Фрейд З. Юмор (1927)
[Цитата] Кроме того, мы знакомы со Сверх-Я как с грозным повелителем. Скажут: это плохо согласуется с той особенностью, что оно соглашается дозволить Я получение маленького удовольствия. Верно, юмористическое удовольствие никогда не достигает силы удовольствия от комического или от остроумия, никогда не изливается в смехе от души; так же справедливо и то, что Сверх-Я, когда оно склоняется к юмористической установке, пренебрегает реальностью и обслуживает иллюзию. Но этому небольшой силы удовольствию мы приписываем — правда, не известно почему — высококачественный характер, мы воспринимаем его как особенно очищающее и утешающее. Шутка, которую создает юмор, бесспорно, тоже не главное, она ценна только как репетиция; главное — это намерение, которое осуществляет юмор, занимающийся то ли собственной особой, то ли другим человеком. Он намерен сказать: посмотри-ка, вот мир, который выглядит таким опасным. Прямо-таки детская забава подшутить над ним! [Цитата]
Фрейд З. Юмор (1927)
Источник: Фрейд 3. Художник и фантазирование (сборник работ), — М.: Республика, 1995. c. 282-284
Перевод с немецкого: Р.Ф.Додельцева
В своем сочинении «Остроумие и его отношение к бессознательному» (1905) я рассматривал юмор, собственно говоря, только с психоэкономической точки зрения. Мне было важно найти источники удовольствия от юмора, и, на мой взгляд, я показал, что привлекательность юмора вытекает из сокращения затрат на эмоции.
Юмористический процесс может осуществляться двояко: либо у одного-единственного лица, захваченного юмористическим настроением, тогда как второму лицу выпадает роль зрителя и пользователя, либо между двумя людьми, из которых один никак не заинтересован в акте юмора, а второй делает его объектом юмористического созерцания. Остановимся на самом грубом примере: если преступник, ведомый в понедельник на виселицу, заявляет: «Ну, вроде эта неделя начинается хорошо», то он сам обнаруживает чувство юмора, юмористический процесс совершается в его личности и явно приносит ему определенное удовлетворение. Меня, безучастного слушателя, некоторым образом затрагивает опосредованное воздействие юмористической деятельности преступника; видимо, подобно ему, я чувствую прилив юмористического удовольствия.
Когда, например, поэт или живописец юмористически изображает поведение реальных или вымышленных лиц, перед нами второй случай. Самим этим персонам нет нужды проявлять юмор, юмористическая установка — дело только тех, кто воспринимает их как объект, а читатель или слушатель — вновь соучастник, как и в предыдущем случае удовольствия от юмора. Итак, резюмируя, можно сказать: юмористическая установка способна — в этом она, видимо, и состоит — применяться к самому себе или к посторонним людям; следует предположить, что она обеспечивает прилив удовольствия тому, кем она завладела; сходный прилив удовольствия выпадает и нейтральному слушателю.
Происхождение привлекательности юмора мы лучше всего понимаем при обращении к состоянию слушателя, перед которым другой человек говорит с юмором. Он видит этого человека в ситуации, которая заставляет ожидать, что последний выкажет признаки аффекта; рассердится, посетует, выразит скорбь, испугается, ужаснется, быть может, даже впадет в отчаяние, а зритель-слушатель готов в этом последовать за ним, допустить возникновение таких же чувственных порывов у себя. Но эту эмоциональную готовность обманывают, другой человек не проявляет никакого волнения, а отшучивается; после чего из экономии эмоциональных издержек у слушателя возникает юмористическое удовольствие.
Так можно далеко зайти, но скоро себе же говорят, что как раз состояние другого человека, «юмориста», заслуживает большего внимания. Без сомнения, сущность юмора состоит в ослаблении своих аффектов, к которым как бы подталкивала ситуация, и шуткой отделываются от возможности проявления таких чувств. В этом отношении состояние юмориста должно совпадать с состоянием слушателя, точнее говоря, состояние слушателя безусловно копирует состояние юмориста. Но каким образом юморист образует ту психическую установку, которая делает для него излишним аффективную разрядку, что сдвигается в нем при «юмористической установке»? Очевидно, решение проблемы нужно искать у юмориста, а у слушателя предполагать только отзвук, копию этого неизвестного процесса.
Пришло время познакомиться с некоторыми особенностями юмора. В юморе есть не только нечто освобождающее, как в остроумии и в комизме, но и нечто грандиозное и воодушевляющее, последние свойства отсутствуют в двух других видах получения удовольствия от интеллектуальной деятельности. Грандиозное явно состоит в торжестве нарциссизма, в котором победоносно утвердилась неприкосновенность личности. Я отказывается нести урон под влиянием реальности, принуждающей к страданию, при этом оно настаивает, что потрясения внешнего мира не в состоянии затронуть его, более того, демонстрирует, что они — всего лишь повод получить удовольствие. Эта последняя черта особенно существенна для юмора. Если мы предположим, что преступник, ведомый в понедельник на казнь, сказал: «Меня нисколько не волнует то, что произойдет после того, как повесят такого парня, как я, мир по этой причине не рухнет», — то мы должны были бы решить, что, хотя эта фраза и содержит хвастливое пренебрежение реальной ситуацией, она разумна и справедлива, однако не обнаруживает и следа юмора, более того, основывается на оценке с позиции реальности, прямо противоречащей оценке с позиции юмора. Юмор не покоряется судьбе, он упрям и означает не только торжество Я, но и торжество принципа удовольствия, способного утвердиться здесь вопреки неблагоприятным реальным обстоятельствам.
