Воспитание Марины
— И ты это понимала и чувствовала в двенадцать лет?
— И я это понимала и чувствовала в двенадцать лет – повторила моя собеседница.
— Однако ты была мудра не по годам – с уважением произнёс я.
— Мне многие это говорили – спокойно отреагировала на мой комплимент Марина. – И сейчас говорят.
— А после порки? Что произошло после порки?
— Да ничего особенного. Мама меня отвязала, принесла воды, дала мне отдохнуть. Вытерла мне слёзы – понятное дело, всё моё лицо было в слезах. Они у меня потоком полились чуть ли не с первого удара. Я долго приходила в себя – не менее получаса, наверное. Потом кое-как встала, подошла к маме, поцеловала ей руки. Поблагодарила – совершенно искренне. Мама обняла меня, прижала к себе и долго гладила по голове. Потом вдруг отстранилась и очень искренне и обеспокоено спросила, действительно ли я хочу продолжать всё это. Каждую неделю, год за годом…
— И что ты сказала?
— Правду – снова вздохнула Марина. – Что, конечно, не очень-то хочу (точнее, совсем не хочу). Но что это мне нужно. И будет нужно ещё долго. Как минимум до окончания школы. А то и до замужества.
— И что ответила мама?
— Она снова обняла меня, погладила по голове и прошептала, что очень любит меня и что будет… меня пороть так, как мне нужно. И выполнила своё обещание – улыбнулась моя собеседница. – Да, кстати, мы тогда договорились, что мне нужно будет дважды продлять своё согласие на порку. После окончания школы и после достижения совершеннолетия.
— Даже не задумываясь – спокойно ответила Марина. – Ибо так было нужно.
— Тебя всегда пороли только по ягодицам? – неожиданно даже для самого себя спросил я.
— До шестнадцати лет – только по ягодицам. – спокойно ответила Марина. – Потом… потом мама научилась пороть ещё и по бёдрам и по спине. Так больнее. Мы ведь обе – объяснила она – постоянно искали способы причинять мне как можно более сильную боль во время порки. Не подвергая опасности моё здоровье, разумеется. «Чем взрослее – тем больнее», как говорила моя мама.
— Разумно – прокомментировал я.
— Разумно – согласилась аспирантка. А когда мне исполнилось восемнадцать и я стала совершеннолетней, стало совсем интересно. Во-первых, появился кнут. Это вообще нечто запредельное. Особенно по спине. Во-вторых, мама достала ротанговую трость – тоже весьма болезненно. Ну, и крапива, и порка по внутренней стороне бёдер – как в «Истории О». И порка стоя, причём к двадцати годам мне мама стала ставить зажимы на соски – чтобы боль в течение порки вообще не прекращалась.
— Не слишком ли жестоко? – снова обеспокоено спросил я.
— Нет – спокойно возразила Марина. – Не забывай, чтобы мне было действительно очень больно, меня нужно было пороть много выше кажущегося болевого порога. Но ниже реального, естественно. То есть, когда боль кажется нестерпимой, но на самом деле переносится без ущерба для здоровья. Первые года три мама ещё только изучала моё тело – ну и вообще опасалась слишком уж сильно меня пороть. А когда изучила и поняла мои реальные возможности… в общем, у меня появились очень серьёзные основания хорошо себя вести. Ибо мама научилась пороть меня просто очень больно. Ей хватало десяти ударов – даже не кнутом — чтобы я начинала просто дуреть от боли. А мне ведь доставалось и пятьдесят, и даже больше.
