Антиправительственные настроения что это

Пользователи протеста

Возможны ли сегодня революции без Twitter и Facebook

Череду успешных свержений правящих режимов на арабском Востоке многие уже назвали революциями нового типа, в которых ключевую роль играют социальные сети вроде Twitter или Facebook. Впрочем, опыт событий в Тунисе и Египте показывает: социальные сети являются не столько причиной революций, сколько новым, но не единственным оружием революционеров.

В сетях революции

«Twitter и Facebook — больше, чем просто технологии. Свободный поток информации изменил правила игры и сделал возможными революции в Тунисе и Египте. Старый порядок меняется. Диктаторы должны бояться не только разбитых окон и коктейлей Молотова, но и толпы, наделенной знанием и находящейся на связи друг с другом»,— так описывала события в арабской Африке газета The Sunday Times. «Twitter — новый кошмар тиранов»,— вторила ей The Los Angeles Times.

Термин «Twitter-революция», придуманный ученым Стэнфордского университета Евгением Морозовым после молдавских событий апреля 2009 года, вновь зазвучал в устах политиков и экспертов. Профессор Нью-Йоркского университета Клэй Шерки в последнем номере Foreign Affairs опубликовал статью «Технологии, публичная сфера и политические перемены», в которой утверждает, что развитие социальных медиа усиливает гражданское общество в авторитарных государствах и в перспективе ведет к политическим переменам.

Главным же апологетом доктрины стала госсекретарь США Хиллари Клинтон. 15 февраля, вскоре после падения режима Хосни Мубарака, она выступила с программной речью в университете им. Джорджа Вашингтона, в которой похвалила роль социальных медиа в продвижении демократии на Ближнем Востоке. «Журналисты помещали свои репортажи с места событий в Facebook и Twitter. Протестующие координировали свои шаги»,— заявила она, назвав эти технологии «ускорителями политических, социальных и экономических перемен». Более того, признав, что иногда эти средства используют и сами авторитарные режимы для подавления протестов, госпожа Клинтон объявила о создании госдепом своих аккаунтов в Twitter на фарси, китайском и русском — для продвижения демократии.

Роль в тунисских и египетских событиях социальных медиа и интернет-активистов — вроде менеджера Google Ваиля Гонима, который превратился в «международное лицо египетской революции», отметили не только западные политики. «Надо пристальнее изучить происшедшее в Египте. Посмотреть, что делали в Египте, скажем, высокопоставленные руководители Google, какие там были манипуляции с энергией народа»,— заявил, например, вице-премьер РФ Игорь Сечин в февральском интервью The Wall Street Journal.

«Twitter-революции — это разводка»

Сторонники концепции «Twitter-революций» полагают, что именно наличие социальных медиа может в одночасье привести к крушению авторитарных режимов, стабильных десятилетиями. А причины успеха заключаются в самой технологии: благодаря социальным сетям протестующие могут оперативно координировать свои действия, общение в Twitter или Facebook создает у людей чувство сопричастности, а выкладывание фотографий или видеороликов обеспечивает эффект присутствия. Благодаря этому о событиях мгновенно узнают миллионы за рубежом, которые могут включиться в борьбу, потребовав от своих правительств поддержать восставших. Дешевые и глобальные интернет-сервисы позволяют революционным настроениям быстро перекидываться из страны в страну. «Революции будут передаваться в мире по Twitter»,— резюмирует американский блогер Эндрю Салливан в журнале Atlantic.

Первые недели событий на Ближнем Востоке вроде бы подтверждали справедливость этой теории. Если «цветные революции» начала 2000-х на постсоветском пространстве разделяли месяцы, то от свержения тунисского президента Бен Али до падения Хосни Мубарака прошло пару недель. Революционные настроения охватили большую часть Ближнего Востока, акции с призывами к «жасминовой революции» в КНР начались и в китайском сегменте сети. Многие ждали неизбежной революции во всех авторитарных странах, где есть Facebook и Twitter или их местные аналоги.

Электронное оружие

Впрочем, у теории «Twitter-революций» нашлось и немало противников во главе с автором самого термина Евгением Морозовым (см. колонку «Цена вопроса»). В отличие от апологетов идеи скорой демократизации мира через Facebook, они оперировали конкретными цифрами, которые свидетельствуют: роль социальных медиа в организации революций сильно преувеличена. Как отмечает специалист в области новых СМИ, профессор Колумбийского университета Энн Нельсон, «из 80 млн египтян твитили менее 15 тыс., причем многие из-за рубежа».

