Блог у меня депрессии

Если вы выполнили мои рекомендации из предыдущей статьи (шага 1), вы уже понимаете, что у вас были в жизни не только неудачи. Теперь нужно выйти на следующий уровень детализации и зафиксировать ваш прогресс, а также наметить следующие шаги.

Главная задача отслеживания прогресса — вопреки депрессии убедить ваше подсознание, что прогресс есть, сделать его очевидным. В какой бы жизненной ситуации вы ни находились, вы уже проделали много работы над собой и продолжаете эту работу.

Избавляемся от депрессии. Шаг 1. Перепишите свое прошлое

Когда человек в депрессии думает о своем прошлом, он видит только неудачи и поражения. Это кажется ему абсолютно логичным и доказуемым.

В депрессии мы пропускаем все происходящее и происходившее через негативный фильтр, преувеличиваем плохое и преуменьшаем, либо напрочь вычеркиваем хорошее. Мозг человека в депрессии сосредоточен на том, чтобы усилить депрессивную картину мира, найти тысячу аргументов в пользу того, что в настоящем и прошлом нет ничего хорошего, а в будущем все будет только хуже.

Но эта картина всегда ложна. Реальность очень сильно отличается от нашего её восприятия, особенно в депрессии.

О депрессии и биполярке — главные факты и цифры

Депрессия — самое распространенное не только психическое, а вообще заболевание. По оценке ВОЗ , от нее страдает более 350 миллионов человек.
Депрессия не просто может являться причиной инвалидности — это самая распространенная в мире причина инвалидности.
В странах с невысоким доходом на душу населения, таких как Россия, до 85% людей с психическими расстройствами не получают никакого лечения. Это цифры ВОЗ и я уверен, что они занижены.
Ежегодно до 1 миллиона человек совершает суицид. Это вторая по распространенности причина смерти в молодом возрасте после ДТП. Очевидно, что большинство из самоубийц страдали от тяжелых форм депрессии, хотя большинству этот диагноз не ставился.

История моей жизни. Часть 3 (14—20 лет)

Предыдущая часть истории закончилась на моменте, когда в 14 лет я перешел из школы и экстернат. До этого момента я не мог управлять ничем из происходящего со мной — я был пассажиром в поезде без машиниста и тормозов, несущимся из ада в ад.

В этой части своей истории я начинаю предпринимать самостоятельные решения.
Вряд ли я мог сделать какие-то «нормальные» шаги, волоча за собой такой багаж из детства.
Но кто бы знал, что можно было сделать настолько «ненормальные» шаги, которые уведут меня ещё дальше от всякой нормальности.

История моей жизни. Часть 2 (7—14 лет)

В этом посте я продолжаю описывать историю моей жизни, покрывая период с 7 до 14 лет. Если вы решили с ней ознакомиться, начните с первой части.

История моей жизни. Часть 1 (до 7 лет)

Я хочу рассказать о том, почему мне понадобилось 15 лет, чтобы до конца справиться с депрессией, и какие жизненные обстоятельства способствовали как моей депрессии, так и выходу из неё.

Предупреждаю, что до третьей части истории, в ней ничего особо светлого описано не будет. Это не мотивационный пост. Я описываю свою жизнь, какой она была, без украшений.

Как распознать депрессию? Методы диагностики

Формальные критерии, по которым определяют депрессию врачи, довольно просты. Критерии описаны документами МКБ-10, разрабатываемым ВОЗ (Всемирной организацией здравоохранения) и DSM-5, применяющимся в США.

Однако, по этим критериям сложно судить о тяжести депрессии.
Даже здоровый человек вполне может в текущий момент времени иметь 5 критериев из DSM-5, что уже будет достаточно для постановки диагноза депрессии. А через месяц почувствовать себя лучше и забыть о том, как ему было плохо.

Ситуативная и клиническая депрессия: в чем разница?

Именно клиническую депрессию я иногда называю «настоящей» или «реальной» в этом блоге.
Это не совсем корректно — согласно медицинскому определению, и ситуативная (= ситуационная), и клиническая депрессии вполне себе настоящие.

