Старик («У лесной опушки домик небольшой. «)
СТАРИК
У лесной опушки домик небольшой
Посещал я часто прошлого весной.
В том домишке бедном жил седой лесник.
Памятен мне долго будешь ты, старик.
Как приходу гостя радовался ты!
Вижу, как теперь я, добрые черты.
Вижу я улыбку на лице твоем —
И морщинкам мелким нет числа на нем!
Вижу армячишко рваный на плечах,
Шапку на затылке, трубочку в зубах;
Помню смех твой тихий, взгляд потухших глаз
О житье минувшем сбивчивый рассказ.
По лесу бродили часто мы вдвоем;
Старику там каждый кустик был знаком.
Знал он, где какая птичка гнезда вьет,
Просеки, тропинки знал наперечет.
А какой охотник был до соловьев!
Всю-то ночь, казалось, слушать он готов,
Как в зеленой чаще песни их звучат;
И еще любил он маленьких ребят.
На своем крылечке сидя каждый день,
Ждет, бывало, деток он из деревень.
Много их сбегалось к деду вечерком;
«Дедушка, голубчик, сделай мне свисток».
— «Дедушка, найди мне беленький грибок».
— «Ты хотел мне нынче сказку рассказать».
— «Посулил ты белку, дедушка, поймать».
— «Ладно, ладно, детки, дайте только срок,
Будет вам и белка, будет и свисток!»
И смеясь, рукою дряхлой гладил он
Детские головки, белые как лен.
Ждал поры весенней с нетерпеньем я:
Думал, вот приеду снова в те края
И отправлюсь к другу старому скорей.
Он навстречу выйдет с трубочкой своей
И начнет о сельских новостях болтать.
По лесу бродить с ним будем мы опять,
Но, увы! желанья не сбылись мои.
Как с деревьев падать начал лист сухой,
Смерть подкралась к деду тихою стопой.
Одинок угас он в домике своем,
«Кто поймает белку, сделает свисток?»
Долго будет мил им добрый старичок.
И где спит теперь он непробудным сном,
Часто голоса их слышны вечерком.
Примечания:
Старик («У лесной опушки домик небольшой. «). Впервые — СШ, 1877, No 3, стр. 342. Вошло в П. 78, С. 87.
Источник
Сказка про деда Пыхто и бабку Никто
Много лет тому назад жил да был дед Пыхто. Прозвали его так в народе за крутой нрав да за плохой характер. На людей он не глядит, ни с кем не говорит. Всё время молчит да пыхтит, как тесто в квашне, когда поднимается.
Пых да пых! Только пар из носа вырывается. От злости щёки, как булки надуваются, а люди от него в разные стороны все разбегаются. Никто с ним дружить не хочет. Так пропыхтел он до ста лет и вдруг жениться надумал. Скучно одному стало. Только кто за него замуж пойдёт, и где он такую пыхтелку найдёт.
Однажды ночью кто-то в избу к нему постучал. Рассердился дед, с лавки соскочил.
— Кто посмел разбудить меня? — пробурчал он спросонья.
А за дверью ни гу-гу. Ночной гость молчит, да знай себе стучит. В голове старика зашумело, в ушах зазвенело. Схватил он кочергу и — к дверям. Открыл, а перед ним старушонка стоит махонькая да горбатенькая.
— Ты кто? — спрашивает Пыхто.
— Никто, — отвечает бабка.
— Чего надо? — опять спрашивает дед.
— Ничего не надо.
— Зачем пришла?
— Ни за чем.
— Ну и ступай себе прочь отсюда подобру-поздорову, — закричал дел и запыхтел от злости на весь дом. Пых да пых!
А бабка испугалась, задрожала, но не уходит, с ноги на ногу переминается.
Подумал – подумал дед да в избу запустил. Авось сам Бог мне жену послал. Вдвоём веселее будет.
