Чувства пять свидетелей судья

Французский философ К.А. Гельвеций сравнивал процесс познания с судом: 5 органов чувств – это 5 свидетелей, и только они могут дать истину. Его оппоненты, однако, возражали ему, заявляя, что он забыл Судью. Что имели в виду оппоненты под Судьей? Как можно охарактеризовать гносеологическую позицию Гельвеция?

К.А. Гельвеций видел роль чувств в процессе познания в том, что они дают информацию для наблюдения (созерцания), чтобы затем формировались понятия путем абстрагирования от единичных случаев созерцания.

Таким образом, гносеологическую позицию Гельвеция можно охарактеризовать как сенсуализм. Человеческое познание, согласно Гельвецию, имеет чувственно-эмпирическую основу. Хотя он часто высказывался в духе сведения познания лишь в чувственному, но одновременно утверждал, что разум развился из чувственности, и сознание — это высший этап познания природы. Подчеркивал связь становления сознания с трудовой деятельностью людей.

Гельвеций верил в неограниченные возможности познания, способного давать знания о действительных вещах. Гельвеций высказывал свои взгляды по поводу характера наших заблуждений и считал, что существуют два рода заблуждений: природные, которые выражаются в невежестве, и приобретенные, которые возникают в силу ложных идей. Здесь и встает вопрос о Судье и об оппонентах.

Первое опубликованное произведение Гельвеция – труд «Об уме», над которым он работал более 20 лет. Эта книга за свои идеи вызвала негодование религиозных кругов и ее приговорили к сожжению. Гельвецию пришлось два раза отказываться от нее. Осуждение книги также отозвалось тем, что была запрещена «Энциклопедия». Таким образом, если речь идет о реакции религиозных кругов, то под Судьей оппоненты имели в виду Бога, который дает истинное познание; тогда как Гельвеций в вопросах познания основное место отводил не Богу, а пяти чувствам, которые дают истинное познание. Касательно заблуждений в познании: причину заблуждений Гельвеций видит не в том, что познающий не обращается к Богу, а в том, что познающий неправильно пользуется своими пятью чувствами – такие гносеологические взгляды не могли не вызвать реакцию со стороны религиозных кругов.

Источник

Судьи, после вынесенного вердикта испытывали ли вы чувство несправедливости или мучила ли вас совесть?

Мне кажется по мере работы у судей чувство совести атрофируется. В данный момент веду дело, где судья вынесла явно незаконное решение: в основу судебного акта положен не подписанный сторонами договор. Обжалую решение, при этом этот судья всячески препятствует этому: не дает решение в окончательной форме, не дает ознакомиться с делом, пишет в протоколе вещи, которых в процессе не было, искажает слова участников процесса и свидетелей, не приобщает доказательства и т.п. Чем вызвано такое поведение? Явным отсутствуем совести и безнаказанностью. И это систематическое явление в судах общей юрисдикции. Судья не арбитр, а один из активных участников процесса, причем в пользу одной из сторон. Если провести аналогию с футболом, то тяжело играть матч, когда тебе гол забивает не противник, а судья.

PS. За справедливостью ходят к Дону Карлеону. А судьи с совестью очень быстро перестают быть судьями.

PSS. Вот цитаты из интервью судей и статей о судьях:

