Дирижером римской постановки кармен был известный габриэль сантини очень эмоциональный по характеру

Дирижером римской постановки кармен был известный габриэль сантини очень эмоциональный по характеру

Определите предложение, в котором НЕ со словом пишется СЛИТНО. Раскройте скобки и выпишите это слово.

Дирижёром римской постановки «Кармен» был известный Габриэле Сантини, очень эмоциональный по характеру человек, (НЕ)УМЕВШИЙ сдерживать порывы своих чувств.

Не удивляйтесь — мы все в детстве так часто (НЕ)ДОЕДАЛИ, что всё, связанное с вкусной и сытной едой, запоминалось надолго.

С этой бумагой я и отправился в бюро по трудоустройству, особо (НЕ)НАДЕЯСЬ на успех.

Молодой, смелый и отнюдь (НЕ)ГЛУПЫЙ, вначале он понравился бойцам; «старики» приглядывались к нему и старались не мешать даже тогда, когда он допускал явные промахи.

В это время входит Варя — тоже вся в слезах — и объясняет: «Представьте себе, что мы сегодня (НЕ)ПРИГЛАШЕНЫ на маленький бал».

Приведём верное написание.

Дирижёром римской постановки «Кармен» был известный Габриэле Сантини, очень эмоциональный по характеру человек, НЕ УМЕВШИЙ сдерживать порывы своих чувств. — НЕ пишется раздельно с причастием, потому что есть зависимое слово.

Не удивляйтесь — мы все в детстве так часто НЕДОЕДАЛИ, что всё, связанное с вкусной и сытной едой, запоминалось надолго. — НЕДО- в значении «мало» (антоним ПЕРЕ-) — значение недостаточности действия: завершить действие НЕВОЗМОЖНО!

С этой бумагой я и отправился в бюро по трудоустройству, особо НЕ НАДЕЯСЬ на успех. — Раздельно с деепричастием.

Молодой, смелый и отнюдь НЕ ГЛУПЫЙ, вначале он понравился бойцам; «старики» приглядывались к нему и старались не мешать даже тогда, когда он допускал явные промахи. — Раздельно с прилагательным, потому что есть усилительная частица ОТНЮДЬ.

В это время входит Варя — тоже вся в слезах — и объясняет: «Представьте себе, что мы сегодня НЕ ПРИГЛАШЕНЫ на маленький бал». — НЕ пишется раздельно с кратким причастием.

Источник

Дирижером римской постановки кармен был известный габриэль сантини очень эмоциональный по характеру

Определите предложение, в котором НЕ со словом пишется СЛИТНО. Раскройте скобки и выпишите это слово.

Дирижёром римской постановки «Кармен» был известный Габриэле Сантини, очень эмоциональный по характеру человек, (НЕ)УМЕВШИЙ сдерживать порывы своих чувств.

Не удивляйтесь — мы все в детстве так часто (НЕ)ДОЕДАЛИ, что всё, связанное с вкусной и сытной едой, запоминалось надолго.

С этой бумагой я и отправился в бюро по трудоустройству, особо (НЕ)НАДЕЯСЬ на успех.

Молодой, смелый и отнюдь (НЕ)ГЛУПЫЙ, вначале он понравился бойцам; «старики» приглядывались к нему и старались не мешать даже тогда, когда он допускал явные промахи.

В это время входит Варя — тоже вся в слезах — и объясняет: «Представьте себе, что мы сегодня (НЕ)ПРИГЛАШЕНЫ на маленький бал».

Приведём верное написание.

Дирижёром римской постановки «Кармен» был известный Габриэле Сантини, очень эмоциональный по характеру человек, НЕ УМЕВШИЙ сдерживать порывы своих чувств. — НЕ пишется раздельно с причастием, потому что есть зависимое слово.

Не удивляйтесь — мы все в детстве так часто НЕДОЕДАЛИ, что всё, связанное с вкусной и сытной едой, запоминалось надолго. — НЕДО- в значении «мало» (антоним ПЕРЕ-) — значение недостаточности действия: завершить действие НЕВОЗМОЖНО!

С этой бумагой я и отправился в бюро по трудоустройству, особо НЕ НАДЕЯСЬ на успех. — Раздельно с деепричастием.

