Рано осиротевшая юная американка Амелия Юортленд отправилась в далекую Англию, надеясь найти утешение в доме своей крестной матери. Меньше всего ожидала Амелия обрести на берегах Туманного Альбиона пылкую, обжигающе-страстную любовь.
Блестящий аристократ Холт Брекстон, граф Деверелл, по всеобщему мнению, способен принести Амелии лишь горе и боль. Но он готов поставить на карту собственную жизнь, чтобы подарить возлюбленной счастье…
Пока он торчит в Лондоне, его люди готовятся к сражению с Наполеоном. Если бы не идиотские проволочки палаты лордов, Холт был бы с ними, вместо того чтобы сгорать от тоски и нетерпения, пока пересматривают его патент.
Похоже, недаром он подозревает, что за решением военного министерства проверить его деятельность стоит все тот же лорд Уикем, подогреваемый желанием отомстить сопернику за совращение жены, хотя, видит Бог, он всего лишь взял то, что с такой охотой предлагала леди Мария.
Но все постепенно забылось бы, сошло на нет, если бы не идиотский замысел Марии столкнуть их лбами, что и подвигло Уикема на столь же идиотскую дуэль. Невозможно поверить, что, как бы ни велико было искушение, Уикем по доброй воле предпочел отметить за сомнительную честь жены, оказавшейся настолько неосмотрительной, чтобы публично излить гнев на бросившего ее любовника.
Крайне дурной тон, иначе не скажешь.
Он без всякого сожаления и мельком вспомнил Марию. Нужно признать, любовница она ненасытная, в любовных судорогах самозабвенно полосовала его спину острыми ногтями, словно ставила на нем клеймо своего обладания. Он не жалел о постыдном конце сомнительной связи, но брезгливо морщился при мысли о том, что она решила устроить прилюдный спектакль.
Холт спустился на первый этаж, в свой кабинет, комнату, отделанную панелями, в самой глубине дома, его убежище и пристанище в те дни, когда он жил здесь с бабушкой. Никому, даже горничным, не позволялось входить сюда без разрешения. Хитон, доверенный слуга, сам вытирал здесь пыль и убирал.
Никакой позолоты, изящных резных стульчиков. Простая массивная мебель, без всяких украшений и завитушек. Чисто мужская обстановка. Единственной уступкой модному стилю был письменный стол красного дерева с блестящей барочной столешницей. Тяжелые медные ручки с крепкими замками поблескивали на многочисленных ящичках.
Всего несколько минут ушло на то, чтобы написать необходимые письма и инструкции своему поверенному: обычная предосторожность человека, привыкшего не доверять судьбе. Этому по крайней мере научила его война.
Жизнь можно отнять за секунду: сабельный удар, взрыв ядра — и люди, вопя и стеная, уходят в вечность. Нет, не стоит расслабляться.
Выйдя из кабинета, он еще немного задержался, положил запечатанные письма на серебряный поднос, с тем чтобы дворецкий их отправил, и взлетел по ступенькам в свои покои в восточном крыле дома. Не дай Бог снова столкнуться с бабкой: не хватает еще, чтобы она узнала о дуэли и разволновалась. Если все пойдет как обычно, он вернется утром, свежевыбритый и отдохнувший, а главное, живой, пусть и честь, и Уикем несколько пострадают.
Поздние тени протянулись под величественными дубами, поползли по лондонской дороге: мрачные свидетели в неясной мгле. Дождь прекратился, оставив вместо себя туман, липкой сыростью проникавший под одежду, действовавший на нервы.
— Уикем — глупец, — объявил Дэвид Карлтон, виконт Стэнфилл, секундант Холта. — Весь Лондон знает, что вы еще в жизни не промахнулись.
— Наверное, надеялся, что я выберу шпагу, — сухо заметил Холт, чем заслужил нерешительную улыбку виконта.
— Он не так себя повел. Ему следовало бы оскорбить вас так жестоко, чтобы получить вызов на дуэль. Тогда, по кодексу чести, Уикем получил бы право выбора оружия и условий.
— Вряд ли это имеет для него какое-то значение. Лучше дайте-ка мне пистолет. Ваши руки так дрожат, что того и гляди всадите в меня пулю.
