Бернар саблоньер химия чувства

«Химия в отношениях», как мы уже все давно знаем благодаря популяризации нейронауки, — это не просто такое выражение, а самая что ни на есть правда о нашем биологическом устройстве. Наши чувства и эмоции формируются биохимически и провоцируют нас на то или иное поведение, на те или иные связи с людьми.

В книге Бернара Саблоньера — биолога, который специализируется на биохимии и молекулярной биологии, профессора медицинского факультета Университета Лилля — подробно описывается, почему мы влюбляемся, как входим в близость, как строим отношения, почему они могут сойти на нет и что должно пойти не так, чтобы нормальная эмоциональная привязанность превратилась в любовную зависимость.

Несмотря на обилие терминов, книга будет интересна даже человеку, совсем далекому от биологии и химии: она непременно разложит по полочкам в голове многочисленные сведения о биохимических процессах, которые провоцируют любовь, влечение, привязанность, счастье. Социологи и антропологи сходятся в том, что любовь — трехсторонний конфликт между влюбленностью, сексуальным желанием и привязанностью. Между этими составляющими мы обнаруживаем интересные связи. Привязанность, например, — главная составляющая любви, но при этом привязанность без любви существовать может, а любовь без привязанности — нет.

Что же происходит, когда мы влюбляемся? Можно ли объяснить романтику физиологией? Можно ли подсесть на любовь? Как физиологически объясняется то, что страсть ослабевает? Всегда ли любовь — длительное чувство? Как действуют феромоны, если они не пахнут? На эти и другие вопрос автор отвечает, приводя результаты многочисленных исследований. Например, с недавних пор известно, что черты лица — основной критерийбессознательного выбора партнеров. Интуитивно мы это и сами понимаем. Но мы вряд ли можем с научной убежденностью знать, что распознаём здорового (а значит, сексуально привлекательного) человека главным образом по симметричности и пропорциональности его лица.

Бывает ли любовь с первого взгляда? Оказывается — да. Научно доказано, в процентах от прочих видов «любовей». А создают такого рода моментальную вовлеченность в человека особое взаимодействие гормонов норадреналина и дофамина. Также, оказывается, научный факт, что страстная любовь лишает разума! Действительно, у сильно влюбленных людей блокируется работа префронтальной коры мозга в оценке объекта любви, а этот отдел мозга отвечает как раз за рациональное мышление и «разумное» поведение. И — несколько цитат.

«Влюбленность вызывает стресс с вереницей его телесных проявлений. Преодолеть этот стресс и страх перед ситуацией помогает выработка окситоцина, гормона привязанности. Так появляется химический «клей» для отношений, приводящий к близости и пробуждающий привязанность».

«Любовь может стать зависимостью, когда влечение превращается в настойчивое желание, а ощущение удовольствия — в боль. Как и в случае с наркотиками, не сама природа вещества вызывает такую зависимость, а стремительность развития возбуждения и сила эмоций, с этим связанных».

«Антропологи соглашаются с нейробиологами в том, что привязанность матери и ребенка и романтическая любовь действуют по одной нейробиологической схеме».

Можно было бы предположить, что сейчас из этой книги мы узнаем все о наших эмоционально-биологических процессах, и — наши чувства и желания будут обесценены, налет романтизма с наших привязанностей придется куда-то убирать и смотреть на отношения очень прагматично. Как ни странно, по прочтении книги этого не случается — просто становится понятно, насколько сложно и выверено устроены наши биологические системы, насколько мы включены в общие природные процессы, насколько наши чувства и поведение «не зависят» от нас — факт, который дает нам известную свободу в принятии самих себя, уважение к нашим настройкам и осознание ценности любых наших проявлений в вопросах привязанности и любви. Любовь, ко всему прочему, с древности считается универсальным лекарством. А сейчас это подтверждено и учеными: она расслабляет, снимает напряжение и позволяет ощутить радость жизни.

Источник

Химия чувств

Скачать книгу в формате:

Аннотация

Химия чувств. Тинктура доктора Джекила

На следующий день после того, как мне исполнилось семнадцать, я похоронила отца. Даже солнце сияло беспощадно в этот студеный январский. день. Ослепительно-яркий снег окутал все кладбище. Белоснежный тент, натянутый над еще открытой могилой отца, не смог вместить всех собравшихся. И от этой безжалостной яркости и белизны немного болели глаза.

По правде говоря, сильно болели.

И на фоне этой безупречной и неуместной здесь белизны черные фигуры людей были точно брызги чернил на чистом листе бумаги: полированный катафалк, блестевший во главе процессии, идеально отутюженная рубашка пастора, отороченные мехом пальто многочисленных друзей и коллег отца, после прощальной речи потянувшихся к нам с мамой один за одним, чтобы выразить соболезнования.