А бабка Никто жила когда-то в деревне Никудышной, да прогнали её люди оттуда за то, что работать не хотела. Шаталась – шаталась она по свету и набрела на дедову избу. Стали они жить – поживать вместе, да только не так, как все люди.
Дед целый день пыхтит, но дело своё знает: дрова колет, печь топит да обед готовит. А бабка Никто на печи лежит, да всё кряхтит, будто что-то у неё болит. Как только разговор о работе зайдёт, так она сразу же стонать да охать начнёт:
— Не могу да не буду, нет да не хочу.
Сначала он жалел старуху. Хворая, мол, пусть отлежится, а потом и за дело примется.
А той того и надо. Полёживает себе на печи, да в потолок поплёвывает.
— Надо бы в избе подмести, — говорит как-то Пыхто.
— А-а-а? — спрашивает бабка, будто не слышит.
— Метлу возьми да пол в избе подмети, — кричит он ей в самое ухо.
А бабка Никто опять: «А-а-а?»
Ну, совсем глухая стала, ничего не слышит. Дед от злости орёт, а дел в избе – невпроворот. Скиметил Пыхто, в чём тут дело. Решил бабку проучить и работать научить.
Проснулся однажды утром и кричит:
— Слезай, старуха, с печи, иди печь калачи.
А та молчит, будто крепко-крепко спит.
Дед опять:
— Вставай, поднимайся да за дело принимайся!
А бабка молчок – зубы на крючок.
Затопал тут Пыхто ногами, затряс кулаками. Испугалась она да заохала:
— Не могу, — говорит, — у меня живот болит.
Попыхтел – попыхтел дед да пошёл сам готовить. Сварил обед и, хитро прищурив глаз, спрашивает её:
— Кашки хочешь?
Бабка храпеть перестала, головой закивала:
— Хочу, мол, дед, хочу!
— А борщеца горяченького?
Бабка тут зашевелилась, чуть с печи не свалилась.
— Ах, ты, хитрюга старая, — рассердился дед Пыхто, — есть хочешь, а работать – лень.
Попыхтел – попыхтел да и выгнал её из дома.
Шла – шла да в лес забрела. День идёт, другой идёт, от голода живот поёт. А в лесу чего только нет? Грибы да ягоды, орехи да яблоки.
А бабка Никто ревёт, ничего не рвёт. Лень покоя не даёт. На третий день покряхтела, посопела да стала грибы – ягоды собирать, голод утолять.
Поела, под дерево легла да захрапела так, что медведя в берлоге разбудила. Рассердился косолапый, идёт по лесу, ревёт, кусты ломает. Бабка перепугалась, на дерево забралась, заорала во всю мочь, а медведь от страха – прочь.
— Спасите, помогите, — кричит, все слова человеческие вспомнила.
Охотник услыхал, на крик прибежал, старуху с дерева снял. Обняла его бабка Никто, чуть не задушила от радости. Охотник добрый оказался, накормил её, напоил, до деревни проводил.
Постучала старуха опять в избу к деду Пыхто.
— Кто? — спрашивает тот.
— Это я бабка Никто, — отвечает она.
Обрадовался дед, что жива бабка, невредима, домой запустил и блинами угостил. А она в ножки ему поклонилась, повинилась. Ну, совсем другая бабка стала!
И зажили они опять вместе, да только не так, как раньше, по-другому. Дед пыхтеть перестал, печку топит, а бабка пироги печёт, гостей в избу зовёт.
Говорят, что они до сих пор живут — хлеб с салом жуют.
Источник
Рай и Ад
На свете жил один старик,
Он Праведником был,
И часто в гости к старику
В дом ангел заходил.
Всегда встречал его святой
С улыбкой и добром,
И ангел очень полюбил
И старика и дом.
Однажды старый человек
Вдруг Ангела спросил:
Скажи, ты видел рай и ад?
Я знаю — ты там был.
Я правду очень знать хочу,
Как души Там живут,
Ведь там я вскоре обрету
Последний свой приют.