Не менее говорящая статистика собрана по первым двум случаям, которые принято считать «Twitter-революциями»: молдавским событиям весны 2009 года и «зеленой революции» в Иране в июне того же года. Как подсчитал Этан Цукерман из центра по изучению интернета и общества при Гарвардском университете, в апреле 2009 года о событиях в Молдавии в Twitter писали 700 человек, причем в самой стране находились лишь 200. А по данным Al Jazeera, во время «зеленой революции» в Тегеране в Twitter писали лишь 60 человек, а большая часть активистов работала за пределами исламской республики. И переписывались они в основном не с иранцами, а друг с другом.

«Это была настоящая информационная война, и мы ее выиграли»

«Во всех этих случаях людей на улицы вывел не интернет, а сарафанное радио и телефонные звонки,— резюмирует Этан Цукерман.— Социальные медиа помогают внешнему миру лучше понять, что происходит, но не являются непосредственной причиной революций». По мнению эксперта, гипертрофированное внимание к роли этих сервисов в революциях вызвано СМИ, а также оппозиционными блогерами — вроде тунисца Бешира Благуя (см. интервью на этой странице). «Техноэйфория по поводу Twitter и Facebook не должна отвлекать от более важных факторов, к числу которых в Египте относились репортажи Al Jazeera, мусульманское духовенство, разрешившее бороться с режимом, и бесчисленные миллионы телефонных звонков»,— вторит Энн Нельсон.

Критики теории «Twitter-революций» сходятся в том, что события на Ближнем Востоке были возможны и без участия социальных медиа. Главной причиной свержения Бен Али и Мубарака стало широкое недовольство их режимами, а вовсе не наличие социальных сетей. Эти сети стали лишь средством передачи информации внутри сообщества революционеров, а также одним из каналов мобилизации протестующих. Они играли важную роль, но не большую, чем книгопечатание в европейских революциях XVIII-XIX веков или копировальные аппараты, использовавшиеся самиздатом в «бархатных революциях» в бывшем Варшавском блоке.

«Не думаю, что сети сами по себе могут способствовать распространению оппозиционных настроений или провоцировать революции,— заявил «Ъ» экс-глава общей службы безопасности Израиля «Шабак» Яков Пери.— Да, они активно использовались в организации протестов и в антиправительственной пропаганде на Ближнем Востоке, но это лишь инструмент. Куда важнее, кто им орудует. А этого никто не знает».

Да и методы подготовки революционеров сейчас мало чем отличаются от тех, что использовались во всех последних революциях. Так, Евгений Морозов отмечает, что в мае 2009 года он лично наблюдал два мероприятия в Каире, на которых блогеры и интернет-активисты из Египта и Туниса обсуждали способы обхода цензуры в сети. Один из этих семинаров спонсировало правительство США, второй — Фонд Сороса. А в сентябре прошлого года похожее мероприятие проходило в Будапеште — уже за счет компании Google.

При этом подготовка интернет-революционеров шла параллельно с обучением активистов более традиционным способам борьбы с авторитарными режимами. Например, летом 2009 года в Белграде проходил семинар для 20 египетских активистов, организованный группой Срджи Поповича, одного из лидеров молодежной организации Otpor, принявшей деятельное участие в свержении Слободана Милошевича и подготовке кадров для «цветных революций» на постсоветском пространстве.

Александр Габуев, Елена Черненко

Цена вопроса

Термин «твиттер-революции» я ввел в обиход во время протестов в Молдавии в апреле 2009 года. В своем блоге я задался вопросом, будем ли мы называть следующие революции не по цвету, а по тому, какими интернет-сервисами они пользуются. Это был иронический вопрос, но термин прижился.

Настоящую публичность ему придали события в Иране летом 2009 года. Большинство в США решили, что вот это-то уже точно твиттер-революция. Однако телеканал Al Jazeera насчитал в Иране в те дни не более 60 активных пользователей Twitter. Большинство сообщений писали представители иранской диаспоры. Доказательств тому, что эти сервисы использовались для организации протестов, никто так и не предоставил.