Может, я так остро ощущала эти краски потому, что я художница. Или замечала только крайности от избытка чувств. Может, рана моя была еще слиш.

Отзывы

Новинки

Хотите бесплатно и легко поднять охваты в Инстаграм? Для этого Вам придется знать как работает а.

Источник

Химия чувств

Роберт Льюис Стивенсон в своей новелле о докторе Джекиле и мистере Хайде поставил слишком много многоточий…

Спустя больше сотни лет в одной маленькой школе в американской глубинке встретились Джекел и Хайд. Робкая послушная отличница Джилл и брутальный красавец Тристен. Потомки того самого доктора и того самого мистера. Но что же их объединяет в реальности? То, что становится смыслом их жизни, превращается в настоящий триллер и игры разума.

В кабинете отца Джилл хранится семейная реликвия — ящик с записями доктора Джекила. Однажды ночью в школьной лаборатории Джилл Джекел и Тристен Хайд решаются воссоздать легендарные опыты и пройти по этому пути до конца.

Бет Фантаски
Химия чувств

Пролог Джилл

По правде говоря, сильно болели.

Читайте также: Чувствую себя старым мем

Может, я так остро ощущала эти краски потому, что я художница. Или замечала только крайности от избытка чувств. Может, рана моя была еще слишком свежа и весь этот мир казался чересчур суровым, остроотточенным и лишенным полутонов.

Я не помню ни слова из речи пастора, но он, казалось, говорил целую вечность. И когда собравшиеся начали расходиться, я, девочка, у которой вчера был день рождения, осталась стоять под белым тентом, в черном, новом, купленном специально для этого случая, платье и тяжелом шерстяном пальто, нервно подергиваясь, как какая-то дебютантка на самом ужасном в мире первом балу.

Я посмотрела на мать в поисках поддержки и помощи, но ее глаза были так же пусты, как могила, ждущая принять в себя отца. Честно вам скажу, встретиться с матерью взглядом было так же больно, как смотреть на снег или на гроб или бесконечные репортажи об убийстве моего отца. И мама тоже стала исчезать…

Меня охватило нечто вроде паники, и я принялась осматривать толпу.

Кто бы сейчас мог мне помочь?

Я пока еще не готова к взрослению…

Неужели я и вправду… осталась одна?

Даже Бекка Райт, моя единственная подруга, сказала, что не сможет прийти на похороны, потому что ей предстоит серьезный тест но гражданскому праву, который она уже дважды переносила из-за своих поездок с группой чирлидеров. И что на самом деле важнее — она «просто не вынесла бы» смотреть на то, как моего бедного отца, ставшего жертвой убийства, закопают в землю.

Я попробовала найти нашего учителя химии, мистера Мессершмидта, которого я уже видела среди собравшихся, но не в самой гуще толпы. Ничего не вышло, и я решила, что он вернулся в школу, не сказав мне ни слова.

Я осталась одна.

Или, быть может, даже страшнее, чем одна, потому что как раз в тот момент, когда мне казалось, что хуже уже и быть не может, из толпы вышла моя одноклассница Дарси Грей. Она широким шагом подошла ко мне, всунула свою холодную руку в мою и поцеловала воздух рядом с моей щекой. Я знала, что сделала она это, скорее повинуясь чувству долга, чем из сострадания, и этот жест больше походил на демонстрацию снисходительного сострадания победителя побежденному. Когда Дарен сказала:

— Соболезную, Джилл, — я готова была поклясться, что это прозвучало скорее как поздравление самой себе с тем, что у нее все еще есть родители. Словно она в очередной раз меня превзошла, чем она только и занималась с детского сада.

— Спасибо, — тупо ответила я, как будто я искренне радовалась тому, что меня есть за что пожалеть.

— Звони, если что понадобится, — предложила одноклассница. Но я обратила внимание на то, что номер свой она мне не записала. Она даже в сумочку не залезла, чтобы сделать вид, что ищет ручку.

— Спасибо, — снова повторила я.

И почему я вечно изображаю благодарность, когда человек ее не заслужил?

— Не за что, — ответила Дарси и уже начала выискивать возможность сбежать.

Когда она удалялась от меня, я обратила внимание на то, как в этих чрезмерно ярких лучах солнца сверкают ее светлые волосы, словно некий золотой трофей, и заполнявшие меня одиночество с отчаянием начали расти так стремительно, что я не знаю даже, как у меня ноги не подкосились. У меня ни одного стоящего друга…

И тут я заметила, что у самого края тента стоит Тристен Хайд. На нем было взрослое пальто, сшитое у портного на заказ, и я заметила, что он еще и галстук повязал по такому случаю. Руки утопали глубоко в карманах, и поначалу я восприняла его позу за признак дискомфорта и неуверенности. Ну а какой подросток не будет испытывать этих чувств на похоронах? А Тристена я почти не знала. Мы не дружили. И моего отца он точно никогда и не встречал.