Благодаря этим двум последним чертам: отвержению требований реальности и осуществлению принципа удовольствия — юмор близок регрессивным или устремленным в прошлое процессам, с которыми мы в избытке имеем дело в психологии. Из-за своего сопротивления возможности страдания он занимает место в большом ряду тех методов, которые человеческая душевная жизнь сформировала для избавления от гнета страдания, ряда, начинающегося с невроза, достигающего вершины в сумасшествии, ряда, в который входят опьянение, самоуглубление, экстаз. Этой связи юмор обязан преимуществом, полностью, например, отсутствующим у остроумия, ибо последнее служит либо только достижению удовольствия, либо ставит полученное удовольствие на службу агрессии. В чем же состоит юмористическая установка, с помощью которой отвергают страдание, подчеркивают непобедимость Я силами внешнего мира, победно утверждают принцип удовольствия, но все это не покидая — подобно другим методам с аналогичной целью — почвы душевного здоровья? Обе функции кажутся все же несовместимыми друг с другом.
Если мы обратимся к ситуации, где кто-то настроен юмористически в отношении другого человека, то напрашивается объяснение, которое я уже робко выразил в книге об остроумии, что он ведет себя с ним как взрослый с ребенком, потому что выгоды и огорчения, кажущиеся последнему огромными, он признает ничтожными и осмеивает их. Стало быть, юморист достигает превосходства потому, что входит в роль взрослого, до некоторой степени как бы идентифицирует себя с отцом и принижает других людей до детей. Такое предположение, видимо, объясняет суть дела, но кажется несколько натянутым. Спрашивается, как юморист пришел к притязанию на эту роль.
Однако вспоминается другая, вероятно, более глубокая и важная ситуация юмора: некто обращает юмористическую установку на собственную персону, чтобы таким образом отвергнуть возможность своих страданий. Есть ли смысл говорить, что некто сам ведет себя как ребенок и одновременно в отношении этого ребенка играет роль стоящего над ним взрослого?
Полагаю, мы окажем значительную помощь этому малоправдоподобному представлению, если примем во внимание то, что узнали из патологических наблюдений над структурой нашего Я. Это Я не элементарно, а включает как свое ядро особую инстанцию Сверх-Я, с которым иногда сливается, так что мы не в состоянии различить их, тогда как в других ситуациях резко от него отделяется. Сверх-Я, по своему происхождению, — наследник родительской инстанции, часто держит Я в строгой зависимости, на самом деле обращается с ним, как некогда родители — или отец — вели себя с ребенком. Следовательно, мы получаем динамическое объяснение юмористической установки, предполагая ее суть в том, что личность юмориста сняла психический акцент со своего Я и перенесла его на свое Сверх-Я. Этому весьма увеличившемуся Сверх-Я Я может теперь показаться крошечным, любые его интересы ничтожными, а при таком новом распределении энергии Сверх-Я должно легко удаться подавление возможных реакций Я.
Оставаясь верными нашему обычному способу выражения, мы должны будем вместо «перенесения акцента» сказать «сдвиг больших количеств зафиксированной энергии». Тогда спрашивается, вправе ли мы представлять себе такие мощные сдвиги с одной инстанции душевного аппарата на другую? Хотя это и выглядит как новое предположение, сделанное ad hoc (по случаю (лат.). — примеч. пер.), однако мы должны напомнить себе, что повторяем, хотя уже и не так часто, то, что принимали в расчет такой фактор при наших попытках метапсихологического понимания душевного события. Так, например, мы предполагаем, что различие между обычной фиксацией на эротическом объекте и состоянием влюбленности состоит в том, что в последнем случае на объекте сосредоточиваются гораздо сильнее, Я как бы опустошается объектом. При изучении некоторых случаев паранойи я сумел установить, что идеи преследования образуются, не проявляя ощутимого воздействия, пока позднее не приобретают на основе определенного повода размера зафиксированной энергии, позволяющего им стать доминирующими. И лечение таких параноидальных случаев должно было состоять не столько в уничтожении и в исправлении маниакальных идей, сколько в избавлении от присущей ей фиксации. Чередование меланхолии и мании, чрезмерного подавления Я со стороны Сверх-Я и освобождения Я от этого гнета производит впечатление такой смены фиксаций, которую, впрочем, нужно было бы привлечь и для объяснения целого ряда явлений нормальной душевной жизни. Если до сих пор это имело место в незначительной степени, то причина заключена в привычной нам, скорее похвальной сдержанности. Область, в которой мы чувствуем себя уверенно, — это область патологии душевной жизни; здесь мы проводим наши наблюдения, вырабатываем наши убеждения. Суждению о норме мы доверяем прежде всего настолько, насколько расшифровываем изолированную и искаженную болезнью норму. Если бы эта робость однажды была преодолена, мы осознали бы, какая большая роль в понимании душевных процессов принадлежит как статическим соотношениям, так и динамическим переменам в количестве энергии на фиксацию.