Безусловно, само наличие этих сервисов меняет медиасреду, в которой происходят протесты и революции. Они помогают доводить до внешних наблюдателей информацию. И где-то эти сервисы помогают в организации протестов. Но в Тунисе и Египте они помогли не столько анонсировать акции, сколько аккумулировать антиправительственные настроения, вызревавшие годами. Многие блогеры знали друг друга и в офлайне. Тут все не так спонтанно, как кажется на первый взгляд.

Революции происходили и до появления интернета и социальных сетей. Сложно сказать, произошли бы они в Тунисе и Египте, если бы не было Twitter и Facebook. Они однозначно произошли бы по-иному. Может, на это понадобилось бы больше времени или пролилось бы больше крови. Очевидно одно: революции происходят не из-за наличия каких-то социальных сервисов. В основе всех этих протестов лежат политические, экономические и социальные факторы.

К тому же правительства тоже учатся пользоваться новыми технологиями. В Китае власти эффективно подавляют оппозиционные настроения, возникающие в сетях. Или в Иране: вначале протестов Twitter пользовалась почти одна оппозиция, однако уже через несколько дней активность провластных блогеров выросла в разы. В Судане полиция сама анонсировала протесты в социальных сетях, чтобы выявить недовольных, собрать их в одном месте и арестовать.

Наконец, китайским властям, как и российским, с социальными сетями проще разобраться, чем египетским. В Египте не было местных сетей. В России, как и в Китае, они есть: Vkontakte, Odnoklassniki, Livejournal. На эти сайты легче оказывать давление. Если какая-то группа Vkontakte будет призывать к протестам, ее по закону можно будет удалить, придравшись к экстремизму или еще чему-либо. С Facebook это будет гораздо сложнее. В России и Китае власти грамотно поступили, создавая условия для развития местных социальных сетей.

Да, в Китае пользователей интернета больше, чем жителей в США. Но для массовых волнений этого недостаточно. Это помогает, когда присутствует революционная обстановка, но наличие пользователей и сервисов эту обстановку не создает.

сотрудник Стэнфордского университета, автор книги «Сетевые иллюзии»

Источник

Черные санитары: как мафия и повстанцы помогают бороться с пандемией

Пандемия коронавируса стала испытанием для государств во всем мире. Правительства во многом оказались не готовы к кризису такого масштаба: системы здравоохранения столкнулись с нехваткой ресурсов, органы соцподдержки не выдержали скачка обращений за пособиями, а существующие проблемы госуправления обострились.

Центр перспективных управленческих решений (ЦПУР) в отдельном проекте отслеживает тенденции такого рода. Сейчас мы сталкиваемся с примерами конструктивных действий игроков, от которых помощи населению во время пандемии не ожидаешь. В некоторых странах группы, оспаривающие государственную власть, проявили себя в роли альтернативных правящих институтов.

Такие группы условно можно разделить на два типа.

Помощь мафии

Первый тип — это организованная преступность, ведущая нелегальную деятельность прежде всего ради выгоды. Италию эпидемия затронула неравномерно: основная масса зараженных проживают на севере, на юге число заболевших в разы ниже. Но тотальный карантин, объявленный во всей стране, особенно сильно ударил по экономике более бедного юга. К концу марта там ухудшилась криминогенная обстановка.

Мафиозные группировки, действующие в южных регионах Италии, начали раздавать товары первой необходимости малоимущим гражданам. Например, в Неаполе активизировалась каморра — одна из самых известных преступных структур. Она организовала доставку еды на дом. Таким образом, мафиозные группы располагают к себе местных жителей, что может помочь лидерам группировок при продвижении своих кандидатов на выборах.

Мафия поддерживает и малый бизнес, теряющий выручку из-за карантина. Но это не безвозмездная помощь, предприниматели попадают в зависимость от неофициальных кредиторов, что создает риск перехода бизнеса под полный контроль преступных групп. Мафия не только наращивает свое присутствие в местной экономике и повышает уровень коррупции, но и расширяет возможности для отмывания денег и контрабанды наркотиков. Правоохранительные органы опасаются, что мафия использует кризис для разжигания антиправительственных настроений, подрыва доверия к государственным институтам и, как следствие, легитимации собственного присутствия.

