Эпизод 20. Глупое чувство
«Надежда – глупое чувство».
Макс Фрай. «Путешествие в Кеттари».
Обращение к читателям, впервые заглянувшим в мои креативы.
Данный «эпизод» является главой книги, именуемой «Несколько эпизодов из жизни людей и демонов». Описываемая ситуация будет более объяснима в контексте всей книги. Все предыдущие главы размещены на моей странице на сайте.
«…Выходя с лестницы, я чуть не столкнулась с Виктором, куда-то спешащим. Он резко остановился возле меня.
— О, Натанаэль, тебя-то мне и надо.
— Ага, — тупо кивнула я, всё ещё заторможенная после прогулки в подземелье.
— Где мальчишки?
— Пошли пить пиво, — заложила я послушников без зазрения совести.
— Какое пиво? Причём тут пиво? Какое ещё пиво! Опять твои штучки?!
Я привычно открыла рот, чтобы выложить очередную порцию оправданий. Но Виктор лишь рукой махнул:
— Ну ладно, что теперь. Куда пошли – туда и пошли. Я ведь не ругаться собирался, а наоборот: хотел всех поблагодарить. Вы такую большую работу проделали! Молодцы!
— А то! – я самодовольно задрала нос.
— Удивительно, как вы быстро справились. Стёкла прямо сверкают! Даже дышится теперь как-то легче!
Виктор обвёл зал широким жестом. Я проследила взглядом за движением его руки. Разноцветные витражные вставки в окнах сияли радостной мозаикой. На улице, определённо, было солнечно.
— Устала?
— Да не особо, — пожала я плечами. – Сегодня рано закончили. Вчера тяжелей было.
— Натанаэль… Неловко просить, но ситуация безвыходная. У тебя сейчас ещё время есть?
— Ну, так… В принципе, есть… Смотря на что.
— На доброе дело!
Я неопределённо пожала плечами. На самом деле, у меня не было ровным счётом никаких планов и имелась целая куча свободного времени.
— В общем, у меня тут ещё несколько срочных дел, — сказал Виктор. – До вечера точно не вырвусь. А дома – есть совершенно нечего. Боюсь, я сам не успею сегодня ничего купить: когда освобожусь, все лавки уже позакрываются. В связи с этим просьба: ты не могла бы сходить на рынок, а? Купить что-нибудь съестное? Я деньги дам.
— На рынок – так на рынок. Я и так уже туда собираюсь.
— Вот и славно!
Он вложил в мою протянутую руку мешочек с монетами.
— Особо много не набирай, чтоб тебе не тащить. Так – хлеба, овощей…
Виктор вытащил из кармана ключ на верёвочке.
— И вот ещё что. Ты всё, что купишь, мне домой закинь. Это всё равно по пути получится. Возьми ключ. Ты ведь знаешь, где я живу?
Последний вопрос, по форме совершенно невинный, прозвучал так… хм… Впрочем, мне, конечно же, только показалось, что он прозвучал слишком провокационно. Естественно, я знала, где он живёт. Слишком хорошо знала.
Ключ опустился в мою ладонь. Длинный, железный, тёплый: уже успевший вобрать в себя тепло другой ладони.
…Я с облегчением бухнула на крыльцо увесистую ношу: два ведра, заполненных всякой всячиной. Вёдра и часть «всячины» предназначались для церковного хозяйства, остальное составляли продукты.
Старая дверь в облупившейся краске на этот раз прикинулась абсолютно не одушевлённым предметом. Ни она, ни подёрнутый ржавчиной замок не проявили ровным счётом никаких эмоций по поводу моего визита – как и положено нормальной мебели.
Ужель я могла когда-то столкнуться с их ощутимым сопротивлением? Ерунда, шутки взбудораженного воображения…
Сперва я хотела просто закинуть продукты на кухню и быстро уйти. Но привычка последних дней взяла своё. И вот уже руки выполняют отработанные, доведённые до автоматизма действия – строгают картошку, чистят рыбу, льют масло на раскалённую сковороду, — покуда мысли витают в лабиринтах воспоминаний прошлого и грёз о будущем.