Итак, по моему мнению, представленная здесь возможность, что в определенном положении человек внезапно перемещает фиксацию своего Сверх-Я, а далее исходя из этого изменяет реакции Я, заслуживает поддержки. То, что я предварительно считал юмором, обнаруживает примечательную аналогию в родственной области остроумия. В качестве начала остроты я должен был предположить, что предсознательная идея на мгновение подвергается бессознательной обработке, следовательно, острота — это как бы вклад в комизм, совершенный бессознательным. Совершенно аналогично юмор — это как бы вклад в комизм через посредство Сверх-Я.
Кроме того, мы знакомы со Сверх-Я как с грозным повелителем. Скажут: это плохо согласуется с той особенностью, что оно соглашается дозволить Я получение маленького удовольствия. Верно, юмористическое удовольствие никогда не достигает силы удовольствия от комического или от остроумия, никогда не изливается в смехе от души; так же справедливо и то, что Сверх-Я, когда оно склоняется к юмористической установке, пренебрегает реальностью и обслуживает иллюзию. Но этому небольшой силы удовольствию мы приписываем — правда, не известно почему — высококачественный характер, мы воспринимаем его как особенно очищающее и утешающее. Шутка, которую создает юмор, бесспорно, тоже не главное, она ценна только как репетиция; главное — это намерение, которое осуществляет юмор, занимающийся то ли собственной особой, то ли другим человеком. Он намерен сказать: посмотри-ка, вот мир, который выглядит таким опасным. Прямо-таки детская забава подшутить над ним!
Если действительно именно Сверх-Я в ходе юмора с такой успокоительной любовью говорит с запуганным Я, то хотелось бы напомнить, что мы должны узнать о сути Сверх-Я еще всякую всячину. Впрочем, не все люди наделены юмористической установкой, это — драгоценное и редкостное дарование, а многим людям недостает даже способности, помогающей им вкусить юмористическое удовольствие. И наконец, когда Сверх-Я с помощью юмора стремится утешить Я и защитить от страданий, этим оно не вступает в противоречие со своим происхождением из родительской инстанции.
Источник
Чувство юмора по фрейду
Психическое напряжение вызывает ожидание чего-либо. Неоправдавшееся ожидание приводит к освобождению этой психической энергии и, следовательно, к смеху. Например, кто-то берёт фрукт из корзины и делает непропорционально резкое движение рукой т.к. тот оказывается на много более лёгким муляжом из папье-маше. Или кто-то ловит мяч и теряет равновесие т.к. мяч оказался на много легче, чем тот приготовился ловить.
Примерно такой же эффект дают механические действия и повторяющиеся поступки. Наблюдая что-либо динамическое мы инстинктивно ожидаем чего-нибудь нового. Повторяющиеся или механические действия, таким образом, позволяют экономить издержки энергии.
Когда мы говорим о чём-то возвышенном, например, о важной персоне, то это требует определённых психических издержек. Внезапное низведение этой персоны до униженной также вызывает отвод энергии. Так, например, работают карикатуры или внезапные разоблачения, вызывающие смех.
Так же издержек трубуют абстрактные рассуждения. Снизведение абстрактных рассуждений до какой-либо конутретики приводит к экономии издержек и комическому удовольствию. По такому принципу работают метафоры.
Как-то к Конфуцию пришла женщина и спросила:
– Почему многожёнство встречается часто, а многомужество – нет.
– Видишь чайник с чашками. Когда из чайника льёшь в пять чашек – нравится?
– Нравится.
– А если бы из пяти чайников лить в одну чашку.
Разница в издержках не всегда приводит к комическому эффекту. Чтоб вызывать смех, высвободившаяся энергия должна быть свободно отведена, а не израсходована на что-то другое (не должно возникнуть другого напряжения). Существует ряд обстоятельств, и приготовлений, которые усиливают комический эффект:
а) Комическому эффекту способствует хорошее настроение. В хорошем настроении многое вызывает смех, что обычно его не вызывало. Быть может, благодаря сравнению с издержками в нормальном состоянии.
б) Благоприятно влияет ожидание комического. При ожидании комического смех вызывает такая разница в издержках, которая в обычной жизни замечена не была бы. Когда мы идём в театр на комедию, то смеёмся над тем, над чем в обычной жизни не смеялись.
в) Неблагоприятна для комизма деятельность мышления или воображения, поскольку она поглощает высвобождающуюся психическую энергию. Крайне не благоприятны абстрактные размышления т.к. они сильно затрудняют процедуру вживания.
г) Акт сравнения издержек не должен привлекать внимание. Внимание само по себе поглощает психическую энергию, которая должна отводиться. Учитель не считает комичными глупости своих учеников.
д) Случай, из которого должен возникнуть комизм, не должен вызывать волнения индивида, аффектов. Известно высказывание: «Тебе легко смеяться, тебя это не касается». Этот факт обуславливает высокую личную зависимость комизма.
е) Комический эффект усиливается, если процесс протекает с какой-либо приятной добавкой.
Что касается соционики, то у дуалов можно заметить при общении постоянно улыбки на их лицах. Это можно объяснить тем, что дуалы постоянно помогают друг-другу экономить издержки психической энергии и, отчасти, постоянно находятся в ожидании этого друг от друга. Это т.с. проявление взаимоподдержки, важной части дуальных отношений.
Ирония – один из видов комизма. Её суть состоит в высказывании противоположного тому, что пытаешься сообщить другому человеку. Ирония позволяет легко обходить трудности прямого высказывания, например, при резком выпаде. Ироничное высказывание сопровождается соответствующими интонациями или стилистическими приёмами, на письме. У слушателя она вызывает комическое удовольствие, подвигая к издержкам на возражение, тут же признаваемое излишним – из-за чего происходит отведение издержек.