«Щагин еще дважды посетил райком для инструктажа перед предстоящими встречами с избирателями района. А 29 мая 1967 года вновь избранных московских судей собрали в городском комитете партии. Ему хорошо запомнилась фраза одного из секретарей МГК КПСС: «Народный судья — это профессия, при которой то, что можно всем, — нельзя судье, а то, что не могут все, — может судья». Впоследствии Щагин не раз возвращался к размышлениям о том, существует ли особая, по существу, кастовая, нравственность для профессии судьи. Он вспоминал, например, как родственники в разговоре с ним несколько раз многозначительно произнесли: «Ты теперь судья!» «Мне в глубине души это не понравилось, — записал он в дневнике. – Как будто, став судьей, я перестал быть человеком…» Еще одна запись, сделанная спустя несколько лет, свидетельствует, что эта тема по-прежнему занимала его. Женщина, пришедшая к Щагину на прием, долго излагала свои семейные неурядицы, но получив совет, вдруг сказала: «А теперь, товарищ судья, я хотела бы поговорить с вами как с человеком». «Неужели только что она беседовала не с человеком?» – спрашивает себя Щагин и приходит к выводу, что «в понятиях граждан судья всегда остается судьей». Партийные собрания с такой повесткой дня проводились регулярно. Так, в марте 1973 года на собрании с участием председателя коллегии по уголовным делам Мосгорсуда К. Клинковой нескольких судей подвергли критике за качество вынесенных приговоров и принятых решений, в том числе — за мягкость наказаний по уголовным делам. «Не дает покоя вопрос, — доверил свои «крамольные» мысли дневнику Щагин. — Стоит ли за это обсуждать судью? Ведь суд независим и подчиняется только закону!»Его самого на подобном мероприятии прорабатывали из-за дела учащегося ПТУ, обвинявшегося по ч.1 ст.108 УК РСФСР (умышленное тяжкое телесное повреждение), которая предусматривала до восьми лет лишения свободы. Щагин убедился в том, что драку, ничем не спровоцированную подростком, затеял в нетрезвом состоянии взрослый, и назначил подсудимому три года лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора в течение двух лет. За эту отсрочку при совершении тяжкого преступления на Щагина спустили всех собак, вспоминали при этом и дело Тимофеева. А член Мосгорсуда Никифор Масляница сказал молодому судье: «Хороший вы юрист, Щагин, но доброта губит вас». «Вот как в наше время котируется одно из самых дефицитных человеческих качеств», — в тот же день отметил в дневнике Щагин. А вскоре у него состоялся двухчасовой разговор с одним из заместителей председателя Мосгорсуда по поводу нескольких отмененных решений по гражданским делам. Молодого судью снова упрекнули в таких чертах характера, как «доброта и жалость», которые, по мнению старших коллег, отрицательно влияют на работу народного судьи.».

2. Инна Гончарова: «Нашу систему правосудия я сама каждый день матерю. Но плохо не потому, что Егорова плоха, а потому, что ушли старые судьи и пришли молодые. А они не хотят ни читать, ни изучать ничего, им вообще плевать на законодательство. Судейский уровень упал в районах, отсюда проблемы. Нет тех, у кого можно учиться. Посмотрите, какие они молоденькие, с гонором, а в голове — ноль. А Егоровой куда деваться? Ей штат надо заполнять, вот она их и берет». Зато они хорошо себя зарекомендовали. У Ольги Александровны (Егоровой. — БГ) есть одна небольшая проблема — она очень любит подхалимов.

Я работала в судебных заседаниях и вела их протоколы. Это были дела вполне однозначные. Подсудимый, скажем, убил 15 человек или похитил кого-то. Мне казалось, что мы делаем хорошее дело, что на скамье подсудимых злые люди, что они все плохие. Постепенно в тебе развивается цинизм. Я видела человека в клетке, мне было его совершенно не жалко, я к нему относилась как к работе. Я считала подвигом, когда зэка из Мордовии этапировала за три дня. То есть со всеми договорилась, чтобы его быстро пересаживали на все поезда. Ты черствеешь, и ты… не видишь людей, наверное. Думаешь, что они все плохие.

Марианна Лукьяновская, бывшая судья Волгоградского областного суда: «Судьи боятся выносить оправдательные приговоры, потому что знают, что в основном они отменяются. А правоохранительные органы зачастую расценивают оправдательные приговоры как то, что судья коррумпирован. Если судья выносит оправдательный приговор или квалифицирует на более мягкое преступление и освобождает из-под стражи, то его руководитель вызывает сразу на ковер и предлагает уйти в отставку».