Ответил ангел старику:
«Ты Праведником жил,
И посмотреть, как Там живут,
Ты точно заслужил».
Тебя туда я провожу,
Увидишь Рай и Ад.
Не бойся: я тебя верну,
Потом домой назад.
С тобой мы завтра полетим,
Как выпадет роса,
Ну а пока я поспешу
К себе на небеса.
Старик не спал почти всю ночь,
И встречи очень ждал.
О том, что Ангел позовёт,
Он даже не мечтал.
Настал волшебной встречи час,
И Ангел и старик,
Стремительно поднялись вверх,
Под журавлиный крик.
Ну что, давай сначала в ад,
Мой друг, с тобой пойдём.
И ангел старика повёл,
В огромный чёрный дом.
Накрыты скатертью столы,
Ломились от еды,
Но те, кто за столом сидел,
Все были голодны.
Из ртов голодных тут у всех,
Текла на стол слюна,
Никто не мог сам что-то съесть
Или попить вина.
Мешали людям здесь, в аду,
Колодки на локтях,
Лишь дотянуться до еды
Могли все кое-как.
Но в рот себе еду, увы,
Никто не доносил,
Не гнулись руки и, рыча,
Все падали без сил.
Спросил тут Ангел старика:
Ну как тебе в аду?
Теперь пойдём, посмотрим рай,
Тебя я провожу.
Не удивляйся, старый друг,
Там тоже ничему,
Спокойно всё ты принимай
И к сердцу и к уму!
И вот опять огромный дом,
Но только посветлей,
Вот снова здесь стоят столы,
Накрыты для людей.
И тут колодки на локтях
У всех, кто за столом,
Но только радостные все —
Веселья полон дом.
Внимательно смотрел старик,
И вот, что увидал:
Друг-друга каждый здесь кормил,
Из рук еду давал.
Тянулись руки через стол
Соседа накормить,
И не стеснялся здесь никто,
Если хотел попить.
Сосед напротив наливал
Вино в большой бокал,
И другу на прямых руках
Легко передавал.
Старик был очень изумлен
И Ангела спросил:
Зачем те люди, что в аду,
Себя лишают сил?
Они ведь могут, как в раю,
Друг-друга накормить,
И кто мешает им как здесь,
Всем также дружно жить?
На это ангел старику
Ни слова не сказал,
А только лишь шепнул:
Пойдём! И рядом зашагал.
Они вдвоём вернулись в ад,
И ангел прошептал:
Задай любому здесь вопрос,
Какой ты мне задал.
Старик приблизился к столу
И крайнего спросил:
Зачем, ответь мне, человек,
Ты тратишь столько сил?
Ты можешь руки протянуть
Любое блюдо взять,
Но не ко рту его нести,
А ближнему отдать.
Его покормишь через стол,
А он потом — тебя.
Вы будете прекрасно жить,
Послушайся меня!
В ответ сверкнул из под бровей
Безумный дикий взгляд,
И зашипел один из тех,
Кого послали в ад:
Ты что, старик, с ума сошёл?
Ты хочешь чтобы я,
Кормил едой из рук своих
Соседа-бугая?
Пускай я буду голодать
И буду без вина,
Но не получит здесь никто
Ни крошки от меня.
Пойди же прочь, мне не мешай,
И рядом здесь не стой,
Ведь я уже почти достал
Большой поднос с икрой!
Отпрянул в ужасе старик
И Ангела позвал:
Спасибо, мой крылатый друг,
Я всё здесь повидал.
Теперь я понял, что в душе
У всех свой рай и ад.
Прошу тебя, верни скорей,
Меня домой назад!
Источник
Жил-был дед
( Ветеранам Великой Отечественной Войны посвящается)
Жил- был дед. В маленьком домике возле самой дороги. По ней бежали машины и трактора, и проезжавшие часто видели высокую , сутулую фигуру старика, стоявшего возле покосившихся ворот и внимательно смотревшего на дорогу.
