Что такое честь что такое совесть что такое чувство долга

Физическая культура и спорт

Совесть, долг, честь в нравственной личности

Нравственный мир человека, проявляющийся в его сознании, деятельности и отношениях исключительно сложен и разнообразен. Его составляют мысли, чувства и поступки человека, мечты и планы, надежды и разочарования, радости и печали. Они тесно связаны между собой и образуют систему. На высшем уровне этой системы располагаются мировоззренческие понятия Идеала, смысла жизни и счастья. С помощью данных понятий личность ставит и решает самые важные жизненные задачи, познает и преображает окружающую действительность. К этим понятиям примыкают нравственные чувства чести, долга, ответственности и совести.

Они обеспечивают связь между мировоззрением личности и ее поступками.

Долг представляет собой осознание личностью безусловной необходимости исполнения того, что заповедуется моральным идеалом, что следует из морального идеала. Долг человека — следовать по пути добродетели, делать добро другим людям по мере возможности, не допускать в себе порочности, противостоять злу. Только не принимающий во внимание это содержание долга индивид может усмотреть в долге лишь понуждение. Психологически долг, в самом деле, осознается личностью как необходимость совершения определенных действий. Более того, он осознается как изнутри данная необходимость, как внутреннее побуждение.

В истории мысли это свойство осознания долга нередко истолковывалось как результат воспитательной или пропагандистской работы. 0б этом свидетельствует, например, высказывание мыслителя совершенно иного направления — А.И. Герцена: «Не одной покорности требуют моралисты, не одного вещественного исполнения того, что называется долгом (потому что содержание его до капризности многообразно), но еще, чтобы внутри души своей человек считал внешний долг, хотя и против своих убеждений, за безусловно-нравственную истину».

Долг, трактуемый как любое упорядочение индивидуальных проявлений, в форме ли социальных правил или общих культурных принципов, представляется как иго, как подавление личности. Однако не следует сбрасывать со счета, что то, что со стороны предстает как нигилизм, может мотивироваться протестом против действительной внешней принудительности общепринятых норм — обычаев, нравов, социальной дисциплины. Нравственный пафос протеста против внешнего, служебного, лицемерного подчинения общественным нормам, несомненно, может быть привлекательным. Однако усмотрение в моральном долге именно вынужденного подчинения бытующим нравам некорректно по двум основаниям. Во-первых, полнота индивидуального, личностного проявления основывается на восприятии личностью возможно большего опыта других людей. Этот опыт безлично сохранен и обобщенно выражен в культуре, в том числе в нравственных нормах — универсальных и локальных. С этой точки зрения, долг может быть понят как способ расслабиться: не изобретать велосипед, но исполнять обоснованно рекомендуемое общественной средой или уважаемыми и достойными доверия людьми как должное. Другое дело, что инфантильное сознание в инерции отрочества готово отвергнуть любую рекомендацию, усматривая в ней (коль скоро она идет от мира взрослых и предполагает хоть небольшую толику личностной зрелости) запрет и подавление. Во-вторых, сведение любой принудительности к внешнему подавлению личности является упрощением, так как не учитывает возможности принуждения.

Моральное требование может осознаваться индивидом как «суровый долг»; но предъявляться оно может всего лишь в форме рекомендации или высказываться как ожидание. Сознание морального долга всегда есть как минимум понимание неприемлемости чего-то в себе, далее — решимость переступить через что-то в себе и, наконец, воля воспротивиться самому себе. Сопротивление себе, совершение того, что не является непосредственным желанием или, что входит в противоречие с другими желаниями, конечно, требует самопринуждения.

Требования долга самоценны. Это выражается не только в том, что человек исполняет долг бескорыстно и тем самым демонстрирует свою независимость от извне данных норм и правил, но в том, что, исполняя долг, он утверждает его приоритетность по отношению к страху, наслаждению, личной пользе, желанию славы и т.д. В исполнении морального долга проявляется автономия личности — следуя закону, человек не нуждается во внешнем принуждении, и, исполняя моральное требование, человек относится к нему так, как если бы оно было установлено им самим. Все ограничения, которые человек добровольно накладывает на себя, и действия, которые он совершает во исполнение требования, имеют моральный смысл при условии, что он действует, будучи уверенным в своей правоте. Отсутствие внешнего принуждения не означает отсутствия принуждения вообще: утверждение добродетели вопреки страху, наслаждению, пользе, славе и т.д. — это утверждение себя-добродетельного вопреки себе-страшащемуся, сладострастному, своекорыстному, тщеславному и т.д.