— В принципе, оправдательный приговор в суде — это скандал. Если ты кого-то отпускаешь из-под стражи — это из ряда вон выходящее событие. Был, например, такой судья Коваленко (видимо, имеется в виду судья Черепанов — БГ) , он реально был очень умный парень, на тот момент ему было года 32, молодой совсем. И он был как бы вне системы. Думал по-другому. И он как-то отпустил из-под стражи пять человек, потому что видел, что нет никаких оснований оставлять их под стражей. Знаете, какой был скандал?! Это было что-то всех поразившее. Как это ты из-под стражи отпустил, не согласился с тем, что следак пропил последние три недели и не успел что-то там сделать, как это так, не прикрыл следствие? И после этого его убрали. А далее с ним случилась вообще какая-то катастрофическая история, которая до сих пор непонятна никому. Через год после увольнения он погиб. Якобы он стоял в метро и качнулся навстречу поезду. Ну чего ему качаться-то, если он трезвый был, как экспертиза показала? Не знаю, то ли он покончил с собой, то ли кто-то его там подтолкнул…

То есть мышление такое, что да, прокурор плохой, пишет плохое заключение, но даже мысли не возникает вынести оправдательный приговор, потому что вы все в одной спайке, делаете те же палки (имеется в виду отчетность. — БГ).

Это и есть профессиональная деградация. Каринна Москаленко, адвокат, глава Центра содействия международной защите. Представляет интересы россиян в Европейском суде по правам человека: «Все живое эта судебная система из себя выталкивает. Она не терпит ничего независимого. И в Европейском суде по правам человека у меня больше всего сейчас заявителей безнадежных — это судьи. Они приезжают ко мне из разных городов, из разных областей и говорят: ну как же так, я вчера был зампред областного суда, а что со мной сегодня делают, меня же мордуют, а как я защищен своим статусом? Какая это на фиг, извините за выражение, пожизненная должность, если она может быть в одну секунду прекращена только потому, что кто-то из администрации президента чего-то захотел? А если ты не независимая, сложи свою мантию и уйди! Посмотри, как сделала Ольга Кудешкина, — она не позволила Егоровой орать на нее. Она послала ее так, что весь мир узнал, кто такая председатель Московского суда городского. Вот Кудешкина — это герой! Это не Вера Засулич и не Александр Ульянов, а это герой сегодняшнего времени. И она единственная, кстати, выиграла дело в Европейском суде». Ведь милиционеры, которые бьют и насилуют в КПЗ, тоже когда-то были нормальными людьми. За годы нахождения в этой системе сознание перестраивается таким образом, что ты даже не можешь подумать, чтобы повернуть у себя в голове ситуацию, посмотреть на нее с другой стороны. Там подмажем, тут подтянем, там менты недоработали, тут криво составлен протокол, адвокаты жалуются, но ты должен это обойти и проштамповать обвинительное заключение. Вышестоящая инстанция тебя всегда поддержит. Я не зря говорю про штампы. Это просто как штамповочная машина, и она делает свою работу. И ты, попадая внутрь нее, видишь, что все остальные точно такие же. Ты видишь, что это годами складывалось. Ты уже делишь людей на касту избранных, судей, ментов, прокуроров — и всех остальных. Ты понимаешь, что с тобой ничего не случится, потому что у тебя есть ксива и ты можешь кому-нибудь позвонить. Тебе не страшно. Но ты за это подспудно отдаешься этой системе и даже перестаешь думать о каких-то возможных ошибках, даже предполагать и[/

— У Вас бывали оправдательные приговоры?

В то время оправдательных приговоров не было и не могло быть. Но у судьи, у которого была совесть — как, например, у меня, — была отдушина: мы имели право отправлять дело на доследование, и оно там в недрах следствия потом пропадало.

— Как это пропадало?

Когда отправляли на доследование — давали столько поручений, сколько следователи не могли выполнить. А поручения суда были обязательны к исполнению. Вот, например, у меня было одно дело, когда надо было выносить оправдательный приговор.