Ещё один вид комизма – это наивное, наивный человек вызывает у нас смех.
Тут мы впервые в данной теории столкнёмся с понятием психического торможения. Ранее, в теории сновидений, уже рассматривалась сильнейшая форма торможения – вытеснение, в бессознательное.
В нашей культуре определённые выссказывания или действия по тем или иным причинам вызывают психическое торможение, которое не позволяет им вырваться наружу. Если кто-либо не испытывает подобного торможения и свободно делает такие выссказывания – то такой человек и называется наивным, и вызывает смех.
В данном случае важен именно факт вживания в состояние этого человека. Чтоб мы знали, что он именно не испытывает торможения. Если же он испытывает торможение, то такой человек называется не наивным, а дерзким и вызывает не смех, а возмущение.
При встрече с наивным смех так же вызывается экономией издержек, но в данном случае это издержки на осуществление торможения. Вживаясь в чужое состояние мы избавляемся от своего торможения и это вызывает смех.
Девочка трёх с половиной лет предостерегает своего брата: «Не ешь много этой еды, а то заболеешь и будешь принимать бубицин (Bubizin)». «Бубицин?» — спрашивает мать. – «А что это такое?» — «Когда я болела, — объясняет ребёнок, — я ведь тоже должна была принимать медицин (Medizin)». Но немецки: Madi – девочка; Bubi – мальчик. По мнению ребёнка, прописанное врачём лекарство называется медицин (Madi-zin), если оно предназначено для девочки, и делает вывод, что оно будет называться буби-цин (Bubi-zin), если его будет принимать мальчик.
В данном примере наивный ребёнок не испытывал торможения по поводу соблюдения границ словоупотребления.
Совершенно иной механизм возникновения смеха в результате юмора. Юмор Фрейд понимает в узком смысле как восприятие с юмором жизненных неудач. Процесс юмора происходит внутри одного человека и не требует никого другого. Когда человек испытывает какую-либо жизненную неудачу, то это вызывает сильный негативный аффект. Но у него может сработать механизм вытеснения, который заставит его не думать об этой неудаче. Тогда предназначенная для аффекта психическая энергия может оказаться отведённой в виде смеха.
Пример. Знатные испанские дворяне (т.н. гранды Испании) имели право не снимать шляпу в присутствии короля. Один дворянин, будучи пойманным при организации заговора, за который ему грозила казнь через отрубание головы, пошутил перед королём: «Моя голова падёт пред тобой, но она имеет право быть покрытой».
Говорят, что у человека есть три стадии «когда всё плохо»:
1. Ходит и ругается
2. Ходит и молчит
3. Ходит и смеётся
Выше говорилось, что образование аффекта мешает комическому удовольствию. Но если аффект переходит в юмор, то он даже может усугубить его. Юмор так же может создавать подкупающее удовольствие для остроты.
Теперь мы переходим к рассмотрению остроумия. Остроумие принципиально отличается от комизма тем, что при комизме нечто смешное обнаруживается (обнаружение может быть кем-то подстроено, если знать закономерности), а острота в большинстве случаев придумывается специально. Остроумие – это способ получить удовольствие исключительно от психических процессов, от придумывания.
В процессе остроумия участвуют минимум два человека. Первый, остряк – придумывает остроту. Но остряк испытывает потребность рассказать её кому-нибудь, слушателю. При этом слушатель очень сильно смеётся над остротой, а остряк лишь немного улыбается.
Бывают остроты, которые не просто смешат, а представляют собой нападки на кого-либо. Тогда в процессе остроумия есть ещё и один участник – тот на кого нападают, унижают и т.п. Нападки могут совершаться не обязательно на человека, а например, на какой-либо социальный институт. Такие остроты, как правило, вызывают намного больше смеха.
Остроты, высмеивающие кого-либо, Фрейд называет тенденциозными остротами. Не высмеивающие остроты – он называет безобидными. Хотя безобидная острота никого не высмеивает, она может высказывать какую-либо важную, новую или интересную мысль. Остроты, не высказывающие никакой важной мысли, т.е. которые просто смешат, Фрейд называет бессодержательными.
Фрейд исследует вопрос, что же именно в остроте вызывает смех и приходит к заключению, что важна та форма, в которой высказывается острота. Он заключает это из того, что если информацию, содержащуюся в остроте, высказать в другой форме, другими словами, то она перестанет быть смешной – это называется редуцировать остроту.
Например, Фрейд приводит остроту об одном перспективном политике своего времени, попавшем затем в немилость: «Он имеет позади себя большое будущее» — если это редуцировать как: «Он имел перед собой большое будущее, которого теперь не стало» — то вся соль остроты пропадает.
Особые правила, которым должна соответствовать форма высказывания, чтоб оно оказалось смешным, Фрейд называет техникой остроумия. Но тенденциозные остроты на много смешнее безобидных. Из этого Фрейд заключает, что кроме техники остроумия, тенденциозные остроты имеют ещё какой-то источник удовольствия.
Если кто-то к кому-то недружелюбно настроен и попытается его унизить прямолинейно (а не остроумно), то это осуждается обществом. Скорее всего, он и не будет это делать, так как испытает торможение, вызванное моралью. Но если общество находится в весёлом настроении, то подобные нападки не вызовут резкой критики и могут быть восприняты снисходительно.