Молодой, смелый и отнюдь НЕ ГЛУПЫЙ, вначале он понравился бойцам; «старики» приглядывались к нему и старались не мешать даже тогда, когда он допускал явные промахи. — Раздельно с прилагательным, потому что есть усилительная частица ОТНЮДЬ.

В это время входит Варя — тоже вся в слезах — и объясняет: «Представьте себе, что мы сегодня НЕ ПРИГЛАШЕНЫ на маленький бал». — НЕ пишется раздельно с кратким причастием.

Источник

Дирижером римской постановки кармен был известный габриэль сантини очень эмоциональный по характеру

Определите предложение, в котором НЕ со словом пишется СЛИТНО. Раскройте скобки и выпишите это слово.

Дирижёром римской постановки «Кармен» был известный Габриэле Сантини, очень эмоциональный по характеру человек, (НЕ)УМЕВШИЙ сдерживать порывы своих чувств.

Не удивляйтесь — мы все в детстве так часто (НЕ)ДОЕДАЛИ, что всё, связанное с вкусной и сытной едой, запоминалось надолго.

С этой бумагой я и отправился в бюро по трудоустройству, особо (НЕ)НАДЕЯСЬ на успех.

Молодой, смелый и отнюдь (НЕ)ГЛУПЫЙ, вначале он понравился бойцам; «старики» приглядывались к нему и старались не мешать даже тогда, когда он допускал явные промахи.

В это время входит Варя — тоже вся в слезах — и объясняет: «Представьте себе, что мы сегодня (НЕ)ПРИГЛАШЕНЫ на маленький бал».

Приведём верное написание.

Дирижёром римской постановки «Кармен» был известный Габриэле Сантини, очень эмоциональный по характеру человек, НЕ УМЕВШИЙ сдерживать порывы своих чувств. — НЕ пишется раздельно с причастием, потому что есть зависимое слово.

Не удивляйтесь — мы все в детстве так часто НЕДОЕДАЛИ, что всё, связанное с вкусной и сытной едой, запоминалось надолго. — НЕДО- в значении «мало» (антоним ПЕРЕ-) — значение недостаточности действия: завершить действие НЕВОЗМОЖНО!

С этой бумагой я и отправился в бюро по трудоустройству, особо НЕ НАДЕЯСЬ на успех. — Раздельно с деепричастием.

Молодой, смелый и отнюдь НЕ ГЛУПЫЙ, вначале он понравился бойцам; «старики» приглядывались к нему и старались не мешать даже тогда, когда он допускал явные промахи. — Раздельно с прилагательным, потому что есть усилительная частица ОТНЮДЬ.

В это время входит Варя — тоже вся в слезах — и объясняет: «Представьте себе, что мы сегодня НЕ ПРИГЛАШЕНЫ на маленький бал». — НЕ пишется раздельно с кратким причастием.

Источник

Дирижером римской постановки кармен был известный габриэль сантини очень эмоциональный по характеру

Но были и встречи, оставлявшие после себя странное чувство. В те годы в Италии о Советском Союзе, о нас, о нашей жизни знали не просто мало: люди верили всякого рода нелепым измышлениям и пребывали во власти каких-то выдумок. Помню, что, когда я только-только приехала в Неаполь, полицейские, дежурившие около театра, просили показать им меня. Они были разочарованы, что приехавшую «советику» нельзя было отличить от других артистов, входивших в театр: оказывается, она такая же, как и все прочие люди, у нее есть голова, две руки, две ноги… Ладно это были полицейские. Но вот однажды мне пришлось быть в обществе интеллигентной на вид дамы, очень милой, вежливой, которая, стараясь доставить мне удовольствие, заговорила со мной о моей стране: «Я понимаю, у вас там так холодно, что надо жить тесно-тесно, чтобы согреться. Это ведь и есть коммунизм?» Ну что тут было сказать? Словно в разговорах о нашей стране нельзя было найти других тем, словно никто не слышал о нашей культуре, музыке, писателях… Мы почему-то знали об Италии несравненно больше.