Суть дела такова: у нас в то время холодильник был стратегический — в нем хранились запасы на всякий случай «Ч». И пришел туда новый начальник технологического цеха, кандидат в члены партии. И как раз было большое поступление масла из Франции, им были все емкости забиты. И одна женщина, которая была там товароведом (я их называл «товароворами»), решила спереть масло. Охрана была — бабушки-старушки. И она решила не сверху пачку спереть, а снизу, и вся эта гора (там масло в больших пачках было) на нее свалилась, и она получила тяжкие телесные повреждения. Это статья 140 — «Нарушение техники безопасности». И как раз перед этим была статья прокурора области об усилении борьбы с нарушениями техники безопасности. В результате привлекли начальника цеха — а он не при делах, все там вечером случилось, он что, круглосуточно должен был там сидеть? И я сразу увидел, что состава преступления не было никакого. Но пришлось рассматривать дело в суде, допрашивать свидетелей.

Я посмотрел: человек молодой, 26 лет ему было, кандидат в члены КПСС. Там лишением свободы не пахло, но любой приговор — значит, исключение из партии, а это значило бы, что ему с карьерой начальника цеха пришлось бы расстаться. И я отправил дело на доследование, и оно там пропало. Вот так — все по-человечески.

— Взятки брали в судах при советской власти?

Взяток тогда не брали.

За всех не могу поручиться, но у меня руки чистые — это все могут подтвердить. Со мной здороваются те, кого я судил, — например те, кто по малолетке велосипеды угонял. Когда такие попадались — их сразу арестовывали, а я при подготовке дела к слушанию им изменял меру пресечения. Некоторые из них потом учеными стали — а если б я их отправил туда? Конечно, были недовольные, так я же не грамоты раздавал. Хотя недовольных было сильно меньше. Сейчас в суд любой зайдешь — стоят охранники с автоматами. Кого охранять? Лохудр этих? Дур этих? Ты разбирай дела по закону, и больше ничего от тебя не требуется, никто тебя пальцем не тронет. Люди возмущаются, когда решения выносят вопреки закону. Все прогнило. Я уж могу сравнивать. И мне хотелось бы знать, кто сегодня занимается разработкой закона о статусе судей.

[
Автор: Мария Эйсмонт

Выпускник юридического факультета Московского университета, Геннадий Крылов был судьей, а потом — председателем городского суда подмосковного города Жуковский с 1970 по 1979 год. После этого работал референтом министра внутренних дел СССР Щелокова. Последние 20 лет возглавляет городскую коллегию адвокатов Жуковского.
— Как Вы стали судьей?

В 1970 году, 13 декабря, меня избрал народ народным судьей Жуковского городского народного суда. Единогласно](http://echo.msk.ru/blog/publicpost/904104-echo/)

— Приходилось ли вам видеть хоть одного действующего судью, который производил бы впечатление неравнодушного человека?

— Вы знаете, иногда кажется, что их ситуация в суде волнует. Это бывает редко, но бывает. Например, на процессе по делу Михаила Ходорковского и Платона Лебедева в Хамовническом суде мне иногда казалось, что судья Данилкин все понимает, поскольку обвинение в отношении Ходорковского и Лебедева было абсурдным — хищение нефти у самих себя! Притом что потерпевшие, то есть нефтяные компании, имели и выручку, и прибыль. Мне кажется, ни один разумный человек не в состоянии поверить в это обвинение.

5. О том, как подбираются кадры в наши суды, расскажу на примере Сочи. Судьями и их помощниками в мою бытность работали дочь краевого прокурора, а позже советника губернатора, дочь генерального прокурора, сегодня полпреда в ЮФО Устинова, жены начальника милиции и прокурора города, племянник казачьего атамана, подружка одного из руководителей «Газпрома», которая кичится тем, что возвращена на работу по команде Ельцина. Заместители председателя суда — некая дама, изгнанная когда-то из Ставрополья, но дружащая с экс-министром юстиции, и сын председателя соседнего районного суда. Свой же сын в подчинении у соседа, такая круговая порука.