— Марина, скажи, пожалуйста, а оно того стоило? Ну, все эти мучения…
— Стоило – спокойно и уверенно ответила Марина. Теперь, после того, как ты подтвердил, что это довольно распространённая практика, я на сто процентов уверена, что стоило. Особенно, когда я смотрю на своих сверстниц, которые к двадцати шести годам…
«Почти угадал» — удовлетворённо подумал я
— … так испортили себе жизнь. Ни приличного образования не получили, ни работать не научились, ни личную жизнь не устроили. А то ещё и позалетали – и либо детей нарожали раньше, чем следует или – много хуже – аборты сделали. То есть, совершили убийства. Кто-то и с плохой компанией связался, кто-то – с алкоголем и наркотиками проблемы поимел. Про курение и прочие проблемы я вообще молчу. А всё потому, что принимали неправильные решения
А у меня прекрасное образование, отличная работа – я консультант по управлению бизнесом. Теперь вот кандидатскую готовлю. Хорошо зарабатываю, объездила полмира… Муж почти идеальный. А всё потому, что и в школе, и в университете мама меня безжалостно порола – с моего согласия и в моих же интересах, разумеется – всякий раз, когда я даже не миллиметр отклонялась от пути истинного. И особенно когда мне просто дико хотелось поддаться искушению, особенно сексуальному – ибо я ну просто очень и чувственна, и сексуальна…
«Это заметно» — подумал я.
— Однажды, когда я просто безумно влюбилась в своего преподавателя – редкостного кобеля, развратника и негодяя — мама увезла меня на дачу (дело было уже летом), раздела догола и в буквальном смысле посадила на цепь в сарае. Освобождала меня только для порки – в том же сарае. Стоя, лёжа, плетью, кнутом… Или чтобы положить на крапиву. Долго приходилось лежать. Горячим воском поливала, даже где-то электроприбор достала и мучила меня электротоком. Заставляла спать на голых досках, ставила на целый день привязанной за руки к потолку. И всё-таки выбила из меня эту безумную страсть…
«Молодец, мама» — в очередной раз с уважением подумал я. «Спасла дочку от просто неисчислимых проблем»
— И таких влюблённостей у меня было не одна и не две – добавила Марина.
«Не сомневаюсь» — подумал я.
— Так что все эти боль и страдания, ремень, кнут, плети, крапива… если хочешь, это – наименьшее из возможных зол. Просто несравнимо наименьшее.
— Наверное, ты права – вздохнул я. — И твоя мама тоже.
Никаких аргументов «против» у меня не было.
— А как на всё это реагировали учителя? И твои подруги?
— Учителя… точнее, учительницы – это уже давно почти чисто женская профессия… они делали вид, что ничего не замечают. Тем более, что это не такое уж и редкое явление. По крайней мере, в России.
«Это точно» — подумал я. «По статистике, физически наказываю своих детей более половины российских родителей. При этом 30% — регулярно. Сомневаюсь, правда, что даже десятая часть делает это так же грамотно, разумно, тщательно и с такой любовью, как это делала мама Марины. И с такой поддержкой ребёнка»
— А подруги… — продолжила Марина – с подругами интересно получилось…
«Любопытно» — подумал я. Аспирантка меня явно заинтриговала.
— До пятнадцати лет у меня близких подруг, собственно, не было. – Так, одноклассницы, знакомые… Наверное, потому в первую очередь, что мы с мамой были всегда очень близки. Мама и так была моей лучшей подругой…
«Самая заветная мечта каждой мамы» — подумал я.
— А вот где-то в пятнадцать лет у меня всё-таки появились две близкие подруги – Лена и Света. Причём лидером нашей тройки довольно быстро стала именно я…
Меня это совершенно не удивило. Меня удивило бы (и сильно), если бы этого не произошло.
— Как и подобает подругам, мы стали делится друг с другом своими самыми интимными секретами. Поэтому довольно скоро они узнали о моей… программе воспитания.
— Сначала они не поверили. Тогда после очередной – и сильной – порки (мама как раз тогда окончательно перешла на плеть) я спокойно продемонстрировала им вполне определённые следы на своей дражайшей пятой точке. Их это, прямо скажем, впечатлило. И они немедленно потребовали объяснений.
— Я объяснила – спокойно ответила Марина.
— Весьма – удовлетворённо произнесла моя собеседница. – Где-то с месяц они всё это переваривали. А потом… потом Лена уединилась со мной после школы и сообщила, что она тоже боится всего того, чего боимся мы с мамой. И её родители (в отличие от меня, она росла в полной семье) беспокоятся тоже. Собственно, как говорится, «процесс уже идёт», и ни она, ни её родители понятия не имеют, как его остановить. Не говоря уже о том, чтобы обратить.