Находясь в Неаполе, я, конечно же, посылала на родину весточки о себе. Писала я и Надежде Матвеевне, рассказывая обо всех своих итальянских впечатлениях. Поздравляя ее и Виктора Владимировича с Новым, 1961 годом, я сообщала: «Ваша ученица дебютировала в неаполитанском театре «Сан-Карло» и имела успех у публики и у прессы. Я Вас поздравляю от всего моего благодарного сердца и крепко, крепко целую. Итальянские певцы спрашивают, у кого я училась, и говорят, что у меня прекрасная неаполитанская школа. Все неаполитанские газеты и просто любители оперы откликнулись на выступления в опере «Кармен»… Одна из рецензий была озаглавлена: «Чистейшая русская! Во французской опере! Поет по-итальянски?! Сенсация!»

В итальянских газетах среди подобного рода эмоциональных откликов, так соответствовавших национальному характеру, мне запомнился и такой: «Удивительно, откуда у этой северянки средиземноморский вулканизм?» Итальянцы, увидев, что у меня славянские, голубые глаза, а не южные, черные (что, по их мнению, многое бы объяснило), не могли понять, как это мне удалось передать чувства «знойной» героини оперы Бизе.

Я упомянула, что писала Надежде Матвеевне Малышевой о том, как в Италии удивлялись, откуда у меня неаполитанская школа пения (это в Неаполе — в других городах школу называли соответственно имени следующего города), и при этом говорили: «Это старая школа, у нас уже забытая». И были поражены, что я училась у русского педагога, которая следовала тем же принципам, о которых я услышала от Габриэлы Безанцони (и удивилась в свою очередь — она говорила о голосе то же, что говорила мне в Москве мой педагог). Я думаю, что все проще: нет какой-то особой неаполитанской, венецианской, римской и т. д. школы оперного пения, а есть одна — правильная. Мой педагог Н. М. Малышева была носителем старой культуры и шла во время занятий от разума, от естества голоса, от логики пения. Она говорила мне: «Ира, плохо петь можно по-разному, а хорошо петь можно только хорошо». Как все просто и понятно…

Хотя после большого успеха в неаполитанском театре «Сан-Карло» считалось, что теперь я могу уверенно выходить на сцены других оперных театров Италии, мне предстояло все начинать сначала — впереди был Рим, где была своя публика, у которой было свое мнение, свои пристрастия. В Риме была и другая постановка «Кармен», другой дирижер. О, встречу с ним мне не забыть никогда!

Я приехала в Рим в январе 1961 года, еще переполненная радостными впечатлениями от неаполитанских успехов, и сразу попала под «холодный душ». Дирижером римской постановки «Кармен» был известный Габриэле Сантини, маститый музыкант, когда-то работавший в «Ла Скала» вместе с великим Артуро Тосканини, но при этом очень эмоциональный по характеру и не умевший (а может быть, и не считавший нужным) сдерживать свои чрезмерные порывы. Я вскоре ощутила это на себе. Мы начинали репетиции с его помощником, оговаривая разного рода паузы, акценты, темпы. Когда приехал Сантини, не знавший еще этих наших особенностей, ему все категорически не понравилось, и он вспылил: это не так, тут никуда не годится, все плохо…

Масла в огонь, как говорится, добавило то, что Дель Монако на репетициях пел вполголоса (ему-то это прощалось — у него было имя), и я тоже решила последовать его примеру, чтобы поберечь голос для спектакля. Но Сантини, в отличие от других, никогда меня не слышал, не имел представления о моих возможностях. А уж когда я неправильно истолковала его жест (возможно, случайный) и убрала звук, он буквально «взвился», хлопнул палочкой по пюпитру: «Один не поет, другая напевает и никто из них не играет! Черт знает что такое!» (слова были намного выразительнее — я их уже не помню). Кончилось тем, что дирижер, раздраженный, взбешенный, сделал мне на каждой странице партитуры по нескольку замечаний — их набралось несколько десятков — и назначил на следующий день специальный урок для меня. Я все тщательно подготовила и показала ему наутро — на! вот тебе! И опять были эмоции: на сей раз Сантини был в невероятном восторге! Он был доволен донельзя…