Дед был единственным жителем деревни Петровка. Название ее было обозначено на голубой дощечке возле мостика через речку. Дорога шла параллельно бывшей улице деревни, где разоренные усадьбы обозначились буйно разросшимися кустами смородины, сирени, калины, деревьями черемухи .несколько полуразрушенных сараюшек, обрывки изгородей и единственный ветхий домик на краю деревеньки- обитель одинокого старика.
Пошел второй год, как дед схоронил свою подругу жизни, и теперь жил без соседей и близких. Была ранняя весна , медленно сходил снег с полей, шумела весенняя вода в речушке, и апрельское солнце еще не очень баловало своим теплом старика, уставшего за долгую снежную зиму.
На старой березе во дворе висела пожелтевшая от времени скворешня. К ней прилетала скворчиха, та самая, что была в прошлом году- дед узнал ее по белому клюву. Усталая, обессилевшая птица, увидев старика, слетела на забор. Дед вынес пригоршню крупы и посыпал ее на столбик. Скворчиха начала медленно склевывать зерна, с отдыхом, закрывая глаза. « Устала, бедная. Далеко лететь было из Египта на Родину свою» — вслух говорил дед. « Вот прилетишь будущей весной, кто встретит тебя, кто поддержит. Не будет здесь меня. В дом старости уеду.». Федор Максимович вошел в дом, поднял гирьку часов- ходиков, что тикали на стене. Было 8 утра. Дед собирался этим днем сходить на кладбище. Он одел чистую рубашку. Собрал узелок, вышел на крыльцо, закрыл дом , и направился вдоль бывшей улицы деревни к дороге, пролегавшей через поле. Было тихо, и только жаворонок в высоком апрельском небе звенел своей переливчатой песенкой.
В последнее время старик часто вспоминал свою жизнь. Вставали перед глазами события, люди. Жившие когда-то рядом. Кто уехал, кто умер… нет людей, нет деревни- всех разметала какая-то странная, невидимая сила. Дед дошел до погоста. Там под сенью старых деревьев лежали те, кто когда- то любил его, нуждался в нем…могилы отца, матери, жены Меланьи, сына Васятки. Все были здесь, и только один он маялся на свете.
Федор Максимович опустился на скамейку и прикрыл глаза. С недавнего времени стал думать он , что жизнь каждого схожа с книгой. Кому- то толстую прочесть суждено, а кому- то вовсе тоненькую брошюрку. Живешь, как будто читаешь страницу за страницей свою книгу- жизнь он уже почти дочитал, немного листов осталось.
Дед знал, что будет записано на них. Вспоминались прожитые годы. Яркой страницей- жаркий летний день, когда уходили на фронт, и женщины голосили по ним. Раненым вернулся он домой, встретила жена, а сына Васятки уже не было. Умер от менингита. Прошли послевоенные годы. Жили трудно, работали в колхозе. Помогали воспитывать племянников. Только где они теперь, далеко уехали и весточку не шлют. Федор Максимович возвращался домой и не знал, и не думал, что в его жизни скоро произойдут неожиданные события,
За несколько километров от этих мест на большой шоссейной дороге ехал в сторону Ижевска груженый грузовик. Вел его молодой шофер-Анатолий. Командировка не радовала его — дома оставались жена с больным сыном, которого увезли в больницу. Валя проводила его молча. В больших серых глазах ее застыло выражение муки и отрешенности. Она чувствовала себя беспомощной.
Это пугало Анатолия. Если бы Валя плакала. Что- то говорила. Ему было бы легче. Когда он уходил из дому. Валя сидела в уголке, застывшая, абсолютно безучастная ко всему. И большой, сильный Анатолий приходил в отчаяние от своей беспомощности. Не радовало ничто- ни эта буйная весна, что шествовала по земле, ни голубое небо, ни вековые ели, что вышли навстречу и стали стеной с обоих сторон дороги. «Валюшка. Валюшка…»- думал Анатолий и как хотел он, чтобы судьба ее женская была счастливой м спокойной. Да нет. Не вышло.