Примерно по такому принципу и действует тенденциозная острота. Остряк хочет кого-то унизить, а слушатель хочет увидеть его униженным. Но совершить унижение в прямой форме не позволяет торможение, вызываемое моралью. Чтоб преодолеть это торможение, нужно совершить само унижение в весёлой форме. Фрейд называет это подкупающим удовольствием – источником подкупающего удовольствия является техника остроумия, как и в случае безобидной остроты. Чрезвычайно поучительно видеть, как с подъёмом настроения остроты становятся всё более прямолинейными. А вот уже другое удовольствие происходит от высвободившихся издержек психической энергии, которую человек тратил на торможение – эти издержки отводятся в виде смеха. Фрейд замечает, как правило, человек не может ответить на вопрос, какая доля удовольствия произошла от техники, а какая от удачного унижения.
Техника остроумия способна преодолевать даже такую сильнейшую форму торможения, как вытеснение в бессознательное – т.е. у слушателя острота вызывает смех и от неосознаваемых вещей.
Одна из разновидностей тенденциозных острот – это циничные остроты. В этом случае нападкам подвергается не кто-то конкретный, а положения морали и взгляды на жизнь, пользующиеся таким уважением, что возражать им в открытой форме нельзя. Наличие в обществе большого количества циничных острот говорит о недовольстве какой-то социальной нормой.
Пример циничной остроты. Нищий поднимается в апартаменты богача и встречает другого своего спускающегося коллегу: «Не ходи ты к нему, он не в духе, больше гульдена никому не подаёт» — тот отвечает: «Всё же поднимусь, почему я должен дарить ему целый гульден!?» — Эта острота высмеивает существовавшую традицию обязательно подавать бедным.
Как говорилось, остряку не достаточно придумать остроту – ему нужно обязательно её кому-то рассказать. Ему это нужно, чтоб по вызванному смеху убедиться в эффективности остроты – т.е. чтоб убедиться, что его атака на недруга достигла цели. Иначе он сам не получит удовольствие от успешной атаки, если не получит такого подтверждения.
Острота не будет доставлять удовольствие, если есть личные предпосылки. Например, это шутка над каким-нибудь уважаемым родственником, которого неприятно представлять униженным. Или шутка над идеологией политической партии, к которой относится слушатель остроты.
Услышав одну и ту же остроту второй раз, человек уже смеяться не будет. Но он может пересказать тенденциозную остроту другому – и в этом случае получит удовольствие при снятии торможения от осуществлении нападков на кого-либо.
Безобидная, но не бессодержательная, острота (т.е. которая высказывает мысль, но ни на кого не нападает) так же пользуется механизмом подкупающего удовольствия. Как известно, в весёлом состоянии планка критики у человека снижена. Острота, высказывающая мысль, использует подкупающее удовольствие, чтоб обезопасить мысль от критического настроя слушателей.
Пример такой остроты, сказанной на собрании какого-то акционерного общества: «Как вы можете выступать друг за друга, если не можете уступать друг-другу?» — высказываемая мысль: Нет солидарности без личного согласия.
Бессодержательная острота не высказывает ничего важного, мысль в ней является просто уместной. Цель бессодержательной остроты – просто получить удовольствие от техники остроумия. Пример бессодержательной остроты. Один профессор как-то записывал фамилии и возраст будущих аспирантов, у одного оказалась фамилия Войнак и возраст 30 лет – профессор воскликнул: «Однако, мне выпала честь видеть 30-летнюю войну!»
Безобидные остроты обычно высказываются из честолюбивых стремлений продемонстрировать свой ум. Тут остряку тоже нужен слушатель, чтоб получить подтверждение этого.
Остряк, как правило, смеётся намного меньше над собственной остротой. Не смеяться человек может либо если не вышло высвободить энергию, либо не вышло её отвести. Высвободить, очевидно, вышло т.к. торможения оказались сняты. Следовательно, энергия не была свободно отведена в виде смеха – она пошла на что-то другое. Видимо, она пошла на компенсацию психических затрат на придумывание остроты.
Можно выделить ряд условий, полезных для остроумия:
1) Нужно быть уверенным, что человек действительно осуществляет издержки на торможение, которые мы собираемся снять.
Например, Фрейд исследовал крестьян – они не используют острот и не смеются над ними. Это объясняется тем, что у них низкий уровень морали, не создающий торможения – крестьяне просто унижают друг-друга, если им хочется.
Слушатель должен обладать значительным психическим сходством с остряком. Как только он начинает слушать остроту в нём должны воссоздаваться те же торможения, что и у остряка. Смех над одной остротой – признак далеко идущего психического сходства. Вероятно, основываясь на этом можно бы было устроить один из методов соционического типирования.
2) Будет полезно, если снимаемая у человека блокировка предварительно была поднята (увеличено количество издержек энергии на неё, иными словами, усилено психическое напряжение).
Этим целям служит всё вызывающее интерес и удивление, то есть неожиданное и непонятное. Это вызывает у слушателя напряжение, т.е. рост запаса психической энергии, и тем сильнее будет разрядка (т.с. создаётся психическая запруда, которая потом будет внезапно вся спущена).
3) Нужно предотвратить иное использование высвободившихся издержек энергии (на мышление, на негодование и т.п.).
Если слушателю потребуется мыслительная деятельность на понимание остроты, то он потратит на неё психическую энергию и будет смеяться меньше – остроты должны быть короткими и понятными.