Мексиканские наркокартели также взяли на себя ряд социальных обязательств в условиях эпидемии. В середине апреля в Сети появились видеоролики, на которых Александрина — дочь одного из известнейших мексиканских наркобаронов Хоакина Гузмана, также известного как Эль Чапо, — раздает гуманитарную помощь малоимущим горожанам. Люди знают, от чьего имени им предоставляется помощь, — у Александрины есть собственный бренд одежды El Chapo 701, фирменной особенностью которого является изображение самого Гузмана. Его портрет присутствует и на лицевых масках «волонтеров», и на картонных коробках с помощью. Что самое удивительное, все это происходит во втором по величине городе Мексики Гвадалахаре. Другие наркокартели также включились в борьбу за сердца и умы граждан, раздавая брендированные коробки с товарами первой необходимости.

Похожая ситуация наблюдается и в других странах: в Рио-де-Жанейро местные наркоторговцы ввели комендантский час в одной из фавел, а в Сальвадоре банды следят за соблюдением карантина.

Запрещенные партии

Второй тип групп, подменяющих во время пандемии государство, объединяет преследование политических целей. К ним можно отнести различные повстанческие организации и партии. Они могут находиться на нелегальном положении, но контролировать определенную территорию.

В Афганистане в борьбу с эпидемией включились талибы. Движение «Талибан», признанное Совбезом ООН террористической организацией, конфликтует с правительством, поддерживаемым США, но контролирует значительную часть афганской территории и фактически управляет ею. Еще в середине марта «Талибан» заявил о готовности сотрудничать с представителями ВОЗ и Международного комитета Красного Креста. Позднее представители группировки обещали вводить режимы прекращения огня в случае вспышек инфекции (несмотря на февральское соглашение с США и афганским правительством, боевые действия не прекратились). В апреле «Талибан» запустил кампанию по информированию населения о коронавирусе и отменил массовые мероприятия, а также ввел двухнедельный карантин для возвращающихся из Ирана.

Такие меры решают и пропагандистские задачи, представляя «Талибан» в качестве ответственной силы, способной функционировать как правительство. Талибы уже получили поддержку властей Афганистана и даже Госдепартамента США.

Коммунистическая партия Индии (маоистская), много лет ведущая вооруженную борьбу с правительством, в конце марта выступила с критикой властей за недостаточное количество медицинских учреждений. В начале апреля группировка объявила об одностороннем прекращении огня в связи с эпидемией. Маоисты развешивали на деревьях рукописные объявления о необходимости мыть руки, соблюдать дистанцию, обращаться за медицинской помощью при возникновении симптомов. Сообщалось также, что повстанцы помогали организовывать карантин в штате Чхаттисгарх.

В Ливане движение «Хезболла» направило на борьбу с эпидемией почти 25 тыс. человек, а также подготовило для этих целей госпитали и медицинские центры. В Мьянме антиправительственные вооруженные группировки, действующие на севере страны, организуют карантин и закупают тесты на коронавирус.

Ограниченная государственность

Невыполнение государством своих функций и его замещение негосударственными акторами традиционно рассматривается политологами как крах государства. Однако тут не учитываются менее радикальные провалы, как в рассмотренном случае с Италией. Группа британских и американских политологов в своей недавней работе предложила более универсальный термин — зоны ограниченной государственности. Неспособность центральной власти устанавливать правила и обеспечивать их соблюдение может проявляться на части территории страны, в отдельных сферах политики или в определенный период.

В таких зонах правление (governance) не отсутствует полностью, его могут осуществлять, например, другие государства, бизнес или НКО. В этом же ряду оказываются использующие насилие и преступные акторы. Их готовность вкладываться не только в достижение своих основных целей (выгоды или политического интереса), но и в создание институтов правления мотивирована четырьмя факторами. Во-первых, это становится побочным эффектом стремления заработать. Расширяя рынок сбыта своего насильственного ресурса, например, предоставляя бизнесу защиту за определенную плату, они фактически становятся поставщиками таких базовых услуг, как безопасность и разрешение споров, которые не способно оказывать государство. Во-вторых, такие группы получают возможность усилить контроль над определенной территорией и населением. В-третьих, успешно предоставляя необходимые коллективные блага, они повышают свою легитимность в глазах местного населения. Наконец, группы, в перспективе претендующие на создание самостоятельного политического порядка, например «Талибан», таким образом овладевают «языком государственности».

Базовые услуги, которые могут предоставлять акторы, использующие насилие, связаны с их конкурентным преимуществом (то есть силовым ресурсом). Это охрана порядка и правосудие. Однако в зависимости от сложности организации и дальности горизонтов планирования перечень услуг может быть значительно шире, что, в частности, демонстрирует ситуация с коронавирусом.

Источник