…Ключ от ЕГО дома – в моих руках? Имеет ли данное событие хоть какое-то символическое значение, или это — всего лишь очередная случайность в цепочке бессмысленного нагромождения повседневных происшествий?
Я спешила закончить всю возню с приготовлением пищи до появления хозяина дома. Я понимала, что должна исчезнуть прежде, чем он вернётся. Иначе… Иначе, возможно, я снова перестану отвечать за свои действия и натворю глупостей, за которые впоследствии будет мучительно стыдно.
…Я настораживалась на каждый шорох, который, как казалось порой, доносился со стороны прихожей. Я замирала, прислушиваясь. Но это всякий раз оказывался либо шум с улицы, либо шуршание моих собственных юбок по полу.
Когда и рыба, и картошка были полностью готовы, и огонь в жаровне – погашен, у меня не осталось больше благовидных предлогов, чтобы задерживаться в этих стенах. Всё правильно: так и должно быть. Незачем смущать душевный покой человека, посвятившего себя высшему служению. Богу – Богово, демону – демоново.
Последняя надежда, сокрытая во мне до сей поры глубже мыслей, выпорхнула из своего тайника – словно дикая утка, прятавшаяся в камыше от охотничьей облавы. В отчаянном порыве взмыла она ввысь – к уму, к свету сознания, как бы стремясь удержать меня в доме, остановить мою ногу, собравшуюся шагнуть за порог. «Стой! Дождись!» — возопила она, надежда, дурочка, во весь голос, напрочь отринув всякую осторожность. И, конечно, поплатилась сполна: несгибаемые стрелы здравого смысла, чувства долга и вины, моментально самонаводящиеся на цель, изрешетили её насквозь. Сбитая влёт, надежда, бездыханная, рухнула в зыбкие бездны душевных топей… Сколько их там уже упокоено, таких трупиков.
Я аккуратно заперла за собой дверь. Гораздо дольше, чем было нужно, провозилась, поворачивая ключ в замке. Замешкалась на крыльце. Узкая улочка в предзакатный час была тиха и пустынна. Ну вот и всё, как говаривал наш штатный психолог из Научного Отдела: «Гештальт закрыт». От себя теперь могу добавить: «Как запертый замок». Можно и развить мысль:
«Гештальт закрыт, как запертый замок.
Как хлопнувшая дверь.
Как выброшенный мусор.
Источник музыки в душе замолк….».
Дальше рифма не пошла.
Дальше шла только я: зловещая баба с вёдрами, одно из которых было абсолютно пустым, а другое гулко погромыхивало содержимым (гвозди, молоток, моток бечёвки, кусок мыла и новенькое огниво – в самый раз набор для того, чтобы таскать в ведре).
Пожалуй, с такой ношей я олицетворяла саму Фортуну, способную свести с ума любого из нас чередованием моментов чистого, ничем не предуготованного везения (полное ведро) и жестоких разочарований, лишений, нежданных крушений надежд и планов (ведро, соответственно, пустое). Я могла бы сейчас повернуться к любому случайному встречному любой из своих сторон просто так, по мимолётной прихоти, и этим малым движением определить всю его дальнейшую судьбу. Хоп! Вот вам полное ведро! Вот вам счастье, любовь, достаток, благополучие до самой гробовой доски! Хоп! А теперь встречайте ведро пустое: на все ваши чаяния – один кукиш, да и тот без масла.
…Вот я сейчас просто придуриваюсь на безлюдной улице, выделывая пируэты. А где-то пляшет танец с вёдрами моя собственная судьба…
Чушь. Судьбы в природе не бывает. Это выдумка для слабаков, не желающих принимать на себя ответственность за последствия собственных поступков. Мы сами для себя – источник и бед, и наград.
‘Anagkh.