Легалистское сознание предполагает, что в морали сталкивается общественный и личный интерес, что мораль, как и законодательство, и обычай, призвана гармонизировать личные и общественные интересы, по преимуществу подчиняя первые вторым. Между тем предназначение морали иное: в разрешении противоречий между универсальным и партикулярным интересом, иными словами, между тем, что утверждается идеалом, и тем, что идеал отвергает. Носителем и всеобщего начала морали, и частного может быть как личность, так и общность. Соответственно нравственную правду может отстаивать как личность в противостоянии своекорыстному, коррумпированному или порочному сообществу, так и сообщество, накладывая ограничения на своекорыстного, тщеславного, распущенного индивида. Сознание долга не существует само по себе. Это всегда осознание необходимости определенного рода поступков по выполнению различных требовании. долг моральный сознание честь

Поэтому неправильно понимать долг как форму общественного контроля за индивидуальным поведением, по крайней мере, неправильно понимать его только так. В долге отражен определенный механизм взаимодействия между людьми. Мораль можно представить как систему взаимных обязанностей, которые вменяются людям, которые люди принимают на себя (или предполагается, что люди приняли на себя), которые осознаются ими как определенные жизненные задачи, безусловно исполняемые в конкретных обстоятельствах.

Так, заповедь любви указывает на то, что долгом человека является милосердие. Милосердие же предполагает не столько состояние души, сколько определенные действия человека в отношении других. Об этом Иисусова притча о милосердном самаритянине, которую он рассказывает в ответ на вопрос законника, знавшего верховную нравственную заповедь о любви к Богу и к ближнему, но не понимавшему, кто же «мой ближний»:

Смысл притчи о милосердном (или в другой традиции «добром») самаритянине заключается в том, что помогать надо каждому, нуждающемуся в помощи. И самаритянин увидел ближнего в иудее, попавшем в беду, хотя в нем, следуя тому, «как принято», следовало бы видеть врага. Самаритянина никто не контролировал, он готов был помочь каждому и помог, пожертвовав своим временем и средствами, а возможно репутацией, даже представителю враждебного племени и чужой веры. Заповедь была исполнена безусловно. Таков смысл безусловности и категоричности долга вообще — человек ему следует несмотря ни на что. Но конкретное действие, которое совершается в исполнение долга, конечно, обусловлено: оно именно таково, какое требуется обстоятельствами.

Совесть представляет собой способность человека, критически оценивая свои поступки, мысли, желания, осознавать и переживать свое несоответствие должному — неисполненность долга.

Как автономен долг, так и совесть человека, по существу, независима от мнения окружающих. В этом совесть отличается от другого внутреннего контрольного механизма сознания — стыда. Стыд и совесть в общем довольно близки. В стыде также отражается осознание человеком своего (а также близких и причастных к нему людей) несоответствия некоторым принятым нормам или ожиданиям окружающих и, стало быть, вины. Однако стыд полностью сориентирован на мнение других лиц, которые могут выразить свое осуждение по поводу нарушения норм, и переживание стыда тем сильнее, чем важнее и значимее для человека эти лица. Поэтому индивид может испытывать стыд — даже за случайные, непредполагаемые результаты действий или за действия, которые ему кажутся нормальными, но которые, как он знает, не признаются в качестве таковых окружением. Логика стыда примерно такова: «Они думают про меня так-то. Они ошибаются. И, тем не менее, мне стыдно, потому что про меня так думают».

Логика совести иная. И это было осмыслено исторически довольно рано. В совести решения, действия и оценки соотносятся не с мнением или ожиданием окружающих, а с долгом. Совесть требует быть честным во мраке — быть честным, когда никто не может проконтролировать тебя, когда тайное не станет явным, когда о возможной твоей нечестности не узнает никто.