Жили они в своем городе в каменном доме на пятом этаже. За грядой крыш за окном поднималась высоко в небо фабричная труба. Из нее временами выбрасывался желтый дым, и когда ветер дул в их сторону, сквозь щели форточки просачивался в комнату едучий смрадный запах. Анатолий пронаблюдал зависимость извержения из этой трубы и заболеванием своего Мишутки. Малышку начинал мучить сильный кашель. Личико синело, он задыхался. Анатолий перед отъездом зашел к лечащему врачу. «Скажите, есть ли надежда? – спросил он его.». Врач, высокий, худощавый, с озабоченным и усталым лицом, не сразу ответил на его вопрос. «Болезнь прогрессирует…к сожалению . организм устал бороться. Где вы живете?» Анатолий ответил. «Да, -сказал врач- самый дымный район города…» «Неужели нет лекарства?- спросил Анатолий- неужели нельзя помочь?» «Лекарства не помогут…может спасти лишь одно…» «Что?- почти крикнул Анатолий, глядя доктору в глаза». «Кристально чистый воздух!»
Обо всем этом думал Анатолий, ведя машину. Вдруг впереди у обочины дороги заметил он фигуру человека, махавшего руками. Анатолий увидел. Что впереди шедшие машины затормозили. И человек вышел на дорогу. «
Слушай, друг. – обратился к нему мужчина, — помоги. В километре отсюда застряла моя легковушка». Анатолий посмотрел в его лицо, светлые глаза незнакомца смотрели на Анатолия умоляюще.
«Выручи друг».Анатолий посадил его в кабину и они съехали с асфальта на обочину, где начиналась разбитая проселочная дорога. «Председатель колхоза «Заря» я ,- сказал мужчина- вот здесь наши поля.».они проехали недолго и Анатолий увидел председательскую машину в низине среди массива грязи.
Российское бездорожье! С помощью длинного троса подцепили они легковушку, и Анатолий вытащил ее на сухой пригорок. «Спасибо!- сказал председатель и улыбнулся Анатолию. Вытер брызги грязи с лица платком. Снял шляпу. Светлые волосы рассыпались по лбу. Был он сероглазым. С открытым простым лицом и располагал к себе сразу6 в его облике сочетались доброта и интеллегентность.
Анатолий протянул ему руку, назвал себя. «Идем- ка, Толя, подкормимся». В машине председатель Иван Андреевич развернул пакет с едой, налил чаю из термоса. «Вот езжу с утра. Целый день в городе. Посевная начинается». Разговорились. Иван Андреевич умел слушать и Анатолий , почувствовав к нему расположение. Рассказал о себе, как часто бывает в жизни, неожиданно, что открываешь свою душу незнакомому собеседнику.
Анатолий говорил долго. Иван Андреевич слушал внимательно, глядя в утомленное лицо его. И когда Анатолий закончил свое невеселое повествование, председатель некоторое время молчал, облокотившись на руль, и лицо его было сосредоточено и серьезно. Потом провел рукой по лбу, поднимая светлые пряди и сказал: «Знаешь, Анатолий, отвези груз, заезжай к нам на обратном пути. Есть у нас деревушка, живет там один геройский дед. Места красивые: лес, речка. Приезжай, посмотришь».
Федор Максимович, вернувшись домой, истопил печь, поужинал в одиночестве, и задремал на диване. Он озяб и устал за день и сейчас тепло от печи разморило деда. Он покачнулся и чуть не упал на пол, вздрогнул и снова склонил седую голову , забывшись в коротком, неглубоком сне. И не было родной души, которая пожалела и прониклась бы сочувствием к его немощи и старости…Шум мотора машины и стук открываемой двери разбудил деда. Он выглянул в окно. Напротив домика его остановился председательский уазик. Дед обрадовался, пошел встречать. Председатель Иван Андреевич работал в этих краях недавно, несколько раз приезжал в Петровку, разговаривал с Федором Максимовичем; осенью по его распоряжению привезли старику дров.