По-видимому, вообще нелегко избежать эндопсихического использования ставших излишними блокировок, так как в процессах нашего мышления мы постоянно практикуем их передвижку с одного пути на другой, не теряя энергии на отвод.
Чрезвычайно сильно энергию поглощает внимание, привлечённое к процессу. Острота вызывает взрыв смеха только тогда, когда её суть открывается слушателям неожиданно. Рекомендуется делать формулировки остроты как можно более короткими, чтобы не оставить слушателю времени сориентировать своё внимание.
Именно из-за внимания, над остротой смеются только один раз. При повторении остроты внимание направляется всплывшими воспоминаниями о первом случае. Из-за внимания человек не может ответить на вопрос, какая доля удовольствия в остроте произошла от техники и от мысли – его внимание специально было привлечено чем-то другим в тексте остроты.
Остроумие пользуется искусным приёмом отвлечения внимания, предлагая в формулировке остроты нечто приковывающее его. Уже пропуски в тексте остроты реализуют эту цель; они побуждают к заполнению пробелов и таким способом успевают отвлечь внимание от процесса остроумия. Силлогическим задачам в остротах отлично удаётся удерживать внимание. Шутливые вопросы так же могут отвлечь внимание (слушатель сам вряд ли найдёт на них ответ), например: «Как называется людоед, съевший своих родителей? – Сирота; А если он съел всех своих родственников? – Единственный наследник».
Все остроты можно разделить на словесные и смысловые – когда техника остроумия заключается, соответственно, в игре слов или в использовании логических ошибок.
Перейдём к рассмотрению техники остроумия. Как выше было показано с помощью редукции, особая форма высказывания мысли должна вызывать удовольствие. Удовольствие в этом случае, как и всегда, вызывается экономией издержек психической энергии. Рассмотрим виды высказываний, которые приводят к сбросу психического напряжения (экономии энергии) у слушателя и, таким образом, вызывают удовольствие.
а) Когда какой-то объект наделяется некими свойствами только потому, что его наименование созвучно с наименованием другого, обладающего этими свойствами (или иные заключения, основывающиеся на звучании наименования). Очевидно, что такое наделение свойствами ошибочно с логической точки зрения, т.к. в разных языках наименования этих объектов могут даже звучать иначе. Но если такое наделение свойствами оказалось уместным, т.е. к такому же результату можно было придти путём правильных логических заключений, то тогда это доставляет удовольствие т.к. экономятся издержки энергии на обоснование (сбрасывается психическое напряжение, необходимое для обоснования).
Например, один из фонтанов в Берлине, сооружение которого доставило много хлопот бургомистру ФоркенбЕку, горожане стали называть ФоркенБАК
Врач, уходя от больной, отозвался о её состоянии: «Эта женщина мне не нравится» — на что её муж ответил: «Она мне давно не нравится».
б) Когда какое-то высказывание делается в форме, напоминающей известную цитату, или в остроте неоднократно употребляется одно и то же выражение, или каким-то образом используется созвучие с чем-либо знакомым. Механизм удовольствие в этом случае основан на том, что когда человек готовится что-либо услышать или увидеть, то накапливает психическое напряжение, а когда он слышит или видит что-либо знакомое, то это напряжение инстинктивно сбрасывается, что должно доставлять определённое удовольствие.
В один французский салон был введён рыжеволосый молодой человек, который носил фамилию Руссо (и говорят, был родственником писателя). Молодой человек вёл себя так нескладно, что хозяйка заметила: «Вы меня познакомили с молодым человеком, рыжим и глупым (roux et sot), но это не Руссо (Rousseau)».
Этот вид острот демонстрирует ещё один аспект остроумия – его актуальность. Употребляемые в остроте известные цитаты должны быть наслуху, иначе острота останется непонятой. Как правило, она не вызывает много смеха, даже если её снабдить предварительными комментариями.
Например, одно в ремя в газетах был популярная обсуждаемая всеми тема Home Rule. И как-то Фрейд был вгостях там, где подавали мучное блюдо под названием Roulard, требующее изрядного мастерства кухарки. Кто-то из гостей спросил, приготовлено ли оно дома – тогда хозяин воскликнул: «Конечно! Home Roulard»
Существует много увлекательных игр, основанных на принципе узнавания знакомого. Когда, такое узнавание ещё и затруднено какими-нибудь препятствиями, искусственно увеличивающими психическое напряжение. Когда наконец узнавание происходит, всё напряжение сбрасывается, что доставляет удовольствие. Например, популярная игра Крокодил – участники испытывают удовольствие, когда в жестах выступающего узнают что-то очень знакомое. Соционическое типирование, как показывает практика, сам по себе интересный процесс – объясняется это точно так же, когда типировщики вдруг узнают в типируемом знакомые черты одного из типов, то они испытывают удовольствие: «Вот же он кто!» — поэтому удовольствие от соционики на самом деле неисчерпаемо, оно в самой природе человека.
Выше говорилось, что подкупающее удовольствие способно действовать не только на торможение, но в случае безобидной остроты, и на критический настрой слушателя, что способствует принятию им высказываемой мысли. Таким образом, подкупающее удовольствие можно создать и с помощью узнавания знакомого – например, надо придать мысли знакомую форму и снабдить известными слушателю фактами.