Субъективно совесть может восприниматься как хотя внутренний, но чужой голос (в особенности, когда он редко о себе заявляет или к нему редко прислушиваются), как голос, как будто независимый от «я» человека, голос «другого я». Отсюда делаются два противоположных вывода относительно природы совести. Один состоит в том, что совесть — это голос Бога. Другой состоит в том, что совесть — это обобщенный и интериоризированный (перенесенный во внутренний план) голос значимых других. Так что совесть истолковывается как специфическая форма стыда, а ее содержание признается индивидуальным, культурно и исторически изменчивым. В крайней форме этот вывод обнаруживается в положении о том, что совесть обусловлена политическими взглядами или социальным положением индивида.

Эти точки зрения не исключают друг друга: первая акцентирует внимание на механизме функционирования зрелой совести, вторая — на том, как она созревает, формируется; первая рассматривает совесть по преимуществу со стороны ее формы, вторая — со стороны ее конкретного содержания. Совесть в самом деле формируется в процессе социализации и воспитания, через постоянные указания ребенку на то, «что такое хорошо и что такое плохо» и т.д. На ранних стадиях становления личности совесть проявляется как «голос» значимого окружения (референтной группы) — родителей, воспитателей, сверстников, как повеление некоторого авторитета, и соответственно обнаруживается в страхе перед возможным неодобрением, осуждением, наказанием, а также в стыде за свое действительное или мнимое несоответствие ожиданиям значимых других. В практике воспитания обращение воспитателя к совести ребенка, как правило, и выражает требование исполнительности, послушности, соответствия предписываемым нормам и правилам. Но так обстоит дело с точки зрения развития этой нравственной способности. Однако сформированная совесть говорит на языке вневременном и внепространственном. Совесть — это голос «другого я» человека, той части его души, которая не обременена заботами и утешениями каждого дня; совесть говорит как бы от имени вечности, обращаясь к достоинству личности. Совесть — это ответственность человека перед самим собой, но собой как носителем высших, универсальных ценностей.

Раз совесть указывает на соответствие или несоответствие поступка долгу, то, стало быть, «поступок по совести» — это поступок из чувства долга, это поступок, которого требует совесть. Совесть же настаивает на исполнении долга. О долге в отношении совести Кант сказал: «Культивировать свою совесть, все больше прислушиваться к голосу внутреннего судьи и использовать для этого все средства».

И это — тот долг, который человек имеет перед самим собой: совершенствоваться, в том числе в честном и последовательном исполнении долга.

Моральное сознание интригует заключениями, которые здравому уму кажутся то логическими кругами, то тавталогиями. Но это все знаки автономии морального духа, который не может вывести себя ни из чего и, не умея успокоиться, утверждает себя через себя самого.

В обычной речи мы можем употреблять выражения «спокойная совесть» или «чистая совесть». Под ними понимают факт осознания человеком исполненности своих обязательств или реализации всех своих возможностей в данной конкретной ситуации. Строго говоря, в таких случаях речь идет о достоинстве, а слова «чистая совесть» могут выражать только амбицию человека на то, что им достигнуто совершенство, на внутреннюю цельность и гармоничность. Состояние «чистой», «успокоившейся» совести (если принимать это словосочетание в буквальном смысле) есть верный признак бессовестности, т.е. не отсутствия совести, а склонности не обращать внимание на ее суждения. Неспроста принято считать, что «чистая совесть» — это выдумка дьявола.

В притче Иисуса о молитве фарисея и мытаря рассказывается, что фарисей в молитве благодарил Бога за свое особое благочестие, мытарь же, не поднимая глаз к небу и ударяя себя в грудь, лишь просил Бога о милосердии к себе за грехи свои. Оправданным перед Богом оказывается мытарь, «ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 18:9—14).

Фарисей уверен в том, что выполнил долг и что совесть его чиста. Но долг перед Богом означает помимо прочего смирение. Самомнение и заносчивость ему противоречат.

Высший моральный долг человека состоит в том, чтобы содействовать благу других людей и совершенствоваться, в частности в исполнении долга. Совершенствование — потенциально бесконечно. Предположение индивида о том, что он достиг совершенства, свидетельствует о его несовершенстве.