Но вот почему я позволяю себе проводить такую черту: ситуативная депрессия понятна любому. У неё всегда есть довольно очевидные причины и, чаще всего, она не нуждается в серьёзном лечении.
Её испытывало в том или ином проявлении большинство здоровых взрослых людей.

Ситуативную депрессию могут вызывать любые трагичные обстоятельства: будь то смерть близкого человека, развод или потеря работы. Любой сильный стресс.
Клиническая депрессия же гораздо более серьёзна — и, что хуже, гораздо менее понятна окружающим.

Депрессия и БАР — болезни, «невидимые» для общества

Депрессию и биполярное расстройство (БАР) не выявляют на диспансеризации.
Для социума их будто бы не существует.

Три четверти людей в Европе, страдающих глубокой депрессией, не получают адекватного лечения — это официальные данные ВОЗ.
В России же ситуация ещё хуже, если принимать во внимание целый ряд факторов: низкий уровень отечественной психиатрии, большую закрытость темы психических расстройств и официальную статистику самоубийств. Россия занимает первое место по количеству самоубийств среди молодых людей и второе — по абсолютному количеству самоубийств, после Китая, где население в 10 раз больше.
Дай бог, если адекватное лечение получает один из двадцати.

Если у вас депрессия — у меня для вас две новости

Плохая новость — от тяжелой депрессии, а не простой меланхолии, нет никакой волшебной таблетки или практики, которая решила бы все проблемы.

Теперь хорошая новость.
Даже, если у вас действительно тяжелая депрессия и вы отчаялись, у вас есть все шансы жить и чувствовать жизнь даже, если вы в это уже не верите, как десяток лет не верил я.

Депрессия — это не печаль и не хандра

Здоровые люди часто называют депрессией обычную хандру, которую время от времени чувствует абсолютно любой человек. Каждый время от времени говорит «я в депрессии».

Из-за смешения понятий, большинство здоровых людей в упор не понимают тех, у кого реальная болезнь. Им кажется, что человек просто слабый и ленивый, «негативщик», нытик.

Но что такое реальная депрессия и чем она отличается от простой хандры?

Источник

Блог / Как я живу с депрессивным расстройством

Автор: Анна Комиссарова, 16 января (8 487 просмотров)

Наша подруга рассказала нам о том, как много лет жила с депрессией, которую не хотели замечать ее близкие.

Все началось с того, что у меня умер папа. Мне было 23 года, и я осталась одна со своими переживаниями. Это был удар в эмоциональном и материальном плане, мы лишились всего сразу, никто не понимал, что делать. Мама оказалась совершенно не приспособлена к жизни, сестра – совсем маленькая. Поддержать меня было некому, поэтому все заботы о доме и семье я взяла на себя. Масса дел помогала отвлечься от тяжелых мыслей и заглушала внутреннюю пустоту.

Спустя некоторое время я вышла замуж. В этих отношениях я вновь почувствовала рядом сильное мужское плечо, но вскоре столкнулась с предательством. О том, чтобы прогоревать измену не могло быть и речи – я все еще была в той прежней жизни с переживаниями по поводу смерти папы. В очередной раз все разваливалось. Ситуация усугублялась тем, что я была беременна, и когда ребенок родился, он оказался очень проблемным. Часть своих тревог я невольно перекладывала на сына, и он тревожился в ответ: плохо спал, плохо ел и орал, почти не прекращая. Было невероятно тяжело справляться со всем в одиночку. В то же время, чтобы как-то выживать, я начала свой бизнес. Он тоже развивался нестабильно. Когда продажи падали, я приходила в отчаяние. Помню, стояла на балконе и думала: Если я прыгну, то все проблемы закончатся. Если вдруг не умру, то хотя бы стану инвалидом, и кто-то возьмет заботу о ребенке на себя . В тот период я почти не спала, и, конечно, это сильно влияло на психику. Потом я стала разваливаться физически – у меня обнаружили опухоль. К счастью, доброкачественную.

