поприще в 1790 году: в чине поручика лейб-гвардии Измайловского полка принял участие в кампании против шведов. Завершил 18 марта 1814 года под Парижем: в чине генерала от инфантерии командовал гвардиями всех союзных войск. «Блаженная была эпоха для храбрости! Широкое было поприще для надежд честолюбия».

Граф принял участие в 52 сражениях, но ни разу не был ранен. Храбрый генерал Ермолов, будущий «проконсул Кавказа», сказал ему однажды: «Надобно иметь запасную жизнь, чтобы быть везде с вашим превосходительством». Даже неприятели дивились рыцарскому бесстрашию и беспримерному молодечеству отважного генерала, который перед каждым сражением одевался нарядно и щеголевато, как на бал.

Во время Бородинской битвы Милорадович, чтобы ободрить своих подчиненных, в расшитом золотом генеральском мундире, украшенном множеством орденов, демонстративно поехал вперед, «под перекрестные выстрелы французских батарей, и велел подать себе завтрак».

Кто еще кроме него мог так поступить?!

«…живи Милорадович несколько столетий тому назад, героическая личность его неминуемо обратилась бы в миф народных сказаний», — в октябре 1869 года написал историк М.И. Семевский. Но не сбылось. Уже при Николае I прославленный военачальник был фактически вычеркнут из официальной истории, а к концу столетия и вовсе прочно забыт. Его былая слава испарилась как дым.

О генерале забыл даже художник Василий Суриков на своем хрестоматийном батальном полотне.

В пропасть шагнул первым

Картина «Переход Суворова через Альпы в 1799 году», созданная к столетнему юбилею Швейцарского похода, была холодно встречена и профессиональными художественными критиками, и собратьями художника по цеху. В чем только ни обвиняли живописца! Сурикова осуждали за мелкие исторические неточности и фактические ошибки: дескать, никогда опытный воин не рискнет устремиться в пропасть с примкнутым к ружью незачехлённым штыком, конь не станет гарцевать на краю обрыва, а у седого ветерана не должно быть на груди солдатского Георгиевского креста: он был учрежден лишь в 1807 году. С подобными замечаниями Суриков расправился играючи, четко сформулировав кредо живописца: «В исторической картине ведь и не нужно, чтобы было совсем так, а чтобы возможность была, чтобы похоже было. Суть-то исторической картины — угадывание. Если только сам дух времени соблюден — в деталях можно какие угодно ошибки делать. А когда все точка в точку — противно даже».

Однако по сию пору никто не вменил в вину автору монументальной картины, признанной шедевром исторической живописи, отсутствие важнейшей детали: на батальном полотне нет того, кто первым бросился по почти отвесному спуску в зияющую пропасть и личным примером увлек за собой суворовских чудо-богатырей.

Этим героем был шеф Апшеронского мушкетерского полка и дежурный генерал суворовской армии генерал-майор Милорадович.

«При Сен-Готарде, в 1799 году, войска находились в недоумении и остановились на краю крутого спуска; Милорадович закричал: «Посмотрите, как возьмут в плен вашего генерала!» — и с этим словом покатился на спине с утеса. Войско все последовало примеру любимого своего начальника».

Что было дальше?

«У подошвы горы ожидал неприятель; он открыл жестокий ружейный огонь; но толпа храбрых, как будто ниспадавшая с облаков лавина, обрушилась, смяла, раздавила и рассеяла неприятелей».

«Вождь полков и вождь сердец»

Простые солдаты обожали Милорадовича: он всегда вместе с ними стойко переносил все тяготы и лишения походной жизни. «Вождь полков и вождь сердец!» — пелось о Милорадовиче в солдатской «Авангардной песне». Ряд дошедших до нас исторических анекдотов подтверждают справедливость и искренность этих слов.

Во время сражения при Красном в 1812 году, едва генерал в парадном мундире предстал перед войсками, во всех полках раздалось: «Ура! Поздравляем с днем ангела нашего отца!». Солдаты решили, что в этот день их любимый начальник празднует свои именины. В этот момент из леса стала выдвигаться первая колонна французских войск. «Солдаты, — сказал военачальник, обращаясь к Павловскому гренадерскому полку, — благодарю вас за поздравление и дарю вам эту колонну». Гренадеры ударили в штыки — и неприятельская колонна исчезла. Молва о таком подарке скоро стала достоянием всего русского воинства и была запечатлена в лубочных картинках. Солдаты Апшеронского полка, которым командовал Милорадович во время Швейцарского похода, с важностью толковали солдатам других полков: «Ребята! Для нас бы наш отец не пожалел и двух французских колонн. Своя рубашка ближе к телу».

Император Александр I, произведя Михаила Андреевича в генерал-лейтенанты, сказал ему перед лицом всего войска: «Вот генерал, который достал себе чин штыком!» Из всех генералов Отечественной войны 1812 года лишь только одному Милорадовичу царь позволил носить на войне Знак отличия Военного ордена — Георгиевский крест, учрежденный им для награждения солдат и унтер-офицеров.