Дед обрадовался ему, как родному. Иван Андреевич был не один. Рядом шел незнакомый высокий парень. Дед засуетился, стал угощать их чаем. «Максимыч, сказал ему Иван Андреевич,- не возьмешь ли на постойэтого парня? Выстроим дом ему за лето. Семью он привезет сюда». Дед даже растерялся от неожиданности, но осознав все услышанное, ответил: «Конечно, Иван Андреевич, пусть Анатолий живет у меня. Рад буду живой душе. Совсем одичал в бобылях».
Анатолий приехал через неделю. Приехали люди с центральной усадьбы- бревна, доски привезли. Выбрали место для будущего дома и взялись за работу. Вечерами, утомившись за рабочий день, Анатолий наскоро ужинал и ложился отдыхать. Дед рад бы поговорить, да постоялец был не особенно разговорчивым. Ночами дед слышал, как вздыхал он от своих дум и иногда метался во сне.
Утром дед сказал ему: «Вижу, кручинишься ты, парень. Знаю, о семье тоскуешь. Мальчонка- то большой у тебя?» «Шесть лет скоро будет. Болеет все…» «Анатолий! — сказал дед, — поезжай–ка ты за ними без промедленья.» « А где же жить, Максимыч?» «В моем доме, парень, всем места хватит. Дело к лету». Анатолий пристально взглянул на стрика.через пару дней уехал он за семьей. Дед стал ждать их. Он стал выходить к дороге и всматриваться туда, где за поворотом появлялись машины. Вечерами прислушивался каждому звуку, долго сидел на крыльце в ожидании.
Сгущались сумерки уходящего весеннего дня, где-то в кустах за огородом заливался соловей. Они приехали ночью. Анатолий внес в комнату спящего сына. За ним вошла женщина, похожая а подростка- жена его Валюша. Она протянула деду руку и улыбнулась застенчивой , почти детской улыбкой.
На следующее утро Анатолий и Валя уехали по делам, попросив Федора Максимовича посмотреть за сыном. Дед оберегал его сон, старался не ходить, не скрипеть половицами. Он задернул занавеску на окне, когда яркий солнечный лучик коснулся щеки ребенка. Душа деда переполнилась каким- то теплым чувством. Он подумал, что по непреложному закону жизни человека уходящий должен соприкоснуться с человеком, приходящим в этот мир.
Мальчик проснулся, увидел перед собой незнакомого старика и долго всматривался в его морщинистое лицо. « Кто ты?- спросил он старика». « Я дед Федор, сынок». « А я- Миша, где папа с мамой?» « Уехали, скоро вернутся». Миша сполз с кровати. Он стоял на полу , как маленький, тоненький стебелек, и солнце , струившееся из окна, освещало его болезненное личико. Миша обвел взглядом незнакомую комнату, пошел вдоль длинной лавки, остановился возле прялки бабушки Меланьи, потрогал ее пальчиками.
Он , казалось, не видел деда и был полностью погружен в себя. Старик подумал, что Миша напоминает маленького котенка, которого только что принесли в незнакомый дом, ион долго ходит и изучает новое место своей обители. Миша подошел к стулу, где прикрытая тряпицей стояла старая фронтовая гармонь Федора Максимовича, ощупал ее, потрогал кончиками пальцев белые пуговки- кнопки, повернулся к деду и спросил: « Что это?» «Гармонь, сынок! Яна ней играл когда-то». Миша пощупал рукой потертые меха и попросил: «Сыграй, дедушка!» « Не могу!»- ответил дед. « Почему?» — взглянул ему в глаза Миша. « Застыло здесь все!- ответил дед и приложил руку к груди. « Совсем. Совсем?»- спросил Миша. « Совсем, милый!»