Она долго думала и решила, что ей нужно то же, что и мне. Только она боится, что у неё не хватит духу предложить это родителям (а им такое точно в голову не придёт). Поэтому она просит меня… как-то помочь ей в этом. То есть, прийти к родителям, рассказать о своём опыте и морально поддержать подругу. Чтобы у неё хватило пороху «присоединиться к программе»
— И ты поддержала? – с восхищением спросил я, уже догадываясь, каким будет ответ.
— А как же! – довольно подтвердила Марина. – Не знаю, что на меня нашло, но меня что-то так это всё завело, что я чуть ли не с первых минут начала знакомить родителей Лены со своей программой воспитания.
— И что родители Лены?
— Слушали, раскрыв рот. Закончив свой спич (точнее, наверное, презентацию – это уж кому как больше нравится), я выразительно посмотрела на подругу, после чего Лена весьма дрожащим голосом сообщила, что она тоже хотела бы, чтобы её таким образом воспитывали.
— И как они на это отреагировали? – с немалым любопытством осведомился я.
— На удивление спокойно – ответила моя собеседница. – Отец вообще сказал, что он об этом не раз думал, но ему всё было жалко свою дочь. Да и не был он уверен, что это работает. А теперь, когда он убедился в том, что работает (да ещё как!) у него вообще никаких сомнений не осталось. Поэтому меня тут же отправили домой, а Лену немедленно пригласили в соседнюю комнату. Со вполне определёнными целями. Потом она мне, разумеется, всё рассказала – в подробностях.
— Сильно отличалось от твоего варианта?
— Прилично. Во-первых, догола раздевать дочь отец не стал, решив, что в пятнадцать лет это лишнее. Но и верхнюю одежду оставить не позволил. Оставил дочь в короткой майке (той, которая обычно оголяет часть пузика) и в трусиках-стрингах, полностью открывающих ягодицы. Поставил на колени (только на голый пол и хорошо, что не на горох). Каялась Лена долго, после чего выписал ей родитель целых пятьдесят ударов. Которые немедленно и всыпал широким отцовским ремнём, уложив дочь на её же кровать. Руки привязал шарфом к изголовью кровати; а ноги её по причине отсутствия места на кровати для привязывания оных, держала мама.
— Лена утверждала, что чуть не умерла от боли. Хотя, конечно, до этого было далеко. Очень даже далеко. Потом… в общем, где-то через месяц привыкла она к регулярной порке (любопытно, что её пороли по очереди отец и мама, причём мама, по её утверждениям, била куда больнее). И довольно быстро ощутила полезный эффект порки. Потом долго меня благодарила.
— А вторая подруга? – я был уверен, что история на этом не закончилась.
— Света? С ней получилось несколько сложнее. Она смотрела на нас пару месяцев и потом всё-таки решила тоже «не отрываться от коллектива». Поговорила об этом со своей мамой (она тоже росла в неполной семье), но та приступать к действиям не спешила. Она решила сначала поговорить с моей мамой. Пришла к нам домой, они заперлись на кухне – причём надолго, потом позвали меня.
— Зачем? – удивился я.
— Во-первых, узнать моё восприятие процесса. Во-вторых, своими глазами убедиться, что моя «пятая точка» вовсе не разодрана в хлам, а практически не отличается от ни разу не поротой задницы её чада.
— И каков результат?
— По словам Светы, сразу по возвращении домой, её мама решительно сама раздела дочь догола (та только должна была стоять смирно), насыпала на пол горох, поставила голую Свету на колени и учинила той форменный допрос с пристрастием, чем довела мою бедную подружку до слёз. Потом решительно уложила своё произведение на лавку тренажёра (был у неё такой в квартире), привязала теми же шарфами за руки, ноги и талию – чтоб не дёргалась и пороть не мешала – и безжалостно всыпала полсотни «горячих» ремнём дочери же, изъятым из соответствующих джинсов. Потом, правда, была сама любовь и нежность.
Марина пожала плечами.