«Носи солдатский крест, — сказал ему Александр — ты друг солдат!» (Однако в формулярном списке Милорадовича это пожалование не было зафиксировано.)

За Бородинскую битву Милорадович был удостоен высокой награды — алмазных знаков ордена Св. Александра Невского. Однажды, рассказывая с жаром об этом сражении, он говорил: «Как град сыпались на нас ядра, картечи, пули, брильянты !»

В годы наполеоновских войн именно он, «друг солдат», был самым популярным и самым любимым военачальником Русской армии. Свидетельством тому «Солдатская песня о графе Милорадовиче».

Друзья, враги грозят нам боем

Уж села ближние в огне;

Уж Милорадович пред строем

Летает вихрем на коне

Идем, идем, друзья, на бой;

Герой, нам смерть сладка с тобой!

Но громкая слава всегда идет рука об руку со злословием.

Слава и злословие

Популярности знаменитого военачальника завидовали некоторые прославленные герои 1812 года, возражавшие против избыточного, с их точки зрения, возвеличивания «русского Баярда» и трактующие Михаила Андреевича исключительно как малообразованного генерала и «пустого фанфарона». Насмешливый и желчный генерал Николай Николаевич Раевский, рассуждая о кампании 1812 года, говаривал своему адъютанту: из Милорадовича «сделали великого человека». Отголоски подобного злоязычия можно отыскать и в воспоминаниях Дениса Давыдова, чья прижизненная известность явно уступала популярности Милорадовича:

«Граф Милорадович был известен в нашей армии по своему необыкновенному мужеству и невозмутимому хладнокровию во время боя. Не будучи одарен большими способностями, он был необразованный и малосведущий генерал, отличался расточительностью, большою влюбчивостью, страстью изъясняться на незнакомом ему французском языке и танцевать мазурку. Он получил несколько богатых наследств, но всё было им издержано весьма скоро, и он был не раз вынуждаем прибегать к щедротам государя. Беспорядок в командуемых им войсках был всегда очень велик; он никогда не ночевал в заблаговременно назначаемых ночлегах, что вынуждало адъютантов подчиненных ему генералов, присылаемых за приказаниями, отыскивать его по целым ночам».

Отделим злаки от плевел.

Да, у графа были большие долги. «Не понимаю, — говорил Милорадович, — как можно жить без долгов?» Но если его ординарец во время Бородинского сражения князь Петр Андреевич Вяземский, известный поэт, мемуарист, закадычный друг Пушкина и Дениса Давыдова, был страстный игрок в карты и в азарте карточной игры «прокипятил» полмиллиона рублей, то Милорадович играл лишь в шахматы. Деньги же он щедро тратил на своих подчиненных.

После одного из сражений генерал увидел сильно изрубленного гусара Белорусского гусарского полка. «Сколько у тебя ран?» — «Семнадцать!» был ему ответ. Тут же, на месте, Милорадович отсчитал гусару 17 золотых червонцев, за каждую рану по одному (251 464 рубля в реалиях конца 2021 года). «Милорадович был расточителен, особенно же в тех случаях, когда, по его мнению, требовала того честь имени русского. В Италии, Германии, Франции и Валахии осыпал он наградами художников, являвшихся к нему со своими произведениями, и особенно, когда они изображали какой-нибудь подвиг русского оружия».

Да, действительно, Милорадович любил говорить по-французски. Простим ему эту слабость! Язык граф знал плохо и изъяснялся на нем с заметным малороссийским акцентом. (Акцент объяснялся его сербско-герцеговинско-малороссийским происхождением. Сербские дворяне Милорадовичи с XVIII века состояли на русской службе. Его отец, сподвижник и друг Суворова, в чине генерал-поручика был пожалован богатым имением Воронки в Лубенском уезде Киевского наместничества. Мать — малороссийская дворянка Горленко.)

Но нет ни малейшего основания говорить о необразованности Милорадовича.

В юности он получил изрядное европейское образование. Обучался в Кенигсбергском университете, где слушал лекции великого Канта. Потом провел два года в Геттингенском университете, откуда для усовершенствования в военных науках был послан родителями в Страсбург и Мец, где прилежно изучал фортификацию и артиллерию. В светском обществе не было принято кичиться своей образованностью и ученостью. Таков был дух времени. Полковые товарищи не жаловали ученых и самовлюбленных педантов. Милорадовичу, чтобы не стать жертвой злословия, поневоле приходилось приноравливаться к обстоятельствам времени и места, скрывая свою ученость под маской малообразованного служаки.

Об этой выразительной и говорящей примете времени юный Пушкин написал в лицейском послании к лейб-гусару Каверину:

И черни презирай ревнивое роптанье.