Перед порталом храма – ведь нужно же было вернуть ключ хозяину, да и убрать в подсобку новый инвентарь – я решила отказаться от безответственного манипулирования чужим везением. И вставила заполненное ведро в пустое. Теперь формально оба ведра являлись полными. Не хочу нести кому-то несчастье! Пусть всем будет хорошо, пусть меж людьми воцарится мир и благоволение. Будем любить друг друга чистой, беззаветной христианской любовью!
В конце концов, у меня есть почти всё, чего я желаю. Я беспрепятственно могу встречаться с НИМ каждый день, общаюсь с ним почти на равных, имею массу предлогов, чтобы претендовать на его время и внимание. И он не гонит меня больше, не попрекает моим происхождением и даже не гнушается высказать благодарность, если есть к тому повод.
«Меня не любят – это минус.
Но и не гонят – это плюс!».
Да, он твёрд в своих убеждениях, а эти убеждения таковы, что в них нет места инфернальной любовнице.
Но ведь можно же оставаться просто друзьями? А? Ведь возможна же простая, чистая, не омрачённая сексуальной подоплекой дружба между мужчиной и женщиной?
…А личные чувства можно засунуть себе куда-нибудь поглубже и постараться не вспоминать о них по мере сил. Все люди так делают. Значит, буду делать и я, чтобы стать настоящим человеком на время своего земного заключения.
И тогда наверняка вдруг запляшут облака… И окажется совсем просто возлюбить ближнего своего, и не убить, и не украсть, и пройти верблюду через игольное ушко…
Или нет?
Я с усилием потянула на себя тяжёлую дверную створку. Солнце клонилось на запад прямо за моей спиной, от чего открывшийся дверной проём сначала показался тёмным. Я бы шагнула в него, не раздумывая, если бы не острый укол интуиции. Привыкшая доверять чутью, я быстро отпрыгнула вбок, в сторону от входа.
Потом глаза привыкли к контрасту света и тени. И я увидела, что пол за порогом шевелится. Густая вязкая чёрная масса, глянцево поблёскивающая в закатных лучах, похожая на разлитую нефть, тяжело поколыхиваясь, медленно наползала на то место, откуда я только что успела убрать свои ноги. Ещё как следует проморгавшись, я обнаружила, что масса состоит не из жидкости, а из множества отдельных мелких существ.
…Они шли. Ровными колоннами. Штук по двадцать в каждой шеренге. Кажется, даже в ногу, насколько это возможно для шестиногих существ. Медлительные, чёрные. Как древние рыцари тайного ордена – в своих жёстких хитиновых латах. Молчаливо, степенно, исполненные нечеловеческого достоинства, они покидали своё бывшее жилище. Не моля о пощаде. Не посылая проклятий. Они сосредоточенно выполняли приказ. Мой.
Впереди выступали самые крупные из тараканов. Отцы семейств? Или матери? Возможно, у них самки крупнее самцов…
Чёрный глянцевый ручей тел стёк с церковного крыльца, словно застывающая лава – с подножия вулкана, и синхронно, не утрачивая единения, повернул куда-то вправо, в сторону ближайших жилых домов.
Слава всем богам всех времён и народов, площадь в этот час была абсолютно пуста. Окажись здесь хоть один обыватель – и сплетен бы хватило не то, что на год, а на десятки лет вперёд!
Кое-как оправившись от потрясения, я подпёрла дверь вёдрами – чтобы случайно не захлопнулась – и, подобрав юбки, длинным скачком сиганула через тараканью процессию внутрь здания, на свободное пространство пола. Аккуратно, вдоль стеночки, я пробралась вглубь нефа (так по-научному называется центральная часть храма). Замыкающие шествие мелкие тараканчики семенили через центральный проход где-то на уровне последних рядов скамеек. Они ещё не могли шагать так размеренно, как старшие, и постоянно сбивались с ноги (или с ног?).
Там, меж скамеек, на почтительном расстоянии от насекомых, застыл в виде вопросительного знака один из двух священников храма, отец Клод Лессанж. Он явно не желал близко подходить к тварям, но любопытство толкало его получше рассмотреть происходящее, и он весь изогнулся вперёд, вытянув длинную тощую шею.