Стэнфилл неохотно подчинился и, немного поколебавшись, пробормотал:
— Право, уж и не знаю, что делать: восхищаться вашей беспечностью или проклинать ее? Уикем намерен прикончить вас. И дело вовсе не в оскорбленной чести: половина Лондона переспала с Марией Уикем и беззастенчиво этим хвасталась. — Озабоченно сведя рыжеватые брови, он покачал головой и добавил:
— Нет, вызов был брошен на людях, намеренно громко, слишком демонстративно для простого оскорбления или дела чести.
— И это теперь уже не важно.
Холт спокойно, без малейшего волнения зарядил пистолет и отдал посреднику для осмотра. Тот признал все правила соблюденными, раздал оружие противникам и подошел к Уикему, чтобы дать тому последнюю возможность отказаться от вызова. Уикем бесстрастно взирал в пустоту.
Лицо казалось неестественно бледным под россыпью веснушек, усеявших рыжими пятнами острые скулы и переносицу. Его секунданту, достопочтенному мистеру Далтону, пришлось задать вопрос дважды, прежде чем Уикем обернулся и непонимающе уставился на него глазами, мутными от некой внутренней борьбы.
— А вы, милорд Деверелл? Не угодно ли принести свои извинения или отказаться продолжать дуэль?
Холт, встретившись со взглядом посредника, сухо усмехнулся:
— Я хочу лишь одного: поскорее покончить с этим.
Меня ждут к ужину в клубе.
Секунданты и посредник отошли на край поля, где уже стоял врач. В воздухе разливалась вечерняя свежесть, пряный запах молодой листвы щекотал ноздри. Холт поднял руку так, что дуло пистолета смотрело в небо, и стал ожидать, пока посредник отсчитает условленное расстояние.
Стрелялись с двадцати шагов, так что стрелок с холодной головой и твердой рукой непременно поразит цель.
— Восемнадцать, девятнадцать… — монотонно звучал голос посредника, и прежде чем тот успел назвать последнюю цифру, лорд Уикем молниеносно обернулся в вихре белых кружевных манжет. Холт успел заметить резкое движение и короткую оранжевую вспышку, ощутил сильный удар в левый бок, пославший его на колени. Он выбросил руку, чтобы сохранить равновесие, хотя жгучая боль уже обволакивала его черным облаком. Воздух сильными толчками выходил из легких. Он не помнил, как оказался на ногах, медленно прицелился, несмотря на то что перед глазами все плыло, и сосредоточился на Уикеме, одинокой фигуре в белой сорочке и черных панталонах, тонкой свечке среди моря расплывающейся зелени.
Шум донимал его со всех сторон, пронзительный звон церковных колоколов, чей-то настойчивый властный голос, приказывающий сесть на траву.
— Я хирург, лорд Брекстон. Позвольте осмотреть вашу рану.
Он стряхнул назойливую руку, оттолкнул встревоженного Стэнфилла, игнорируя все протесты.
— Черт возьми. Дев, моя обязанность, как секунданта, не дать тебе драться с раной в боку!
Он на секунду перевел взгляд на Стэнфилла, заметил обеспокоенное лицо последнего и покачал головой — жест, едва не стоивший ему потери сознания.
— Нет. За мной еще выстрел.
Хаос немедленно унялся, сменившись мертвенным спокойствием. Странная пустота разливалась внутри — пустота, вытеснившая связные мысли, кружившая голову. Слова Стэнфилла едва пробивались сквозь быстро сгущавшийся туман. Мольба… просьбы… все это подождет.
Источник
Всего не хватило каких то минут,
Вот, кажется, это мгновенье,
Но это минуты в объятиях рук,
Дарующих мне вдохновенье.
Их кожа нежнее восточных шелков,
По ним бы пустить караванчик,
Из теплых лобзаний губами следов
Прокладывал путь бы как странник.
Ладони сравнимы с живым родником,
Глотнешь- и ты счастлив навеки,
Ничто не сравниться с чудесным теплом,
Бегущим по венам, как реки.