Так что уверенность в чистоте собственной совести есть либо лицемерие, либо знак нравственной неразвитости, слепоты в отношении собственных оплошностей и ошибок, неизбежных для каждого человека, либо свидетельство успокоенности и, значит, смерти души. Наоборот, в ощущении нечистоты собственной совести — надежда. В муках совести — не только презрение к самому себе, но и тоска по просветлению и самоочищению, а, значит, желание исправить ошибку, ответить за преступление. В муках совести — усилие к совершенству. Муки совести знаменуют неприятие себя как такового. В осуждении себя состоит раскаяние, или покаяние, как явно выраженное сожаление о содеянном и намерение (или по крайней мере надежда) не совершать впредь того, что будет достойно сожаления. В признании своей вины (которое может принимать форму исповедального признания) и в осознанном принятии наказания, искупляющего вину, это намерение может перейти в решимость. В строгом смысле слова эта решимость и есть добродетель вообще: как стойкость человека в исполнении своего долга — вопреки естественным колебаниям, сомнению, скептицизму, унынию.

Гораздо чаще встречающееся выражение «свобода совести» обозначает право человека на независимость внутренней духовной жизни и возможность самому определять свои убеждения; в узком и более распространенном смысле «свобода совести» означает свободу вероисповедания и организованного отправления культа.

Однако в собственно этическом смысле слова совесть не может быть иной, как свободной, а свобода в последовательном своем выражении — ничем иным, как жизнью по совести.

3. Честь и достоинство

Итак, человек соблюдает требования долга потому, что к этому его принуждает общество, а служить обществу у него есть потребность. Верен голосу совести он потому, что испытывает внутреннюю потребность в поведении нравственном, справедливом, человечном.

Однако жизнь показывает, что человек соблюдает требования долга и совести также и потому, что это нужно ему самому как члену общества. Дело в том, что поведение человека всегда на виду у людей. Оно получает оценку в глазах общественного мнения всех уровней (от семейного до мнения человечества, в зависимости от значения поступка). Эта оценка определяется верностью или нарушением долга, требованиями голоса совести, а также качеством исполнения человеком поступка. И общество, будучи заинтересованным в выполнении человеком общественного долга, выработало различные формы общественного признания: оно окружает таких людей почетом, славой. Нарушителей же морали общество осуждает, клеймит позором.

Общественное мнение заставляет человека соблюдать и такие требования, которые по своему содержанию противоречат его интересам. Для таких случаев нравственная жизнь общества породила специфически человеческий интерес — потребность человека в общественном одобрении и уважении, сознание и чувство чести, достоинства.

Честь и достоинство — показатели моральной цельности человека. Это как бы эталоны для определения нравственности человека, который представляет определенную социальную группу. Ни один человек не может избежать социальной оценки во мнении коллектива или общества. Поэтому бывает и так, что отдельные люди пытаются ввести общество в заблуждение, приукрасить свои поступки, чтобы получить общественное признание. Тонкий нравственный инструмент — чувство собственного достоинства — помогает правильно регулировать ценностные отношения между человеком и обществом.

Подлинно нравственному человеку важна не только оказываемая ему обществом честь, но и внутреннее осознание своей порядочности, своей нравственной ценности. Высокоразвитое чувство собственного достоинства предостерегает человека от обмана им общества, лишает такой обман смысла. И если человек еще может на какое-то время обманным путем добиться общественного уважения, то себя-то самого ему обмануть не удастся. Имея развитое чувство собственного достоинства, такой человек не может получить нравственного удовлетворения от незаслуженных наград и похвал — они будут напоминать ему о его непорядочности. Чувство и сознание собственного достоинства как бы дополняют сознание и чувство чести, корректируют его.

Честь — это признание обществом, коллективом, окружающими общественной ценности человека, одобрение его поступков и действий. Честь — это потребность человека в одобрении его поведения общественным мнением.

Достоинство — это объективная, общественно-нравственная ценность личности, а также потребность человека в сознании своей высокой нравственной ценности. Достоинство — это потребность человека в одобрении своих поступков самим собой, гордость за свои поступки.