При моём появлении он поднял глаза и изобразил саркастическую усмешку одной половиной рта. Вторая половина его лица при этом осталась каменно-неподвижной.
— И Вам добрый вечер, отец Лессанж, — поприветствовала его я вежливым наклоном головы.
— Ты, — бросил он как-то неопределённо.
У меня не было оснований отрицать, что я – это я, хотя я и не была уверена, что речь идёт именно об этом.
— Я, — согласилась я, на всякий случай. С лицами, облечёнными властью, лучше не спорить.
— Колдовство, — полувопросительно – полу-утвердительно произнёс Лессанж.
«Не дождёшься», — злорадно ухмыльнулась я в мыслях. И соврала, не моргнув глазом:
— Химия.
— Какая ещё химия? Ал-химия?
— Просто химия. Как Вы знаете, святой отец, мой кузен – Фламмель – известный учёный. В том числе, ставит он и химические опыты. Я, как Вы тоже знаете, ежедневно бываю в кладовой. И там мне частенько приходиться сталкиваться с этими неприятными насекомыми. Думаю, Вы их тоже встречали… Так вот, я попросила кузена придумать что-нибудь, чтобы избавиться от тараканов. Можно было бы их просто потравить. Но использовать яд в храме Божьем я считаю кощунственным. Кузен со мной согласился. И предложил иной способ.
Лессанж весь превратился во внимание. Я вдохновилась.
— Как Вы знаете, святой отец, эти насекомые очень чувствительны к запахам…
— С чего бы?! – перебил он. – У них даже носа нет!
— А как иначе, по-Вашему, они находят себе пищу в темноте, среди которой живут? На ощупь?!
— Продолжай.
— Мой кузен изготовил состав, обладающий запахом, не воспринимаемым человеком, но весьма притягательным для тараканов. Уходя на рынок сегодня днём, я промазала этим составом дорогу от кладовки до выхода. И дальше, до ближайшей помойки. Туда они теперь и идут. По запаху.
— И в ногу, — в тон мне произнес Лессанж.
— Так Вы тоже заметили?! – я выкатила глаза в притворном удивлении. Даже руками всплеснула для убедительности. – А я-то решила, что мне показалось…
Мы в молчании проводили взглядами последних маленьких, но гордых эмигрантов.
— Впечатляет, — мрачно буркнул Лессанж. Он всегда был мрачен.
— А где отец Виктор? Он этого не видел?
— У него дела. Он уехал к епископу. Возможно, вернётся поздно вечером.
— А как же…
«А как же я верну ему ключ?» — хотела спросить я. Но не спросила. На всякий случай.
— Как же – что?
— Жаль, что он пропустил такое зрелище.
— Зрелище развлекательного характера не есть благо для души, — назидательно сообщил Лессанж. – А уж тем более, такое отвратительное зрелище. Возможно, отцу Готье повезло больше, чем нам, что он всего этого не видел. А вообще, в преддверии светлого Христова Воскресения нам всем больше бы стоило позаботиться о своей душе, чем ставить химические опыты на тараканах…
По пути домой я окончательно согласилась с Лессанжем, что мне стоило бы позаботиться о душе. Загвоздка заключалась лишь в том, что никакой души у меня не было. На ум сам собой пришёл Эликсир Фламмеля… Я поняла, что обязана раздобыть порцию, чтобы хоть как-то снять напряжение после сегодняшнего бесконечного дня, наполненного волнительными событиями. Конечно, Фламмель сидит сейчас у себя в гостиной – как всегда, склонившись над бумагами, с пером в скрюченных пальцах, с блуждающим взором, обозревающим картины нездешних миров… Миров, населённых рыцарями, драконами и прекрасными дамами, хранящими верность своим возлюбленным, покуда те подвизаются в подвигах… Фламмель очень не любит, когда я вхожу в его кабинет в такие минуты. И прилагает все старания, чтобы побыстрее выставить меня вон. Но, к сожалению, его кабинет и его гостиная являются одним и тем же помещением, и именно там он имеет обыкновение хранить свой живительный напиток. Так что ему же будет лучше, если он сразу отдаст бутылку: я быстренько уйду и не стану докучать. И он, разумеется, отдаст, ибо не дано человеческой воле оказаться сильнее желания демона… Но сначала, всё равно, рассердится».