— Такая уж её мама. Сплошные контрасты. Надо сказать, что Света довольно быстро к этому привыкла. И тоже весьма существенно исправилась. Так что метод моей мамы сработал для всех нас.
— А потом ты вышла замуж…
— А потом я вышла замуж… — задумчиво повторила моя собеседница.
— И как получилось, что муж стал тебя пороть?
— Первые… месяцев шесть, наверное… — медленно начала Марина – я старательно пыталась привыкнуть к жизни добродетельной жены. Без всякой порки разумеется, поскольку муж и понятия не имел о том, каким образом моей маме в таком жутком окружении удалось вырастить и воспитать столь благочестивую девушку. В полном смысле этого слова, ибо свою девственность я отдала, как и положено, своему законному супругу в нашу первую брачную ночь. Я была совершенно уверена, что мне, как замужней женщине, никакое «физическое воздействие» уже не нужно.
— А потом я влюбилась… Просто взяла и влюбилась. В своего коллегу по работе, который, скажем так, тоже испытывал ко мне весьма нежные чувства. В женатого, хотя это было и неважно.
— То есть как? – я даже опешил. — Ты что, мужа разлюбила? Так быстро?
— Да нет – по прежнему задумчиво произнесла Марина. – мужа я не разлюбила. Я его любила и продолжала любить. И сейчас люблю. Просто вдруг воспылала безумной, почти неудержимой страстью…
— Опять? – укоризненно спросил я.
— Опять – вздохнула моя собеседница. – Вот такая я оказалась влюбчивая…
— И что же ты сделала?
— Рассказала обо всём мужу, что ж ещё – снова вздохнула Марина. – И о своей влюблённости, и о том, как в прошлом с этим успешно боролась, и вообще о том, как меня мама воспитывала… И что, на мой взгляд, нужно сделать, чтобы вернуть мир и покой в нашу семью…
— И что он ответил?
— Он ответил, что если для сохранения семьи меня нужно подвергать такой боли и страданиям, то мне нужно серьёзно подумать, не лучше ли просто расстаться. На что я ему вполне резонно возразила, что, если мы расстанемся, моя мама опять будет меня регулярно пороть, только ещё более жестоко и болезненно, поскольку я провалила первую и самую важную попытку устроить семейную жизнь. Просто так уж я устроена, наверное, что меня нужно регулярно и сильно пороть. Если не всю жизнь (хотя и это возможно), то уж ближайшие несколько лет точно. Да и глупо расставаться, потому, что очевидно, что мы любим друг друга. Не расставаться нужно, а справиться с этой демонической одержимостью.
— Муж просто «потерялся». Он просто не знал, что делать в столь неожиданной и из ряда вон выходящей ситуации. Кроме того, он вообще не был уверен, что сможет меня ударить. Он ни разу в жизни не поднимал руку на женщину. Его всегда учили женщину защищать, а не бить.
— Но ты же нашла выход?
— Нашла. Я сказала, что всё равно поеду на дачу к маме, чтобы справиться с этой совершенно недопустимой страстью. Благо были майские праздники и уже достаточно тепло для пребывания в сарае. И что она будет меня жестоко пороть и мучить, пока я с этим не справлюсь. Раньше работало – и теперь сработает.
— А ему-то что ты предложила?
— А ему я предложила поехать со мной и попытаться принять участие в моём лечении, да, именно лечении от этой страсти. Ты же психолог и прекрасно знаешь, что, в отличие от любви влюблённость (точнее, страсть) является разновидностью острого клинического психоза…
— То есть, понять, сможет ли он меня выпороть сейчас и потом регулярно пороть или же нет. В первом случае всё наладится, во втором же… понятно, что придётся расстаться.
— И он согласился?
— Он согласился попробовать. Что было вполне разумно, ибо в любом случае он ничего не терял. Да и присутствовать при истязании жены ему было куда легче, чем рисовать в своём воображении всякие ужасы…
— Да, сразу же. Мама как раз была уже на даче, я ей позвонила и обо всём договорилась. Муж отвёз меня на дачу, мама нас встретила и мы тут же отправились в сарай, в котором было уже всё готово для «приведения меня в чувство». Точнее, к изгнанию беса безумной страсти из моей души.