Сознание собственного достоинства, конечно же, необходимо каждому. Любой человек, независимо от его положения в обществе, испытывает потребность в том, чтобы его ценили и уважали. Утрата собственного достоинства, которую можно условно назвать униженностью, представляет собой один из наиболее неприглядных нравственных пороков. Однако и чрезмерное чувство собственного достоинства не очень украшает человека в глазах окружающих. Способность личности быть сдержанной в обнаружении своих достоинств называется скромностью.

Скромность выражается в отсутствии стремления набить себе цену, внушить окружающим представление о собственной незаменимости. Человеку, который чего-то стоит, нет нужды выставлять напоказ свои достоинства: они и так видны всем. Выдающаяся личность, будь то герой труда, писатель, ученый или композитор, целиком поглощена своим делом, и ей просто нет необходимости подчеркивать свою значимость особыми манерами и заявлениями.

Л.Н. Толстой отмечал, что значимость человека измеряется арифметической дробью, в числителе которой находятся его достоинства, а в знаменателе — самомнение: чем выше у человека самомнение, противоположное скромности, тем меньше его подлинная величина даже при наличии несомненных достоинств.

Спесивость, надменность, нескромность, где бы они ни проявлялись: в политике, на производстве, в бытовых отношениях, — сходны в одном, в том, что они прикрывают ничтожность, ограниченность лица, которому они присущи. Отсутствие скромности в человеке не только некрасиво. Оно может быть весьма вредным для дела. Теряя скромность, человек приобретает иллюзию собственной непогрешимости. Тот, кто ставит себя выше всех, перестает прислушиваться к мнению окружающих. Точнее, он слышит только то, что приятно для его ушей: лесть и восхваления. Обычно такой человек не видит своих недостатков, не признает критики в свой адрес. Критикующих он считает завистниками и своими врагами, цель которых — принизить его достоинство. Он готов преследовать их, если может, или же молчаливо презирать. Если этот человек и соблюдает нормы морали, то не ради людей, а ради себя, чтобы иметь возможность восхищаться своим моральным превосходством над другими людьми. Такой нравственный облик человека — одна из разновидностей морального уродства личности.

В категориях морали имеем дело с удивительными по своей силе и значению регуляторами нравственной жизни общества, благодаря которым человек сам находит в себе силы оставаться нравственным, даже если это и очень трудно. У подлинно нравственного человека все регуляторы нравственного поведения — долг и совесть, честь и достоинство — развиты гармонично, так как только все вместе они и могут предостеречь личность от нравственных срывов.

Рассматриваемые нравственные потребности формировались по мере становления человека как нравственного существа. Вероятно, общественная мораль сначала предстала перед человеком в виде долга человек обязан был выполнять то, что было необходимо обществу, если он хотел жить в нем. Постепенно глубокое внутреннее приобщение человека к морали, освоение ее требований и осознание их как собственных и необходимых для личности порождает совесть. Соблюдение долга поддерживалось общественным мнением, нарушение — осуждалось. У человека собственно возникает потребность в общественном одобрении — честь, а затем — и в самоуважении — достоинство.

В какой-то степени эта же история повторяется с каждым человеком в процессе его индивидуального развития и становления как нравственной личности.

Содержание нравственных норм менялось. Одни из них заменялись другими. Но сам механизм долга, совести, чести и достоинства сохранялся, совершенствовался, и общество вложило много усилий и забот с тем, чтобы он функционировал все более и более доброкачественно.

1. Бакштановский В.И. Моральный выбор личности: альтернативы и решения. — М.,1983.

2. Гегель Г. В. Ф. Философия права. — М.,1990.

3. Гусейнов А. А., Апресян Р.Г. Этика. — М., 1998.

4. Дробницкий О. Г. Мораль. — М.: Просвещение, 1974.

5. Кант И. Основы метафизики нравственности // Кант И. Соч. в 6-ти т. — М.,1965.- Т.4.

6. Кропоткин П. А. Этика. — М.: Наука, 1966.

7. Кругляницо Т.Ф. Этика и этикет. — М.,1995.

8. Попов Л. А. Этика. — М., 1998.

9. Судызбаев К. Психология ответственности. — Л.,1983.

Источник