Она не ведает, что можно дружно жить

С стихами, с картами, с Платоном и с бокалом,

Что резвых шалостей под легким покрывалом

И ум возвышенный и сердце можно скрыть.

Именно так рассуждал и Милорадович. За Платона не поручусь, но с Кантом он жил дружно. До сих пор никто не обратил внимания, что Михаил Андреевич в важные моменты своей жизни, прямо не ссылаясь на Канта, поступал, руководствуясь его философией. .

Поклонник Канта и поэт

На вопрос, как приобрел он такую неограниченную любовь офицеров и солдат, генерал ответил обстоятельно и откровенно:

«Искусство не трудное: никогда не заставлял я войско ждать меня ни в походе, ни на учебном месте; ездил не за колоннами, не в экипаже, но все верхом на лошади, всегда в виду солдат; не изнурял их на войне пустыми тревогами; являлся первый в огонь; при несчастных случаях был веселее обыкновенного». Иными словами, свои взаимоотношения с подчиненными и во время войны, и в мирное время Милорадович выстраивал, руководствуясь знаменитым категорическим императивом Канта: » Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом «.

Иммануил Кант утверждал: » Природа даже в состоянии хаоса может действовать только правильно и слаженно «. Милорадович не только усвоил урок учителя, но и творчески развил его в своей боевой деятельности, фактически предвосхитив столь модную в наши дни идею управляемого хаоса. В командуемых им войсках наблюдался лишь кажущийся беспорядок: военачальник всегда держал ситуацию под контролем. Его адъютант Федор Николаевич Глинка, поэт пушкинской плеяды и военный писатель, более всех других современников сделавший для сохранения от забвения мифа о «русском Баярде», запечатлел образ Милорадовича во время Бородинской битвы:

«Тут все в беспорядке!» — говорили ему, указывая на разбитые колонны. — «Бог мой! (его привычное слово). Я люблю это! Порядок в беспорядке! » повторял он протяжно, как будто нараспев. Пули сшибали султан с его шляпы, ранили и били под ним лошадей; он не смущался: переменял лошадей, закуривал трубку, поправлял свои кресты и обвивал вокруг шеи амарантовую (розовато-красную, почти светло-малиновую. — Авт. ) шаль, которой концы живописно развевались по ветру».

Однако порядок в беспорядке хорош во время войны, но не может быть терпим в мирное время, особенно в лейб-гвардии. Великий князь Николай Павлович (будущий император Николай I) не скрывал своего возмущения. Именно после окончания Заграничных походов зародилась его неприязнь к Милорадовичу, как на дрожжах выросшая в период междуцарствия 1825 года.

Обратимся к «Запискам» государя. «Гвардия оставалась в продолжительное отсутствие Государя под начальством графа Милорадовича. В сие-то время и без того уже расстроенный трехгодичным походом порядок совершенно разрушился; и к довершению всего дозволена была офицерам носка фраков. Было время (поверит ли кто сему), что офицеры езжали на ученье во фраках, накинув шинель и надев форменную шляпу. Подчиненность исчезла и сохранилась только во фронте; уважение к начальникам исчезло совершенно, и служба была одно слово, ибо не было ни правил, ни порядка, а все делалось совершенно произвольно и как бы поневоле, дабы только жить со дня на день».

Пушкинская «тетрадь Милорадовича»

19 августа 1818 года граф сдал командование Гвардейским корпусом и получил новое назначение — петербургским военным генерал-губернатором. В апреле 1820 года Александр I приказал ему произвести обыск у поэта Пушкина, изъять «противуправительственные стихи», а их автора арестовать. Граф ослушался государя. Он «счел более деликатным …пригласить его (Пушкина. — Авт. ) к себе и уж от самого вытребовать его бумаги». В кабинете Милорадовича Пушкин по собственному почину написал » целую тетрадь » всего, что было им сочинено (кроме напечатанного) «с отметкою , что мое, а что разошлось под моим именем «. (Любой пушкинист продал бы душу дьяволу, чтобы разыскать «тетрадь Милорадовича»!)

Рыцарский поступок поэта восхитил генерал-губернатора, и он от имени царя объявил поэту прощение. Звание генерала, состоящего при особе Его Величества, с 1813 года носимое Милорадовичем, давало ему право объявлять словесные повеления царя, которые с этого момента приобретали силу закона. На прощание сановник дал поэту совет:

«Если вы уже решились нападать на правительство, почему же вы ничего не пишете о Сенате, который не что иное, как зверинец или свинарник».

Царь был недоволен поспешным прощением Пушкина, но не стал отменять решения «рыцаря без страха и упрека». Фактически своим поступком граф спас поэта, сына своего бывшего однополчанина, от грозившей ему ссылки в Соловецкий монастырь или Сибирь. В письме к В. А. Жуковскому от начала мая 1820 года С.Л. Пушкин писал:

«Что касается графа Милорадовича, то я не знаю, увидя его, брошусь ли я к его ногам или в его объятия».

Источник