Малыш замолчал, подошел к окну и стал внимательно смотреть вдаль. Дед подошел к нему. « Что там?»- спросил Миша. « Дорога, поле, а дальше лес. « Лес… Я никогда не был в лесу». « Поправляйся. Сынок , и мы пойдем туда гулять». Миша поднял на него свои темные глаза: « Ты поведешь меня в лес?» В взгляде его было столько надежды и радости, что у деда что- то поднялось и перевернулось в душе. « Господи! Жил ребенок в городе, в этом каменном мешке, и не видел, как земля дышит…»
Наступил май. Во всю царствовала весна. Майским днем, в день Победы, распустилась черемуха и терпкий аромат стоял в воздухе. Дед с Мишей каждый день уходили в лес. сначала недалеко то дома, потом все дальше и дальше по мере того, как набирался сил мальчик. В лесу Миша зачарованно смотрел на распустившиеся листья березы, на траву, которая с каждым днем становилась все выше и гуще.
Он мог долго стоять возле муравьиной кучи, наблюдая за движением муравьев, и возле растения медуницы, над цветами которой трудился медлительный мохнатый шмель, или за бабочками, летающими над лугом; слушал птиц, чьими песнями звенел весь лес. Каждый день приносил новые впечатления.
Федор Максимович отвечал на бесчисленные вопросы мальчика. Иногда Миша. Набегавшись в лесу, надышавшись свежего воздуха, притомившись, засыпал у деда на коленях. И тот дремал, согревшись под лучами ласкового майского солнца, наслаждаясь общением с этим беленьким существом, чувствуя, как что-то оживает, возрождается в его душе. Так исцелялись они постепенно среди природы, старый — от тоски душевной, малый- от хвори своей.
« Дедушка, — звенел голосом Миша, иди сюда! Посмотри, здесь речка!» « Да не речка, сынок, ручеек лесной. Вон там , за кустами родник из земли бьет, край-то родниковым зовется». Дед подвел ребенка к тому месту, где в углублении сквозь прозрачный слой кристально чистой воды из земли пробивались несколько струек родника, шевеля желтые песчинки.
Миша долго и неотрывно смотрел на струящуюся воду. Потом попросил деда: « Давай посмотрим, куда бежит речка…» Пошли дальше в лес. журчала вода и над ней порхали стрекозы. « Дедушка. Дедушка!» – вдруг изменившимся голосом позвал малыш,- посмотри, что здесь!» дед подошел и увидел, что в кустах папоротника лежит убитый лось. « Дедушка, кто его?»- спросил Миша. « Плохие люди, сынок». Он хотел было отвести малыша в сторону. Но тот приблизился к голове лося и смотрел в открытые застывшие глаза животного.
Цвели травы, пели птицы, и тяжело было видеть смерть живого существа среди этой благоуханной природы.
Федор Максимович взял мальчика за руку и почувствовал, как дрожат его пальчики. Миша побледнел и закрыл глаза. Ему становилось плохо. Дед поднял ребенка на руки и сколько было сил быстро пошел из леса. В деревне его встретили Анатолий с Валюшкой: « Что с ним?» дед рассказал. Миша задыхался.
Валюшка пошла за лекарством. В глазах ее снова заметались испуг и отчаяние. « Простите меня, — говорил дед,- это я не уберег его». « Что ты, Максимыч! Нет твоей вины. Людская подлость виной всему»- сказал Анатолий. Миша заснул. Федор Максимович, Анатолий и Валя сидели возле его кровати и смотрели на него, боясь малейшим движением спугнуть сон больного мальчика.