Но радоваться ему в тот день пришлось недолго: в знак протеста против его грубости по отношению к «синьоре Архиповой» Марио Дель Монако и известный баритон Джанджакомо Гуэльфи (он пел Эскамильо) по-рыцарски объявили забастовку — не пришли на репетицию. Потом эти «итальянские страсти» удалось как-то погасить и мы продолжили работать над постановкой. А Габриэле Сантини после успеха нашей «Кармен» стал моим другом (правда, был им он недолго — дирижера не стало в 1964 году). Там же в Риме он подарил мне свой портрет с надписью: «Брависсимо, Кармен! Великой русской певице в знак уважения и симпатии…»

Должна сказать, что в Риме мне было уже легче, чем в Неаполе, — в моральном смысле. Во-первых, я немного освоилась, а итальянцы узнали меня, во-вторых, меня очень тепло и заботливо опекали наш посол Семен Павлович Козырев и его жена Татьяна Федоровна, их поддержка значила для меня немало. Мои удачные выступления в Неаполе успокоили всех в нашем Министерстве культуры — не подвела! А итальянский резонанс от первых спектаклей советской певицы привел к тому, что в Москве было принято решение договориться с итальянским радио и Римской оперой о трансляции премьеры «Кармен» и на Советский Союз — впервые! Да, тогда было интересное время: многое в нашей жизни делалось впервые после долгих лет «холодной войны». (Вряд ли меня обвинят в нескромности, если я скажу, что горжусь тем, что была в числе тех, кто внес свой вклад в это «впервые» — хотя бы в своей области деятельности.)

Благодаря трансляции многие любители музыки у меня на родине могли непосредственно, а не из газет, узнать (точнее, услышать), что происходило в Римской опере 14 января 1961 года. Принимали нас не менее восторженно, чем когда-то принимали в Москве Марио Дель Монако. И мои родные, и Надежда Матвеевна могли уже не только из писем узнать, как реагировал зал на мои «Хабанеру», «Сегидилью», на наши сцены с Дель Монако: по отзывчивости, эмоциональности итальянская публика очень похожа на нашу.

Конечно, признание меня в Италии сыграло решающую роль в том, что я сразу получила известность у себя на родине. Немного забегая вперед, приведу один факт. После возвращения домой, летом 1961 года я выступала в одном из концертов в курортном Сочи, куда приезжают отдыхать люди со всей страны. Симфоническим оркестром в тот раз дирижировал Кирилл Петрович Кондрашин, пользовавшийся тогда среди любителей музыки особой популярностью после совместных выступлений с победителем I Международного конкурса им. Чайковского американским пианистом Вэном Клайберном, которого москвичи буквально носили на руках и который стал любимцем в других городах Советского Союза. И вот, когда на том сочинском концерте объявили меня, публика встретила мой выход очень горячо, потом было много «бисов», из зала постоянно требовали Кармен. Среди слушателей находились и отдыхавшие тогда в Сочи Н. М. Малышева и В. В. Виноградов. Наклонившись к жене, Виктор Владимирович сказал: «Смотри-ка, оказывается, ее уже знают». Дело в том, что он относился к работе Надежды Матвеевны с певцами в известной степени скептически, даже с иронией, не верил, что она настоящий педагог. Но тут, в Сочи, ему пришлось признать это. Надежда Матвеевна, конечно, была довольна и горда за свою ученицу…

Источник

Ирина Архипова — Музыка жизни

Ирина Архипова — Музыка жизни краткое содержание

Если человек талантлив, то он, как правило, талантлив во многом.

В полной мере это можно отнести к Ирине Архиповой: архитектор по первому образованию, она стала оперной певицей мирового уровня. Ее знают и любят во многих странах, где она выступала на лучших сценах. Ей посчастливилось встречаться и работать с выдающимися музыкантами — дирижерами, певцами, композиторами… Об этих встречах, о наиболее памятных событиях своей жизни певица рассказала в этой книге. Книга Ирины Архиповой — не просто воспоминания. Это удивительный документ эпохи, в которой певице выпало жить, творить и радовать людей своим искусством.