— Я каждому судье задаю этот вопрос — вот вы в своей практике сталкивались с таким понятием, как муки совести судьи?

— Это страшные муки. Это страшные муки. Однажды, я помню, был такой эпизод: привезли несколько человек, и там действительно надо было дать сколько—то суток. Я дала одному 3 [суток административного ареста].

Так я вечером пошла в милицию, посмотреть, проверить, покормили ли их. Понимаете, я не могла вот так спокойно лишать человека свободы.

siburbia.ru7. Многих очень интересует, что чувствует судья, вынося приговор? О чем думает судья, когда назначает наказание? Или со временем чувства притупляются?

— Я всегда чувствовала. И я всегда понимала, что можно дать такое наказание, а можно и другое — это все субъективно. Я переживала всегда. Вы знаете, не уснешь иногда после приговора. Вот женщина убила своего мужа, который над ней издевался. Вся улица пришла за нее — мол, правильно сделала, мы бы его тоже убили на ее месте, этого изверга. А ведь убийство — куда деваться? Надо наказывать.

— И что Вы сделали?

— Дала ей отсрочку — у нее ребенок был, вот до достижения ребенком 14 лет.

[
Автор: Мария Эйсмонт, шеф-продюсер PublicPost

Бывшая судья уголовной коллегии Волгоградского областного суда Марианна Лукьяновская была лишена статуса в апреле 2009 года по представлению председателя суда после того, как коллегия судей, в которой она была докладчиком, освободила из-под стражи подсудимого из-за процессуальных нарушений, допущенных предыдущей инстанцией](http://echo.msk.ru/blog/publicpost/892493-echo/)

— Самый важный, кажется, вопрос, который волнует наше общество: что происходит в голове у российских судей? О чем они думают, что они чувствуют, когда выносят приговоры? Мучает ли их совесть? Чего они боятся? Что вообще происходит с человеком, когда он становится судьей в нашей стране?

Я вам могу сказать, что человек превращается в машину. Не поверите? В бесчувственную. Как компьютер. Но он превращается в нее не с первых дней работы.

Сначала, когда выходишь на работу судьей первый день — я свои ощущения рассказываю, — очень тяжело. Потому что ты не понимаешь, в какую обстановку ты попадаешь. Ты приходишь с воли, с улицы, может, ты где-то до этого юристом работал — и попадаешь в обстановку отягощенную. В течение месяца — я уже рассматривал дела, готовился, изучал — у меня были страшенные головные боли. Немаловажный момент — когда выносишь первый приговор. Особенно я бы рекомендовал молодым судьям не давать сразу решать вопросы о взятии под стражу. До такой степени все человеческое кипит — потому что ты еще не судья, ты только пришел. Не знаю, сколько это все работает: это сердцебиение, давление, стенокардия — у каждого по-разному.

А потом, в один прекрасный момент, я понял, что я даю людям лишение свободы. спокойно. Вот как будто это норма. Если работаешь в этой системе, то думаешь: «Вот, наверное, судьей становишься — матереешь». А на самом деле ты превращаешься из человека в кого-то, в кого — сами подумайте. Потом ты работаешь, как машина, на тебя давит с одной стороны прокуратура, у которой врожденный обвинительный уклон, или следователи, у которых тоже врожденный обвинительный взгляд, с другой стороны — адвокаты. Ну, адвокаты, как правило, не давят, это самые добросовестные люди, но их сейчас никто не слушает, а очень жаль. И вот если ты в машину превращаешься — то это уже все. А если не превращаешься — то тебе надо уйти. Отсутствие состязательности сторон ведет к правовому беспределу.

mka-egida.ru9. Когда ты внутри этой системы, у тебя такой образ мыслей. Ты действительно веришь, что вокруг «враги», а ты за справедливость. Это мое субъективное мнение, может быть, есть лицемеры, которые четко понимают, что они выносят неправосудные решения, но вот лично мой опыт: я действительно считала, что эти люди пытаются уйти от ответственности, и я действительно думала, что полиция, прокуратура — они со мной и им можно верить.