в) Когда какое-то высказывание, нелепо с логической точки зрения. Но тем не менее, с помощью него легко выражается мысль, чьё подробное объяснение потребовало бы значительных психических издержек, которые таким образом экономятся, что приносит удовольствие. Третий способ похож на первый с той разницей, что тот был словесным, а этот смысловой.
Один герцог путешествовал по сельской месности и увидел красильщика, который красил бельё. Герцог подъехал к нему и спросил в шутку, а смог бы тот покрасить в голубой цвет его белую лошадь. На что красильщик не растерялся и ответил: «Да, Ваша милость, если лошадь выдержит кипячение».
Некий обедневший гурман взял у одного банкира кредит. В тот же день вечером банкир встречает этого гурмана в ресторане, где тот заказал себе Сёмгу под майонезом (дорогой деликатес), и спрашивает: «Как же Вы ссудили у меня крупную сумму и тут же истратили деньги на сёмгу под майонезом» — гурман ответил: «Я не понимаю, когда у меня нет денег, я не могу её есть, когда есть – получается тоже не могу, когда же мне можно её есть!?»
Некий молодой человек пошёл служить в армию, где стал отличаться чрезмерным, по сравнению с остальными, рвением и инициативностью. Тогда офицер подозвал его и сказал: «Ты знаешь, тебе надо купить свою собственную пушку и тогда ты обязательно преуспеешь на этом поприще».
Вся техника остроумия сводится к этим трём видам высказываний. Однако, каждый из них может иметь нюансы и разновидности. В своей книге Фрейд отводит около ста страниц на рассмотрение этих разновидностей техники остроумия, где анализирует десятки различных острот.
Подкупающее удовольствие для остроты может быть так же получено с помощью описания какого-либо комического случая. Фрейд называет это остротой с комическим фасадом. Комизм также хорошо отвлекает внимание, что полезно для процесса остроумия. Вообще, для подкупающего удовольствия годится любой способ экономии издержек.
Теперь, если посмотреть на эти примеры остроумных высказываний, то можно заметить, что все они образованы с помощью трёх приёмов. С этими тремя приёмами мы уже сталкивались в теории сновидений – это операции, которые использует механизм сновидения, переводя скрытые мысли сновидения в явные. Эти операции – сгущение, сдвиг и регрессия (изображение через противоположность, изображение через бессмыслицу и т.п.).
1) Сгущение. Похожие впечатления сливаются в одно.
Пример остроты со сгущением. Одного молодого человека друзья расспрашивают, правда ли что тот женился, на что он отвечает: «Венчально, но факт!» — в данном случае сгущению подверглись два слова «венчался» и «печально».
Ещё пример – приводимая выше острота красильщика. В этом случае острота со сдвигом не словесная, а смысловая – утвердительный ответ одновременно сгущён с отрицательным. Такого рода остроту Фрейд назвал унификация.
Ещё пример унификации: «С помощью вилки и хлопот мать извлекла его из супа».
Сгущение является компонентом ещё одно процесса – процесса нормального забывания, как правило, это начальная стадия. Наблюдается интересный эффект – когда часть элементов в процессе сгущения утрачивается, то возрастают психические напряжения, связанные с оставшимися элементами, которые становятся для человека очень важны. Можно сказать, что действует закон сохранения психической энергии.
2) Сдвиг (смещение). Сдвиг является способом избежать цензуры. К сдвигам можно отнести все виды непрямого изображения, в особенности, замену важного элемента на безразличный цензуре. К сдвигам так же относится замена внутренних ассоциаций (сходство, причинная связь и т.п.) на внешние (одновременность, смежность в пространстве и т.п.). Остроумием сдвиги используются в тенденциозных остротах для преодоления торможения по поводу тенденциозного представления. Для игры словами сдвиги не используются – сдвиг искажает предмет, а в случае игры словами просто ищется ситуация, где игра уместна без искажения.
Пример остроты со сдвигом – приводимая выше острота про сёмгу под майонезом. В этой остроте суть сообщения банкира заключается в том, что должник в таком материальном положении вообще не имеет права заказывать деликатесы. Тогда как сам гурман переносит психический акцент на момент времени – «Когда же мне её есть?»
Ещё пример остроты со сдвигом, некто пытается продать лошадь: «Купите эту лошадь, она доставит Вас в Прессбург ещё к половине седьмого утра!» — на что покупатель отвечает: «Что же мне делать в половине седьмого утра в Прессбурге?».
Элементы, на которые перемещается акцент при сдвиге, получают ту же силу психических напряжений, что была у тех, с которых акцент переместился. По поводу заместителя элемента в ассоциативной цепочке действуют теже напряжения, что и для исходного элемента.
3) Регрессия (изображение через противоположность, бессмыслица). Можно заметить, что легче всего остроумно возразить на какое-либо утверждение, сделав в его поддержку выссказывание, отличающееся абсурдностью. Сознание слушателя само сделает всю работу, оценив исходное утверждение так же бессмысленным. Бессмыслица в остроте показывает бессмысленность того утверждения, в поддержку которого она высказывается. Аналогичный пример был в теории сновидений (Заяц стреляет в охотника). Бессмыслица так же пригодна для повышения психических издержек, которые потом высвобождаются.
Пример изображения через бессмыслицу – приводимая выше острота про свою собственную пушку.