Всего не хватило минуты другой
Еще раз к рукам прикоснуться,
Почувствовать нежность колючей щекой.
Нежных рук прикосновение
С поволокой по судьбе,
И мое к тебе влечение
Не всегда понятно мне.
Бросить там.
В дурмане страсти
У пороков на краю.
В чьей, скажи, тогда я власти?
Раз в угоду им спою.
не мое, и слава Б_гу?!
ЖИЗНЬ не роскошь, не в упрек!
ЖИЗНЬ — борьба, в горах дорога,
Как бы ни был путь далек!
И никто, ни черт. ни дъявол.
Ни самой судьбы каприз,
Не отнимет МОЕ ПРАВО
На МОЮ, простите, ЖИЗНЬ!
(экспромт)
Нежно руки простирая,
Всех зовёт Господь к Себе,
Поимённо Он нас знает
Помогает нам в беде.
Грех прощает Он с любовью,
С нежностью слезу утрёт,
Если истекаешь кровью —
Он елей Свой изольёт.
Если враг теснит — защиту
Выставит вокруг тебя,
На подобие гранита
Твёрдые Его слова.
Он есть Жизнь и Утешенье,
Виноградная Лоза,
В Нём нет страха и сомненья,
Он — Дорога в небеса.
Поспеши пред Ним склониться
И воздай Ему хвалу,
В Нём свободен ты, как птица,
С Ним придёшь в Его.
Как нежны руки у того,
Кто лебединой властью
Поднял на руки нас легко
Под солнечной ненастью.
Кто под дождями укрывал
Под зонтиком лиловым.
Своими бедами отжал
Вкус яблочно-фруктовый.
Как нежны руки у Тебя—
Мужского Духа Помощь.
Смотрю в открытое окно—
Дай Бог тебе, что хочешь!
Пусть будет всё в твоих руках
Красивым и игристым!
Ты создан, чтобы облака
Формировать для жизни.
И как бы жизнь не потекла,
Будь верен, лебедь, Слову.
Кругом вода, одна вода.
И ничего.
Дотронься нежными руками
До губ мой ангел в тишине,
И за сосновыми ветвями
Не забывай ты обо мне.
И помни ласки под луною,
Слова все те, что говорил.
Не стою я, чтоб быть с тобою,
Но знай, что я тебя любил.
Я ухожу, захлопнув двери,
Затем чтоб счастлива была.
Прошу тебя другим поверь ты,
И не печалься у окна.
Найдёшь, я знаю своё счастье
В какой ни будь прекрасный день.
Не затруднит твой путь ненастье,
И будешь жить всю жизнь с другим.
С ним уплывёшь в ночные страсти
И.
Из серебра, дыхания и шелка.
Вслушайся в то, что шелестит между ними, простертыми за.
Свечи в траве,
Крылья махаона,
Лев в аорте.
Пронизанные, сорванные, сквозные.
Скользящие от лопаток лунные ветви сонаты,
Собирающие октаву на краю неба.
Состоящие из простора,
Из жажды, вытянутой в струну,
Одеваясь в звук в катрене нежных рук..
Владения их из серебра, дыхания и срока
Между сведенных дрожью лопаток.
© Copyright: Эдуард Дэлюж, 2018
Свидетельство о публикации.
Руки – это продолжение сердца
Которое стремится тебя обнять
Открыть два карих озерца
Что б в них себя увидать
Чтобы ты вспомнила, как мы смотрели на небеса
И говорили о нашей радости и печали
Тогда ещё были друг другу верны наши сердца
Но осень задула, и нежные руки пропали
Под светлым и чистым образом венца
Мы перед Богом клятву давали
Что не остынут два пламенца
За эту минуту ожидания, которую нам дали.
Нежно,нежно,нежно
я тебя коснусь,
пусть во сне все это
ну и пусть.
Нежно,нежно,нежно
прошепчу слова,
пусть ты их не вспомнишь,
но ведь во сне так всегда
Нежно,нежно,нежно
буду целовать
все во сне ведь это
но не хочу я улетать
Нежно,нежно,нежно
ты откроешь глазки,
утро наступило.
и конец всей сказки.
Источник