Спасло меня то, что я встретила своего второго мужа, который сказал: «Я решу все твои проблемы». И действительно он мне очень помог. Первое время, казалось, что все мои печали остались в прошлом, но к следующей беременности я вернулась в состояние безысходности. Я очень хотела ребенка, но при этом не чувствовала себя счастливой. Помню, как призналась мужу: «Я не понимаю, для чего вообще живу». Его это разозлило: «как ты можешь так думать, у тебя есть я, дети!» – выпалил он и добавил: «Чтобы больше я такого не слышал». Дальше проблемы в наших отношениях стали усугубляться, и я снова осталась одна. Мама с головой ушла в религию, нам не о чем было разговаривать. Друзьям казалось, что я сильная и сама со всем справлюсь. Но сил почти не оставалось, а бежать было некуда. Рядом не оказалось никого, кто мог бы сказать: «Я сейчас возьму тебя за руку, и мы вместе пойдём к врачу. И вообще, что бы ни случилось, я буду рядом и позабочусь о тебе».

Как-то раз я пыталась покончить с собой. Помню, как о чем-то эмоционально говорила мужу, а потом увидела окно и запрыгнула на него. Он тут же схватил меня и потащил вниз, а потом оделся и ушел, сказав: «Чтобы больше такого не было». От дальнейших попыток суицида меня останавливали только дети – мысль о том, что в случае моей смерти они останутся совсем одни. Я не могла смотреть им в глаза, у меня начиналась внутренняя истерика – я понимала, что предам их, если что-то с собой сделаю. Решила, что надо дотянуть до подросткового возраста, и когда они перестанут во мне нуждаться, я смогу умереть.

По реакции мужа я поняла, что окружающие просто не были готовы принять тот факт, что мне нужна помощь. Они привыкли, что я все время их поддерживаю и ждали, что так будет продолжаться и дальше. Мне говорили: «ты сильная, ты личность», а я чувствовала, что меня как личности больше нет, у меня остался лишь набор обязанностей, которые я должна выполнить. Я пыталась сделать вид, что со мной все хорошо, но меня это жутко раздражало. Я не понимала, зачем я должна врать мужу, друзьям и родственникам о том, со мной все нормально, когда все совсем наоборот. И тогда я просто ограничила свое общение и оказалась в некоторой изоляции.

Потом со мной стало происходить нечто странное. Когда я садилась в кресло, картинка перед глазами начинала мерцать. Сначала я списывала этот эффект на шейную грыжу и недостаток кислорода, но потом я начала терять ориентацию в пространстве. Я вставала с кресла и не понимала, в какую сторону иду. Казалось, что иду направо, хотя на самом деле шла налево. Или, например, когда нужно было кормить ребенка ночью, мне казалось, что ребенок лежит справа, а он был слева. Временами я вообще не могла найти ребенка, не понимала, где я, а где дверь в комнате. И такие вещи стали происходить со мной все чаще. Это безумно меня испугало, я впала в отчаяние. При этом у меня не хватало сил, чтобы что-то предпринять. До этого я заполняла внутреннюю пустоту огромным количеством движений – постоянно придумывала, куда мне нужно пойти и что сделать, лишь бы не сидеть на месте, не лежать и не думать. И теперь из-за скопившейся усталости у меня не было желания ничего делать. Но выбраться из состояния апатии я могла только одним способом – вновь найти себе какое-то занятие, которое поможет переключиться. Я не придумала ничего лучше, чем пойти изучать психологию.

Поначалу поездки на учебу сводились к простому механическому движению туда и обратно. Вообще удивляюсь, как продержалась первые несколько месяцев. Я совершенно не понимала, о чём говорят преподаватели, мне казалось, что все вокруг – такие же долбанутые люди, как и я, потому что раньше окружающие внушали мне, что мои чувства – это что-то ненормальное: «У нормальных людей такого не бывает, ты не можешь так чувствовать, это какая-то фигня». Я перестала дружить с реальностью, потому что мне казалось, что если мою реальность никто не разделяет, то соответственно, ее не существует.