Ирина Архипова родилась в Москве в семье инженера-строителя, где очень любили музыку. Закончив Архитектурный институт, начала работать в проектной мастерской, одновременно поступив на вечернее отделение Московской консерватории, куда ее привел редкий по красоте и силе голос.

В 1954 году Ирину пригласили в Свердловский оперный театр. Победа на конкурсе вокалистов в Варшаве подтвердила силу ее таланта, о ней заговорили.

Уже весной 1956 года она дебютировала в Большом театре, спев на прославленной сцене партию Кармен.

Так началось триумфальное восхождение Ирины Архиповой к мировой славе, на вершине которой она пребывает и сегодня.

Автор и издатели выражают признательность Т. А. Иваницкой и А. В. Андрееву за содействие при подготовке этой книги.

Литературная запись А. М. Даниловой.

Музыка жизни — читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

В газетах писали, что выбор русской певицы на роль Кармен оказался очень удачным, а постановка «Кармен» была признана лучшей постановкой того сезона в театре «Сан-Карло». Мои декабрьские выступления в Неаполе подарили мне много незабываемых впечатлений и встреч. Встречи были разными — как и люди.

На наши спектакли в Неаполь приехала из Рима известная в Италии исполнительница Кармен Габриэла Безанцони — партнерша великого Энрико Карузо. Хотя между нами была большая разница в возрасте (в 1960 году Безанцони было уже около семидесяти), мы с ней подружились, нас так и называли: «Две Кармен». Потом она присутствовала на всех моих выступлениях в Риме, пригласила к себе на виллу, расположенную недалеко от Вечного города.

Но были и встречи, оставлявшие после себя странное чувство. В те годы в Италии о Советском Союзе, о нас, о нашей жизни знали не просто мало: люди верили всякого рода нелепым измышлениям и пребывали во власти каких-то выдумок. Помню, что, когда я только-только приехала в Неаполь, полицейские, дежурившие около театра, просили показать им меня. Они были разочарованы, что приехавшую «советику» нельзя было отличить от других артистов, входивших в театр: оказывается, она такая же, как и все прочие люди, у нее есть голова, две руки, две ноги… Ладно это были полицейские. Но вот однажды мне пришлось быть в обществе интеллигентной на вид дамы, очень милой, вежливой, которая, стараясь доставить мне удовольствие, заговорила со мной о моей стране: «Я понимаю, у вас там так холодно, что надо жить тесно-тесно, чтобы согреться. Это ведь и есть коммунизм?» Ну что тут было сказать? Словно в разговорах о нашей стране нельзя было найти других тем, словно никто не слышал о нашей культуре, музыке, писателях… Мы почему-то знали об Италии несравненно больше.

Находясь в Неаполе, я, конечно же, посылала на родину весточки о себе. Писала я и Надежде Матвеевне, рассказывая обо всех своих итальянских впечатлениях. Поздравляя ее и Виктора Владимировича с Новым, 1961 годом, я сообщала: «Ваша ученица дебютировала в неаполитанском театре «Сан-Карло» и имела успех у публики и у прессы. Я Вас поздравляю от всего моего благодарного сердца и крепко, крепко целую. Итальянские певцы спрашивают, у кого я училась, и говорят, что у меня прекрасная неаполитанская школа. Все неаполитанские газеты и просто любители оперы откликнулись на выступления в опере «Кармен»… Одна из рецензий была озаглавлена: «Чистейшая русская! Во французской опере! Поет по-итальянски?! Сенсация!»

В итальянских газетах среди подобного рода эмоциональных откликов, так соответствовавших национальному характеру, мне запомнился и такой: «Удивительно, откуда у этой северянки средиземноморский вулканизм?» Итальянцы, увидев, что у меня славянские, голубые глаза, а не южные, черные (что, по их мнению, многое бы объяснило), не могли понять, как это мне удалось передать чувства «знойной» героини оперы Бизе.