Наступил вечер. Догорал вечерний закат. Стемнело. Но они не зажгли света. Было очень тихо и только сквозь приоткрытое окно слышна была песня ночной птицы. Миша проснулся. «Мама,- позвал он, -где дедушка?» «Здесь я, сынок». Дед подошел к нему. Миша обнял деда за шею и прикоснулся рукой к груди , тихо спросил: « Дедушка, у тебя растаяло уже?» дед вспомнил давний разговор с ним. « Да, сынок». « Сыграй, дедушка!» Федор Максимович ушел за занавеску. Открыл фанерный шкаф и снял с плечиков свое солдатское обмундирование, одел его.
Взял гармонь и вошел в комнату. в пилотке с красной звездой, в выгоревшей фронтовой гимнастерке с орденом и медалями , подтянутый кожаным ремнем, стоял старый солдат , олицетворяя собой и правду жизни и всех, кто не вернулся домой, отдав свои жизни за спасение жизни на земле нашей.
« Дедушка!»- закричал восторженно малыш и большие глаза его заиграли восхищением и радостью. Федор Максимович сел у печки на табурет, поставил гармонь к себе на колени. Заскорузлыми негнущимися пальцами тронул кнопки у гармони, растянул меха. Раздался первый неровный звук. Старая гармонь вздохнула перед тем, как запеть. Дед склонил голову и как бы отрешился от всего, весь отдаваясь воспоминаниям. Вместе с мелодией прекрасного фронтового леса всколыхнувшая память вернула лица бывших товарищей, которые слушали гармонь перед страшными боями и после них где- либо в лесу, или в землянке, душевно успокаиваемые гармонью Максимыча от боли душевной, от тоски по потерянным навсегда однополчанам.
Дед играл долго. Анатолий. Валя, Миша слушали. Затаив дыхание, постигая мудрость, чистоту и силу этих песен. Шли дни. Вступало в свои права лето. Миша подрос и окреп. Глаза у Валюшки стали совсем другими. Глядя на них, Анатолий с утроенной энергией работал на строительстве дома. Федор Максимович несколько раз подходил. Смотрел на стройку: « Неужели возродится моя Петровка?» — думал он. Начали строить ферму для бычков, где должны были работать Валя с Анатолием на правах арендаторов.
Однажды привезли Федору Максимовичу письмо с путевкой в Дом Ветеранов. « От кого письмо, отец?»- спросил Анатолий. «Путевка в дом старости пришла,- ответил старик. Он не видел в своей задумчивости , как переглянулись Анатолий и Валя. Дома дед положил письмо под потертую клеенку на столе, постоял молча некоторое время , вышел на улицу.
Дед пошел бывшей улицей по дороге туда, где был когда- то конец деревенской улицы. Там возле речки росли старые могучие тополя. Вот тут когда- то висели качели и в далекие тридцатые молодости Федор Максимович качался на них со своей будущей подругой.
Обострившаяся память вызвала из ушедшего далека светлый образ его любимой, ее ясные глаза, мягкую улыбку, увидел себя юным парнем в косоворотке, вспомнил сердцем ту яркую и далекую весну…
Дед вздохнул. Почувствовал, как кружится голова. «Дедушка, дедушка! –услышал он звонкий голос Миши, -мама ужинать зовет! Пойдем. Дедушка!» он взял деда за руку и они пошли домой. За столом Анатолий сказал старику: « Максимыч, не уезжай ты от нас в этот дом престарелых. Будь нам отцом. Мише ты давно стал родным дедушкой». Федор Максимович посмотрел на них и тихо сказал: « А если занемогу я, ходить не стану, в тяжесть вам буду?» « Не сомневайся. Максимыч. походим , как за родным». « А коли помру…» « Все сделаем , как положено. Не оставим без почестей солдата фронтового. Живи с нами».
Дед почувствовал, как у него перехватило дыхание и несколько слезинок скатилось по морщинистым щекам. И , прижимая к себе прильнувшего Мишу, Федор Максимович подумал. Что никак не предполагал он еще совсем недавно, что последние страницы его книги – жизни озарятся людской добротой.
Декабрь 1990 г.
Источник