Оправдательный приговор и тогда был редкостью, а сейчас это нонсенс. А тогда они были, но к ним всегда относились с подозрением. Поскольку я был единственный среди судей нашего суда мужчина, у которого была машина, меня посадили на все автотранспортные дела со смертельным исходом — там Кутузовский проспект, правительственная трасса, мигалки и просто аварии. И еще у меня были несовершеннолетние. То есть такой контингент подсудимых, который особых зверств со стороны судьи не предусматривает. Получалось, что у меня больше всех оправдательных приговоров. Да и то смешно — 4-5 в год, это из 200-400 дел. В то время, помню, журналисты делали статистику по судам. Так были суды, где за год ни одного оправдательного или один. И наш, Дорогомиловский суд, — 5-8 оправдательных. Мы выделялись. Были судьи, которые не вынесли за жизнь ни одного оправдательного приговора вообще. Я таким говорил: «У вас в среднем 300 дел в год, 10 лет работы. Даже по теории чисел не получается, кто-то там должен быть невиновным». Они отвечают: «Нам так проще».

Прямо так и говорили прямым текстом: «Нам так проще»?

Ну да. «У меня ребенок, мне работу не найти…».

А бывает, что такой судья мучается совестью?

Мне никто не признавался в таких муках.

antonmerzlikin.ru11. — В случае с Мариной Кольяковой так и получилось? Ваш оправдательный приговор отменили, потом оправдательный приговор Вашей коллеги тоже отменили. Но ведь третий судья, который дал девушке 12 лет колонии, он же понимал, что он отправляет невиновного человека в тюрьму на 12 лет?

Вообще-то, он неплохой человек, этот судья Рыбалкин. Я за него не могу сказать, что он думал. Мне кажется, он был уверен, что приговор все равно отменят. У нас как-то было такое: пришло автотранспортное дело, там было много трупов, но было очевидно, что виноват потерпевший, а не подсудимый, но поскольку было такое громкое дело, то наверху решили кого-то наказать. У нас ни у кого рука не поднялась, и все судьи вынесли оправдательный приговор: приговор отменяли, но следующий судья опять его выносил. Ну и что? Когда у нас судьи закончились, областной суд отправил дело в суд другого района, в другом районе спокойно осудили. Наверное, Рыбалкин решил, что сделает оправдательный — все равно отменят. Как профессионал он написал этот приговор вполне приемлемо. Если ты захочешь и владеешь этой техникой, то все может сойти. И приговор, видите, устоял. Жалко девочку. Это не она (убила). Там явная судебная ошибка

— Да, вот ваш хороший человек отправил невиновную девушку на 12 лет. Меня всегда интересовало, что думают и чувствуют судьи, вынося подобные приговоры?

Профессиональная деформация. Свежему человеку это ужасно, а у нас, когда каждый день с этим сталкиваешься, то такой остроты нет, что перед тобой человек, его судьба. Если врач по каждому трупу в больнице будет горевать, то он сойдет с ума. И юристы не исключение. Если первый день дрожишь и трясешься: как же так, кого-то взять под стражу, — то потом уже все смотрится не так ужасно, срабатывает уже профессиональное.

— Неужели никогда человеческое не перевешивает? Понятно, что с одной стороны — хорошая зарплата, которую можно потерять, но с другой — судьба человека.

Взять на себя ответственность и лишиться чего-то достаточно сложно. Человек думает о себе, о детях, которых надо учить, о родственниках, которых надо содержать, — это, видимо, перевешивает. Пойти против прокуратуры и назвать черное черным, а белое — белым, — значит вызвать неудовольствие областного суда, и потерять работу и заработок, и отказаться от перспективы после отставки получать не мои жалкие 8 тысяч пенсии, а нормальное денежное содержание. Значит, ты работаешь, но тогда ты поддерживаешь следствие. А на бумаге можно изобразить все, что угодно, и за приговор это вполне сойдет. Хотите покаюсь?

Источник