Я упомянула, что писала Надежде Матвеевне Малышевой о том, как в Италии удивлялись, откуда у меня неаполитанская школа пения (это в Неаполе — в других городах школу называли соответственно имени следующего города), и при этом говорили: «Это старая школа, у нас уже забытая». И были поражены, что я училась у русского педагога, которая следовала тем же принципам, о которых я услышала от Габриэлы Безанцони (и удивилась в свою очередь — она говорила о голосе то же, что говорила мне в Москве мой педагог). Я думаю, что все проще: нет какой-то особой неаполитанской, венецианской, римской и т. д. школы оперного пения, а есть одна — правильная. Мой педагог Н. М. Малышева была носителем старой культуры и шла во время занятий от разума, от естества голоса, от логики пения. Она говорила мне: «Ира, плохо петь можно по-разному, а хорошо петь можно только хорошо». Как все просто и понятно…

Хотя после большого успеха в неаполитанском театре «Сан-Карло» считалось, что теперь я могу уверенно выходить на сцены других оперных театров Италии, мне предстояло все начинать сначала — впереди был Рим, где была своя публика, у которой было свое мнение, свои пристрастия. В Риме была и другая постановка «Кармен», другой дирижер. О, встречу с ним мне не забыть никогда!

Я приехала в Рим в январе 1961 года, еще переполненная радостными впечатлениями от неаполитанских успехов, и сразу попала под «холодный душ». Дирижером римской постановки «Кармен» был известный Габриэле Сантини, маститый музыкант, когда-то работавший в «Ла Скала» вместе с великим Артуро Тосканини, но при этом очень эмоциональный по характеру и не умевший (а может быть, и не считавший нужным) сдерживать свои чрезмерные порывы. Я вскоре ощутила это на себе. Мы начинали репетиции с его помощником, оговаривая разного рода паузы, акценты, темпы. Когда приехал Сантини, не знавший еще этих наших особенностей, ему все категорически не понравилось, и он вспылил: это не так, тут никуда не годится, все плохо…

Масла в огонь, как говорится, добавило то, что Дель Монако на репетициях пел вполголоса (ему-то это прощалось — у него было имя), и я тоже решила последовать его примеру, чтобы поберечь голос для спектакля. Но Сантини, в отличие от других, никогда меня не слышал, не имел представления о моих возможностях. А уж когда я неправильно истолковала его жест (возможно, случайный) и убрала звук, он буквально «взвился», хлопнул палочкой по пюпитру: «Один не поет, другая напевает и никто из них не играет! Черт знает что такое!» (слова были намного выразительнее — я их уже не помню). Кончилось тем, что дирижер, раздраженный, взбешенный, сделал мне на каждой странице партитуры по нескольку замечаний — их набралось несколько десятков — и назначил на следующий день специальный урок для меня. Я все тщательно подготовила и показала ему наутро — на! вот тебе! И опять были эмоции: на сей раз Сантини был в невероятном восторге! Он был доволен донельзя…

Но радоваться ему в тот день пришлось недолго: в знак протеста против его грубости по отношению к «синьоре Архиповой» Марио Дель Монако и известный баритон Джанджакомо Гуэльфи (он пел Эскамильо) по-рыцарски объявили забастовку — не пришли на репетицию. Потом эти «итальянские страсти» удалось как-то погасить и мы продолжили работать над постановкой. А Габриэле Сантини после успеха нашей «Кармен» стал моим другом (правда, был им он недолго — дирижера не стало в 1964 году). Там же в Риме он подарил мне свой портрет с надписью: «Брависсимо, Кармен! Великой русской певице в знак уважения и симпатии…»

Должна сказать, что в Риме мне было уже легче, чем в Неаполе, — в моральном смысле. Во-первых, я немного освоилась, а итальянцы узнали меня, во-вторых, меня очень тепло и заботливо опекали наш посол Семен Павлович Козырев и его жена Татьяна Федоровна, их поддержка значила для меня немало. Мои удачные выступления в Неаполе успокоили всех в нашем Министерстве культуры — не подвела! А итальянский резонанс от первых спектаклей советской певицы привел к тому, что в Москве было принято решение договориться с итальянским радио и Римской оперой о трансляции премьеры «Кармен» и на Советский Союз — впервые! Да, тогда было интересное время: многое в нашей жизни делалось впервые после долгих лет «холодной войны». (Вряд ли меня обвинят в нескромности, если я скажу, что горжусь тем, что была в числе тех, кто внес свой вклад в это «впервые» — хотя бы в своей области деятельности.)

Источник