Мама раздела меня догола (в таких случаях она всегда меня раздевала), после чего забрала одежду и сумочку со всеми документами и унесла в дом, оставив меня совершенно обнажённой и беззащитной. Затем вернулась и надела на меня «ошейник грешницы», который мне надлежало носит всё время «исправления». Потом посадила на цепь, которая прикреплялась к браслету на моей лодыжке и отправилась вместе с Вадимом (моим мужем, то есть) за молодой крапивой.
Принесли две охапки – вполне достаточно для того, чтобы покрыть всю лавку. Сняла с меня цепь и жестом отправила на лавку. Зажгла свечку. Потом я лежала голая на крапиве лицом вниз, а мама (потом и Вадим) капала горячий парафин (или стеарин?) мне на спину, ягодицы, бёдра, голени. Не забывая читать нотации о вреде страсти и внебрачных романов.
Потом я встала, мама счистила с меня парафин и дала немного отдохнуть перед поркой. Совсем немного. Посередине сарая в пол были вделаны кольца для моих ног; с потолка же свисала цепь с ещё одним кольцом – для моих рук. Привязывал меня уже Вадим, которого мама решила как можно раньше вовлечь в процесс алготерапии – лечении болью его жены. Ему же она поручила прикрепить к моим соскам зажимы, а к ним, соответственно, грузики (под её бдительным присмотром, естественно).
Мама взяла кнут и вкатила мне аж два десятка ударов по спине. После двадцатого удара я просто повисла на цепи – так мне было больно и так меня вымотала эта… просто очередная прелюдия к «большой порке»
Дав мне опять совсем немного отдохнуть, мама отвязала меня, сняла с сосков зажимы и объявила, что я должна получить целых сто ударов жестким ременным спанком (сильно улучшенным в смысле болезненности вариантом родительского ремня). Пятьдесят от неё; пятьдесят – от Вадима. По очереди: десять – от неё; десять – от него.
— И он тебя порол? – удивлённо спросил я
— Ещё как порол! – улыбнулась Марина. – Сначала, конечно, чувствовалась его неопытность – удары были, конечно, слабее маминых. А под конец… Я уже и не отличала. Боль была примерно одинаковой. А то и вообще одинаковой.
— Потом мама решила, что на сегодня с меня достаточно, снова посадила на цепь, выдала одеяло и простыню (матраца мне не полагалось; я должна была спать прямо на досках), после чего они с Вадимом удалились в дом. На следующий день мама порола меня уже по внешней поверхности бёдер, потом – по внутренней, потом они с Вадимом снова секли мои ягодицы, потом… А потом моя влюблённость куда-то исчезла. Не выдержала боли и страданий.
Мы вернулись с мужем домой, несколько дней я восстанавливалась после этой, пожалуй, самой жёсткой порки в моей жизни (которую я, вне всякого сомнения, заслужила), после чего муж объявил мне, что он морально готов меня регулярно пороть. Первый месяц, впрочем, он это делал под бдительным присмотром моей мамы. И только потом был отпущен в «самостоятельное плавание».
— И теперь он тебя регулярно порет… — как мне показалось, закончил я.
— Порет – подтвердила Марина. Но это ещё не вся история…
— То есть? – изумился я.
— Примерно месяца через три после возобновления моих регулярных порок – только теперь уже мужем он вдруг упал передо мной на колени и заявил, что он чувствует себя жутким грешником, обуреваемым искушениями и что ему – как и мне – категорически необходима регулярная порка. И что он смиренно просит меня его регулярно пороть.
— О как! – вырвалось у меня – И ты его выпорола?
— Конечно – улыбнулась она. – Пребольно выпорола. Голым, на той же скамье, на которой за несколько дней до этого он порол меня. Предварительно раздев догола, поставив на колени и допросив с пристрастием.
— … мы с удовольствием и с большой пользой порем друг друга – улыбнулась Марина. – По чётным неделям я его порю, по нечётным – он меня. Такой вот семейный свитчизм…
Источник