Источник
Я постоянно чувствую себя глупым
«О чем они говорят?» — иногда мы не очень понимаем то, о чем непринужденно рассуждают собеседники. Но некоторые воспринимают это как доказательство собственной никчемности. Откуда берется такая недооценка собственного «Я»?
«Приятель привел меня в компанию друзей-киноманов. Они сыпали цитатами из фильмов, а я чувствовала себя неловко и глупо улыбалась, потому что не помнила ни одной остроумной реплики». Многим из нас случалось попадать в такую ситуацию. Но Марина, героиня этого рассказа, делает из заурядного случая вывод: «Я необразованна и глупа».
«Люди, считающие себя глупцами, абсолютно искренни, — говорит психотерапевт Елена Соколова. — Их чувства вызваны ощущением несоответствия между тем, кем они представляют себя (обладателем многих талантов) и являются на самом деле (человеком с разными достоинствами и недостатками). Поэтому им кажется, что они постоянно делают и говорят что-то не так». На самом деле им необходимо разобраться в себе.
Размытая идентичность
«Люди, склонные воспринимать себя некомпетентными, нуждаются в постоянном подтверждении своей состоятельности, — продолжает Елена Соколова. — Для этого они «используют» окружающих, но только если те восхищаются их умом и другими «достоинствами».
Но, когда другой человек в чем-то превосходит их, признать это, то есть реалистично увидеть себя, им настолько трудно, что (если не удается обесценить достоинства других) они предпочтут приписать себе тотальную глупость. Ведь с такого человека и спроса нет».
«С цифрами мне работать легче, чем с людьми»
Наталья, 36 лет, бухгалтер: «С самого детства мне было трудно на равных общаться со сверстниками. Мне всегда казалось, что я недотягиваю до их интеллектуального уровня. Хотя в школе я любила точные науки, особенно математику. Выбирая вуз, я знала, что с цифрами мне будет работать проще, чем с людьми, поэтому пошла на экономический факультет университета. Потом сменила несколько фирм. Наконец, устроилась на работу по специальности. Через некоторое время шеф сделал меня своей правой рукой. Пришлось учиться руководить, невзирая на страхи выглядеть глупо. Случались, конечно, провалы и недоразумения, но со временем моя старая проблема перестала меня тревожить. Теперь я стараюсь минимально ориентироваться на мнение других и не сравниваю себя с каждым, кто окажется рядом со мной, — просто прислушиваюсь к себе».
Преувеличенная ценность интеллекта
Кажется парадоксом, но такие люди плохо разбираются в нюансах чувств и мотивах поведения других людей, им трудно испытать доверие и привязанность, может быть, поэтому они бессознательно переоценивают значимость интеллекта. «Нередко в детстве они ощущали эмоциональный голод, нехватку тепла и любви, — считает Елена Соколова. — Даже став взрослыми, они продолжают вести себя с окружающими как дети, старающиеся заслужить благосклонность родителей блеском своего ума и стремлением соответствовать их идеалам».
Кроме того, поскольку интеллект в обществе высоко востребован, пеняющий на собственную глупость — это человек, сверх меры ориентированный на социальные ценности и испытывающий сильное желание им соответствовать.
Завышенные требования
Ощущение собственной глупости — это и следствие завышенных требований к себе, идущих из детства. Ребенок, которого близкие считают самым лучшим (или, наоборот, недооценивают), привыкает строить отношения с другими, исходя из того, как он будет выглядеть в их глазах. Поэтому любое общение вызывает у него тревогу и страх утратить вновь уверенность в себе. Его неспособность поддержать беседу усугубляется уничижительными мыслями. А после встречи, наедине с собой, такой человек сурово корит и в очередной раз убеждает себя в своей глупости.
Источник