Чтобы разобраться в том, какая реальность действительно нормальная – реальность моих чувств, которую признавали на учебе, или моя «нормальная» жизнь, в которой нормального ничего не было, я пошла к психиатру. Мы беседовали, наверное, часа два. Я помню, что рассказывала ему обо всем очень отстраненно, без эмоций, даже умолчала о попытке суицида. Но психиатр был хороший, он все равно подвел к этой теме. Сказал, что у меня серьезная депрессия, и еще его смущают несколько моментов. Во-первых, меня в детстве был эпизод, когда я попала в реанимацию из-за того, что мой отец уехал. Тогда я перестала есть, пить и ходить в туалет. Во-вторых, в детстве при высокой температуре у меня бывали судороги. Психиатр сказал, это похоже на симптомы эпилепсии, и направил на энцефалограмму. Анализ показал, что эпилептическая активность действительно достаточно сильная, но верить в эпилепсию и пить огромное количество лекарств мне не хотелось. Хотя после диагноза мне стало легче – теперь я понимала, что у меня органическая болезнь.

Чтобы еще раз все перепроверить, я поехала в Израиль. Невролог не стала спорить с энцефалограммой и прописала ламотриджин в небольшой дозировке. Я спросила, что мне делать с депрессией. Она посоветовала наладить сон и пойти к психотерапевту.

Я пропила прописанный препарат полтора года, мое состояние улучшилось: наладились сон, ориентация в пространстве, появилась надежда на выздоровление. Но я думаю, что это мог быть эффект плацебо. Когда у меня снова взяли анализы, в крови не обнаружили действующее лекарственное вещество, хотя эпилептической активности уже не было. Для меня это до сих пор большая загадка. Потом я попала на прием к диагносту – в Израиле это отдельная профессия. Она сказала, что симптомы эпилепсии могут появляться и при сильных стрессах. Диагност тоже не верила в установленный диагноз и, по согласованию с неврологом, сначала снизила дозировку лекарства от эпилепсии, а потом предложила сделать с ним перерыв. Вместе с этим лекарством я выкинула антидепрессанты – психотерапия помогла мне осознать, что мои чувства абсолютно реальны и имеют право на существование. Я признала, что жизнь устроена сложно, и мы можем испытывать сложные чувства и эмоции, но все они преодолимы при наличии внутренней опоры. Постепенно я начала различать оттенки и перестала делить все на черное и белое, скатываясь в черноту.

Конечно, в ходе терапии у меня случались депрессивные эпизоды, которые были вызваны обсуждением болезненных тем, но я уже не проваливалась в депрессию с головой, как раньше. Я поняла, что депрессия стала логичным продолжением событий и обстоятельств моей жизни. Странно было бы, если бы этого не произошло. Психика очень хрупкая и временами может выходить из строя, это нормально. Нет ничего страшного и постыдного в том, что мы можем чего-то не выдерживать. Это осознание дало мне опору, я почувствовала облегчение.

Со временем качество моей жизни в разы улучшилось, в ней появилось место моим собственным желаниям, которые вполне уживаются с повседневной рутиной. Теперь я понимаю, зачем живу и делаю то, что делаю. Изменился круг общения. Я избавилась от огромного количества людей, которые заполняли внутреннюю пустоту, вынуждая постоянно о них заботиться, но ничего не отдавали взамен. Со мной остались те, с кем я чувствую близость и желание не только что-то отдавать, но и получать. Еще у меня настолько развилась эмпатия, что я стала остро чувствовать чужую боль. Например, могу ехать в метро и ощущать, насколько плохо женщине, стоящей неподалеку. Это очень больно, потому что ничего нельзя сделать, кроме как быть рядом. Но одновременно с этим обостренная эмпатия дарит массу других чувств, которые делают жизнь прекрасной, и здорово расширяет собственные возможности.

Я верю в психотерапию, результаты колоссальные, но спустя три года мне по-прежнему сложно положиться на другого. Внутри сидит огромный страх, что меня могут предать, сломать и грубо нарушить мои границы. Поэтому лучше даже не пытаться ни на кого опираться. Из-за этого мой психоанализ развивается медленно. Как только я начинаю ощущать доверие и близость в отношениях с психоаналитиком, мне сразу хочется разорвать эти отношения. Я просто ловлю себя на мысли: «завтра я к ней не приду», но потом вспоминаю, что это не я, а мой страх, и прихожу снова.

Источник