Но, тем не менее, он тут, тогда как вообще больше никто не пришел меня поддержать.

Почему? Зачем он явился?

Увидев, что я его заметила, Тристен извлек руки из карманов, и я поняла, что никакого дискомфорта он не испытывает. Пока он шагал по направлению ко мне, у меня сложилось ощущение, что он просто спокойно ждал своей очереди. Ждал, когда настанет подходящее время, чтобы ко мне подойти.

Но время он выбрал то еще. Умереть не встать просто до чего вовремя.

— Все будет хорошо, — пообещал он, протягивая мне руку, словно понимал, что я внутри вся скукожилась и была на грани срыва.

Я подняла на него глаза, молча качая головой.

Нет, хорошо все не будет.

Не мог он мне такого обещать.

Никто не мог. Уж точно не какой-то школьник, даже если он такой высокий и одет как взрослый.

Я закачала головой с еще большим отчаянием, а на глазах выступили слезы,

— Поверь мне, — мягко добавил он, его британский акцент действительно успокаивал. Он еще крепче сжал мою руку, — Я знаю, о чем говорю.

Я тогда была не в курсе, что у Тристена большой опыт в этом вопросе. Тогда я просто позволила ему, почти совсем незнакомому парню, обнять себя и прижать к груди. Он гладил меня по волосам, и я вдруг разрыдалась. Я выплакала все, что накопилось с того самого момента, когда к нам в дверь постучал полицейский и сообщил, что моего отца, зверски убитого, нашли на стоянке около лаборатории, в которой он работал, и за все то время, пока мы готовились к похоронам. Мать моя совсем расклеилась, и мне пришлось взять на себя кучу недетских обязанностей: выбирать гроб и выписывать на имя владельца похоронного бюро чеки на огромные суммы. А теперь я вдруг зарылась под пальто Тристена и так крепко прижалась к нему, что у меня даже чуть очки не слетели, я рыдала в три ручья, у него, наверное, рубашка с галстуком промокли.

Выплакав все слезы, я отстранилась, поправила очки и вытерла глаза, мне было неловко. Но Тристена, похоже, такая демонстрация чувств не смутила.

— Со временем действительно становится получше, меньше болит, — уверял он и все повторяя; — Поверь мне, Джилл.

Тогда эта фраза казалась мне почти не значимой, но в ближайшие месяцы ей суждено было занять центральное место в моей жизни.

Поверь мне, Джилл…

— Увидимся в школе, — добавил Тристен, в очередной раз сжав мою руку. Потом он наклонился и поцеловал меня в щеку, жест этот показался мне весьма взрослым. Но он застал меня врасплох, я чуть пошатнулась: я-то не привыкла к такой близости с противоположным полом, и в итоге мы коснулись уголками губ.

— Извини, — пробормотала я, смутившись еще больше: я была зла на саму себя. Я раньше никогда не целовалась с парнями в губы ни при каких обстоятельствах, а уж в такой-то страшный день… Я, конечно, ничего не почувствовала, но все же… Просто в тот момент мне казалось неправильным хотя бы мысль допустить о чем-нибудь, кроме смерти. Неужели можно было задумываться о том, какой он, как от него пахнет, о том, что я почувствовала, расслабившись в объятиях человека, который сильнее меня? У меня отец УМЕР. — Прости, — снова пробормотала я, извиняясь, наверное, и перед отцом тоже.

— Все в порядке, — подбадривал меня Тристен, чуть заметно улыбаясь. Он первый осмелился улыбнуться мне с тех пор, как произошло это убийство. Что думать на этот счет, я тоже не знала. Когда мне снова начнут улыбаться? — Увидимся, ага? — сказал он, отпуская мою руку.

Я обхватила руками саму себя, хотя это была слабая замена объятиям Тристена:

— Конечно. До встречи. Спасибо, что пришел.

Тристен пошел прочь между могилами, а я провожала его взглядом. Он временами нагибался, стряхивая снег с надгробий — то ли читал надписи, то ли смотрел даты жизни. Он шел не спеша, словно кладбище было естественной для него средой. Знакомой территорией.

Тристен Хайд пришел… ко мне.

Но больше времени размышлять над мотивами, которые привели моего одноклассника на эти похороны, у меня не было, потому что ко мне вдруг подошел распорядитель из похоронного бюро и сказал, что пришло время последнего прощания с отцом. А потом вереница черных машин должна была уехать, освободив пространство под чрезмерно ярким белым тентом, чтобы невидимый пока экскаватор успел выполнить свою задачу, поскольку предсказывали большой снегопад.

Источник

Бернар саблоньер химия чувства