Сновидение часто показывает предмет, противоположный тому, который содержится в скрытых мыслях – это говорит о том, что причиной возникновения в скрытых мыслях этого предмета всё же было желание уйти от противоположного, который в итоге и показало сновидение. В случае остроты, видимо в целях преодоления торможения, сообщаешь утверждение, противоположное тому, которое хочешь донести до слушателя, но это делается так, что сознание слушателя само и воспринимает его как противоположное. Можно предположить, что изображение через противоположность – это частный случай изображения через бессмыслицу.
Что касается символики сновидения, применяющейся так же для перевода скрытых мыслей в явные, то она стоит у Фрейда особняком, принцип её действия иной, он даже описывает её в отдельной главе. Символический перевод не может быть восстановлен методом свободных ассоциаций, он может быть только угадан толкователем (существуют часто употребляющиеся символы).
Сновидение, как указывается в теории сновидений, формируется в бессознательном, или иными словами, в инфантильном состоянии сознания. Поскольку, как выясняется, острота формируется с помощью тех же приёмов, что и сновидение – логично предположить, острота точно так же формируется в бессознательном. Это косвенно следует и из того, что мы не можем осознать как мы сделали остроту и рассказать об этом. Острота как бы сама всплывает в сознании уже готовая.
Но есть существенно отличие между сновидением и остротой. Сновидение – это способ избежать неудовольствия. Острота – это способ получить удовольствие.
Одна из разновидностей комизма основана на использовании бессознательного – заключается в сравнении мысли, сформированной по принципам инфантильного бессознательного, с другой мыслью, являющейся её справедливой корректурой, из чего получается разница издержек, которая вызывает комическое удовольствие. Как известно, в инфантильном бессознательном не существует причинно следственных связей.
Например, некто взял на время котёл и принёс его обратно с дырой, и теперь он оправдывается: Во-первых он вообще не брал котёл, во-вторых котёл уже был с дырой, в-третьих он вернул котёл совершенно целым – любое из этих утверждений было бы хорошей отмазкой, но каждое из них исключает другое (нельзя вернуть котёл целым, если когда его взял, дыра уже была). Но в инфантильном бессознательном такие связи не работают.
В одном селении проживал кузнец и трое портных. Кузнец как-то совершил преступление, за которое положена смертная казнь. Но без его услуг не смогли бы работать все три портных. Тогда бургомистр, по законам инфантильного бессознательного, принял решение казнить одного из портных вместо кузнеца.
Хочется специально сказать про инфантильное состояние сознания — оно несколько больше, чем просто возродившееся состояние сознания ребёнка. С одной стороны в инфантильном состоянии доступны детские воспоминания, а детские желания не ограничиваются условностями, свойственными для взрослых. Но с другой стороны, это бессознательное состояние принципиально невербальное – решения в этом состоянии находятся без помощи языка, в отличие от сознательного состояния, когда человек думает на родном или иностранном языке. Язык, с одной стороны, позволяет человеку легко усвоить знания предыдущих поколений, но с другой стороны язык же его и ограничивает этими знаниями. Любые знания, усвоенные с помощью языка, носят схематичный характер, реальность же намного богаче, чем схема. Это можно представить как лес с протоптанными кем-то давно тропинками. Пока мы в сознательном состоянии, мы можем ходить только по этим тропинкам. Если мы откажемся от языка, то можем сойти с этих тропинок и перемещаться кратчайшим путём от точки к точке, или побывать в тех местах, где тропинок нет. В инфантильном состоянии сознание работает со всем многообразием действительности. Процесс придумывания остроумной фразы не описан, не разложен на составляющие и не алгоритмизирован – нету схемы, поэтому и придумать остроту можно только работая со всем многообразием действительности. Точно так же и все принципиально новые идеи, взгляды и подходы придумываются в инфантильном состоянии сознания – поскольку они принципиально новые, для них ещё нет схем.
Деятельность остроумия доступна не всем в полной мере. Можно заметить, что маленькие дети часто забавляются, коверкая слова и мысли. Очевидно, они не делали бы этого, если это не доставляло бы им удовольствие. Со временем ребёнка отучают от этого поведения, под действием воспитания у него возникает торможение против такого поведения. Компромиссом может быть высказывание уместной мысли в форме, приносящей удовольствие – т.е. бессодержательная острота. Люди с сильным торможением могут себе это позволить только в очень весёлом настроении, которое частично уменьшает такое торможение.
Только о немногих людях говорят, что они остроумны. Такие люди могут легко соскакивать в инфантильное состояния сознания – они хорошо владеют техникой остроумия и всегда готовы произвести безобидную остроту, т.е. удовольствие от которой вызывается техникой остроумия, а не снятием торможения. Именно эти люди и могут чаще других предлагать новые идеи, взгляды и подходы.
Наличие среди высказываний кого-либо большого количества тенденциозных острот означает желание получить удовольствие от снятия торможения. Известный человеку вкус такого удовольствия постоянно тянет его сделать это. При этом используемая им техника остроумия посредственна, а основное удовольствие получается за счёт снятия торможения. Большое влечение говорит о сильном торможении, снятие которого приносит много удовольствия. Такие люди, имеющие сильное торможение, должны быть склонны к невротическим заболеваниям.
Из терапевтической практики, Фрейд замечает, что пациенты-невротики часто демонстрируют смехом, что удалось верно обнаружить бессознательное содержание, скрытое от их сознания.
Чрезвычайно поучительно видеть, как некто пытался сострить, но острота своей цели не достигла, а остряк, тем не менее, продемонстрировал окружающим один из своих комплексов.
Источник